В понедельник, 9 марта, цены на нефть упали более чем на 30 %. Это произошло после провала переговоров ОПЕК и России о сокращении добычи нефти. Ситуация повлияла и на рубль: официальный курс евро на 11 марта — почти 82 рубля, а доллара — более 72 рублей.
«Бумага» поговорила с экономистами из Высшей школы экономики и Российской экономической школы о том, что будет с рублем и стоит ли ждать финансовый кризис.
Почему падает курс рубля и вырастут ли цены?
Максим Буев
проректор по стратегическому развитию РЭШ
— Курс рубля падает, потому что упала цена на нефть, причем упала сильно — на 31 %. Такого не было с 1991 года. Причина — в замедлении мировой экономики из-за распространения эпидемии коронавируса, а также в срыве сделки России со странами ОПЕК.
Всё вместе привело к обвалу на фондовых рынках: американский и британский рынки в понедельник упали на 8 % — самое большое падение за один день с 2008 года. Но бывало и хуже — в 1987 году, когда рынки за два последовательных дня упали на 23 %.
Чтобы понять, почему падение началось именно сейчас, нужно смотреть, что происходило в последнее время. Основная экономика мира — США — растет уже 11 лет, такого беспрецедентного роста без спадов не было за всю историю. Чем дальше это продолжалось, тем больше накапливалось страхов: ведь раньше всё рано или поздно заканчивалось крахом, значит и сейчас должно упасть.
Появились плохие прогнозы прибылей компаний, а потом возник коронавирус. Еще мы с ОПЕК подлили масла в огонь — наши разногласия с Саудовской Аравией грозят полноценной ценовой войной на рынке предложения нефти. Это всё, однако, не пресловутый «черный лебедь» (неожиданное событие со значительными последствиями — прим. «Бумаги»): всем известно, как эпидемии и угроза ценовых войн могут повлиять на экономику. Но сочетание страхов усилило эффект.
[Для российского потребителя] нынешняя ситуация, конечно, плохая. Импортные товары, которые покупают в долларах, станут дороже в рублевом эквиваленте. То есть если вы хотите купить новый айфон, это стоит сделать сейчас, пока на прилавках или в запасах у магазинов есть гаджеты по старой цене. Выезд за границу и товары долгосрочного потребления, не производимые внутри России (вроде машин, холодильников и так далее), тоже подорожают. Это всё напомнит 2008 год.
При этом сейчас гораздо более стабильная экономика. К примеру, за последние шесть лет корпорации и домохозяйства смогли избавиться от основной массы долгов в валюте. В 2008-м году такие долги были, и обслуживать их в валюте становилось в несколько раз дороже. Плюс у нас сейчас есть гарантии Центробанка, что позволяет избежать банковской паники.
Наконец, изменилась сама политика ЦБ в отношении обменного курса. Курс теперь меняется свободно, не заставляя ЦБ тратить излишние валютные резервы для его искусственного сдерживания. По сути, курс — это наш буфер против внешних шоков. Во второй половине 2014 года падение цен на нефть привело к опустошению резервов Центробанка на треть. Сейчас подобного не произойдет. Но и импортные товары станут быстрее дорожать.
Александр Скоробогатов
профессор департамента экономики НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге
— Я не открою Америку, если скажу, что последние изменения цены нефти, [которые, в свою очередь, повлияли на курс рубля], связаны с тем, что Россия не договорилась о продолжении сделки со странами ОПЕК. Ведь любая цена зависит от соотношения спроса и предложения: если при заданном спросе мы, предположим, сокращаем предложение, то цена растет.
В данном случае речь как раз шла об ограничении добычи нефти со стороны стран, на которых приходится львиная доля этой добычи и продаж на мировом рынке. Арабские страны предлагали еще больше сократить добычу, наша страна не приняла это предложение, и в результате все отказались продолжать даже те соглашения, которые были. Теперь рынок, ожидая навеса предложения и падения цен, заблаговременно реагирует распродажами.
К тому же коронавирус спровоцировал спад на рынках по всему миру. Это вызвало ожидание кризиса. И спекулянты на фондовых рынках, и инвесторы, и бизнесмены стали опасаться того, что это может вызвать серьезный кризис, подобный тому, что был 12 лет назад.
У людей логично возник вопрос, в чем хранить свои сбережения. Многие инвесторы переложились в доллар из рублей или активов, номинированных в рубли (например, облигаций). Из-за взаимодействия спроса и предложения (спрос на рубли упал), курс рубля стал обесцениваться.
То, что сейчас происходит на фондовых рынках, уже вполне сравнимо [с ситуацией] в 2008–2009 годах, когда был предыдущий кризис. Но если брать конкретно обвал нефти, то обвал был и в 2014-м, и в 2016 году.
Так как рубль подешевел, то все ожидают в первую очередь роста цен на потребительские товары, которые покупают за валюту или в производстве которых используются импортные составляющие. Хотя, по сравнению с 2008 годом, определенные положительные сдвиги в нашей экономике есть: накоплена финансовая подушка, долг России очень умеренный. В данной ситуации положение нашей страны выглядит более прочным, чем положение других, даже развитых стран.
Это уже кризис? Как долго экономика не вернется в привычное состояние?
Максим Буев
проректор по стратегическому развитию РЭШ
— Пока есть обвал на фондовых рынках. Съехал курс рубля к доллару, но это даже не валютный кризис: у ЦБ нет прямых обязательств держать курс, из последних сил тратить на это резервы. Тем более нет предпосылок, чтобы ситуация переросла в полномасштабный финансовый кризис с банкротством заемщиков и банков, когда государству нужно тратить бюджетные деньги на спасение банковской системы.
Сам масштаб обвала на фондовых рынках — точно знаковое событие для современного поколения финансистов: такого давно не было. Вопрос в том, насколько нерациональна реакция рынков, — они всегда перегибают палку, но дыма без огня не бывает.
В [провале переговоров России и ОПЕК] лично мне хочется видеть рациональное зерно и верить, что у России последствия были просчитаны, есть долгосрочная стратегия. Из-за коронавируса нормальное функционирование экономик уже сорвано, спрос на нефть упал, падает ее цена. У нас появилась возможность подтолкнуть нефть и фондовые рынки вниз. Зачем? Это в первую очередь приведет к затруднению у наших конкурентов — производителей сланцевой нефти в США. Они сильно закредитованы, и обвал цен на нефть и фондовых рынков многих поставит на грань банкротства. В то же время, во время бардака на рынках все на какой-то момент забудут про введение новых санкций против российских компаний, про суд на сбитым самолетом в Гааге и так далее. Мы выиграем время.
Альтернативная точка зрения в том, что провал сделки — жуткая некомпетентность. Возможно, наши переговорщики просто пошли на поводу у [главы «Роснефти» Игоря] Сечина, который выступал против нее и давно хочет прижать сланцевиков. Возможно, мы переборщили и просто не ожидали такой реакции фондовых рынков.
Как бы там ни было, в ближайшее время рубль не вернется к прежнему уровню: доллара за 66 рублей пока не будет. Цены на нефть упали, и из-за коронавируса и ценовой войны России с Саудовской Аравией в скором времени сильно не вырастут.
Но к войне с саудитами мы готовы лучше, чем в 2015 году. Тогда у нас было меньше валютных резервов, наша экономика была сильнее закредитована в валюте. Некоторые даже уже говорят о том, что Саудовской Аравии надо искать способ спасти лицо в потасовке с Россией. Так что полномасштабного кризиса не должно быть. Но понятно, что эта история надолго.
Однако также понятно и то, что спокойствие за экономику в целом не означает, что конкретным людям будет хорошо. Помимо хороших фундаментальных макроэкономических показателей, мы находимся в затяжном структурном кризисе, стагнируем. В каком-то смысле вниз лететь некуда: когда ползаешь по дну, про обвал говорить странно.
Александр Скоробогатов
профессор департамента экономики НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге
— О полномасштабном кризисе стоит судить прежде всего по статистике выпуска и занятости. Пока то, что мы наблюдаем, отражает положение финансовых рынков. Но бывает такое, что происходящее на финансовых рынках не отражает ситуации в реальном секторе и производстве. Когда мы увидим, что меняются сами данные по выпуску, производству, безработице, то это нечто большее, чем просто обвал на фондовом рынке.
То, что всё вернется на круги своя, мне кажется точным. Даже если будет полномасштабный кризис, прошлое показывает, что всё возвращается к своим ценам и дальше происходит рост. Но когда это произойдет — вопрос. Часто кризисы длятся полгода-год. Хотя в прошлом были и длиннее: самый продолжительный кризис — Великая депрессия в США — фактически продолжался 10 лет.
Естественно, на бизнесе происходящее также отразится. Если мы возьмем цену нефти, то тут можно вспомнить, что львиная доля нашего экспорта — нефть. Значит, наши экспортеры продают ее по более низким ценам. А это сказывается на их выручке и прибыли. С экспортом нефти связаны и другие товары, которые мы продаем, — тот же самый газ. То есть происходящее влияет и на потенциальную выручку от продажи газа, который подешевел еще до нефти.
Падение выручки наших экспортеров влияет и на бизнес, который связан с ними. Например, если прибыль «Лукойла» падает, то и расходует он меньше. А это, в свою очередь, влияет на бизнесы, связанные с «Лукойлом».
При этом падение курса рубля также может влиять и на укрепление позиции наших экспортеров. Это частично сглаживает падение цен на нефть.
Что делает Россия, чтобы справиться с обвалом? Чем ситуация отличается от предыдущих падений рубля?
Максим Буев
проректор по стратегическому развитию РЭШ
— Предыдущие три ярких эпизода [обвала российской валюты] недавнего времени — это 2014-й, конец 2015 года, и, конечно, до этого был 2008 год, [когда начался мировой экономический кризис].
Есть разница между тем, что происходит сейчас, и тем, что было ранее. Тогда были девальвации — то есть неспособность курса, зафиксированного в некотором коридоре, там и остаться. Центробанк формально принимал на себя обязательства держать курс в этих рамках. Однако из-за внешних шоков, давления, ЦБ каждый раз сдавался: расширял границы коридора. Рубль выползал на новые уровни. Если бы этого не произошло, то наше государство осталось бы без валюты. А мы без валюты уже были в 1998 году — никому не понравилось.
То, что происходит сейчас [с падением курса рубля], — реакция абсолютно гибкого курса [валюты] на изменение рыночных условий, спроса и избытка предложения на рынке нефти, от которого наша экономика всё еще сильно зависит. Но теперь курс выступает буфером или губкой, абсорбируя внешний шок на себя. Доллар дорожает, но теперь у Центробанка нет обязательств за пределами бюджетного правила поддерживать стабильность валюты как таковую. Есть лишь обязательство сглаживать рывки в изменении курса и таргетировать инфляцию, чтобы она не вышла за пределы 4 %. По отношению к рублю Центробанк в принципе может ничего не делать: дать рублю обвалиться, а потом снова подскочить. То, что курс лихорадит, — это неприятно, но в целом не критично.
Это, однако, может привести к инфляции цен на импорт. Если Центробанк отреагирует на него повышением процентной ставки, то это усугубит положение в экономике: и кредиты, и ипотека в рублях станут дороже. Если этого не будет, то мы обойдемся малой кровью.
На дальнейшее развитие экономики будет влиять то, что будет с коронавирусом. Некоторые страны, например Италия, достаточно жестко реагируют на распространение эпидемии, закрывают границы. Другие страны вроде Великобритании пока (интервью было взято 9 марта — прим. «Бумаги») не вводят таких драконовских мер. Но, конечно, это всё ведет к срыву туризма, торговли, доходов авиакомпаний, в целом замедлению экономики. Что будет дальше, сказать сложно. Те, кто сумеет выйти из этой ситуации с минимальными потерями, будут в лучшей позиции для того, чтобы заявлять о себе потом на международных рынках.
Александр Скоробогатов
профессор департамента экономики НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге
— Наше государство, как и раньше, решило влиять на курс рубля, покупая и продавая валюту. В данном случае, если государство решит, что курс дешевеет слишком сильно, оно будет продавать валюту, чтобы поддерживать спрос.
В кризисных условиях развитые страны обычно проводят антициклическую политику, то есть, с одной стороны, увеличивают расходы, а с другой — проводят мягкую денежную политику, то есть понижают ставки, делают кредитные ресурсы более доступными. Это стимулирует экономику в условиях, когда она испытывает кризисные тенденции. Такого рода политика, вероятно, будет проводиться и сейчас.
При этом эффект от такой политики с годами становится всё слабее, что мы видим на примере западных стран. В Евросоюзе, например, ставки зачастую достигают нулевых или отрицательных значений. А это как раз результат проведения стимулирующей денежной политики в прошлые годы.
