Сотрудница фонда «Внимание» в Петербурге — о восстановлении исторических дверей и витражей, поиске архивных снимков и важности локальных сообществ

В Петербурге уже три года работает отделение фонда «Внимание» Ильи Варламова и Максима Каца. Активисты занимаются сохранением советских вывесок, помогают приводить в порядок парадные и восстанавливать исторические двери. Среди их объектов — дом Станового на Мытнинской улице, дом Эрлиха и Эттингера на Зверинской и дом Бака на Кирочной.

«Бумага» поговорила с менеджером петербургских проектов фонда Никой Артемьевой о том, как дореволюционное наследие воссоздают по архивным материалам и фотографиям, почему это невозможно без помощи жильцов и как на инициативы горожан реагируют власти.

Как в Петербурге появился фонд «Внимание»

— «Внимание» учрежден фондом «Городские проекты Ильи Варламова и Максима Каца». Как и когда он стал работать в Петербурге?

— У фонда в принципе есть объекты в разных уголках России. Он появляется в регионе, когда кто-то подает нам заявку. В Петербурге нашим первым объектом стал дом Станового — буквально в первые месяцы работы фонда, в 2018-м, пришла заявка на реставрацию дверей.

— Что вам уже удалось сделать в городе?

— В доме Станового мы восстановили две исторические парадные двери, осталось немного доделать третью. Сейчас ведем работы над четвертой — теперь уже внутренней.

Недавно мы завершили работу в доме Эрлиха и Эттингера на Зверинской улице. Там сохранились исторические внутренняя дверь и тамбур. Жильцы отреставрировали их за свой счет и обратились к нам за помощью, чтобы воссоздать внешнюю дверь, абсолютно утраченную в нулевые годы. Приходилось восстанавливать ее по крупицам — каким-то фотографиям, неточным чертежам.

Восстанавливаем парадные двери в доме Шведерского. Это тот редкий случай, когда одна из парадных дверей сохранилась. Лет 15 назад двери демонтировали, но один из жильцов утащил их в свою коммунальную квартиру. Они там хранились лет десять, потом квартиру расселили, а новый собственник обрадовался, что всё это сохранилось. Какое-то время он надеялся, что сможет восстановить их сам, но потом стало понятно, что это очень дорого. Мы нашли этого жильца в сообществе «Петроградская диаспора», и теперь благодаря ему и совету дома можем работать на объекте.

— Почему так получается, что в Петербурге вы чаще всего работаете с дверьми?

— Нам бы хотелось, чтобы результат работы был общедоступен и каждый человек так или иначе мог с ним ознакомиться. С дверьми люди соприкасаются регулярно — их трогают жители дома, когда заходят и выходят. К тому же мимо идут прохожие.

В основном мы получаем заявки на двери дореволюционных домов. Хотя у нас нет никакого ценза — в других регионах есть объекты и послевоенные, и межвоенные. В Петербурге мы также занимались проблемой советских вывесок, помогали жильцам дома Эрлиха и Эттингера с капремонтом, а еще проводим волонтерские акции — например, в доме Шведерского.

Единственное — мы не можем взяться, например, за целый памятник, потому что это требует сотен миллионов рублей. Мы трезво понимаем, что столько не соберем, к сожалению. Но некоторые такие заявки разбиваем и делаем поэтапно, начиная с самых приоритетных задач. Например, в частном краеведческом музее дома работников железной дороги в Ленобласти сначала сделали пару дверей и окна, а сейчас занимаемся оставшимися.

Как фонд работает с заявками горожан и воссоздает исторические двери по архивным материалам и фотографиям

— Сколько всего вы получили заявок на восстановление исторического наследия в Петербурге?

— Со всей России — несколько сотен, из Петербурга — десятки. Но значительная часть заявок — либо просто крик о помощи по поводу погибающего памятника, либо обращение от людей, которые сами не готовы участвовать в процессе восстановления. Если это крик о помощи, мы можем подсказать, что делать. Но чтобы всё получилось, нужно, чтобы были активные жители.

— То есть объекты восстанавливаются только с участием жильцов? Как в таком случае распределяются ваши роли?

— Заявка всегда приходит в сыром виде, она почти пустая, так что отдать ее на экспертный совет фонда мы не можем — не одобрят. Нам нужно подробно узнать, что это за дом, в чем его ценность, какие работы предполагаются, точно ли они корректны, кто их будет выполнять и сколько они будут стоить. Обычно этим занимаются жители и активисты, и у многих не хватает сил именно на этот путь. Но мы им активно помогаем.

После того как заявку одобрит совет фонда, мы отвечаем за сбор средств, наем подрядчика и выполнение работ. Важен еще некий надзор: если что, мы можем вклиниться в процесс и объяснить, как надо. И, в общем-то, у нас есть просветительская миссия: мы популяризируем тему сохранения культурного наследия, показываем примеры, продвигаем реставрационную этику.

— А как вообще происходит воссоздание исторической двери? Откуда вы узнаете, как она выглядела?

— Многим кажется, что всё и так хранится в архивах, и поэтому «историческую рухлядь» беречь не надо. Но специфика петербургских архивов такова, что все чертежи, которые там есть, не очень подробные. Вероятно, детальный чертеж хранился у архитектора, но из-за революции и других событий частные архивы практически не сохранились. По крайней мере, у нас нет к ним доступа.

Иногда в фотоархивах можно найти снимок двери из девяностых — нулевых годов. Большое счастье, если удается найти дверь в альбоме «Двери и порталы Санкт-Петербурга» — сейчас это очень редкое издание. Есть еще частный архив Сергея Доспехова. Иногда что-то бывает в архиве кинофотодокументов.

Не всегда изображение дает полную информацию. Иногда есть утраты, и о каких-то деталях приходится только догадываться. Надо понимать, что никакая точная копия не сравнится с подлинником.

Как фонд собирает деньги и кто там работает

— Как осуществляется финансирование фонда?

— В месяц фонд получает чуть больше миллиона рублей. Более 70 % — это регулярные отчисления, благодаря которым мы можем спокойно планировать свою работу на следующий месяц. Не исключено, что у нас когда-то появится грантовая поддержка, но основные средства — это частные пожертвования.

Пожертвования могут идти на конкретный объект или в фонд в целом. Можно выбрать конкретную сумму, но если это некомфортно — отправить хоть 30 рублей.

Иногда заявители сами берутся за ускорение сбора. Например, гиды из Выборга переводили нам процент от средств, собранных на экскурсиях. В доме Бака продавали открытки и какое-то время пытались собирать пожертвования за вход в парадную — установили стойку консьержа, и он всем приходящим предлагал поддержать дом.

— Кто работает в фонде в Петербурге и чем занимаются эти люди?

— У нас в целом достаточно компактная команда. Изначально она в основном состояла из москвичей. Цели заводить отдельного сотрудника для Петербурга не было, но через год после основания фонда я достаточно плотно познакомилась с командой. Количество проектов фонда в Петербурге к этому моменту увеличилось, и мне предложили работу.

— А у вас откуда интерес к культурному наследию?

— Для меня это личная история. Я с детства увлекаюсь наследием, но по стечению обстоятельств не стала этим заниматься после школы. Просто ходила, фотографировала, смотрела, с детского сада мучила родителей вопросами, что в городе можно сделать лучше. Смотрела на эти фасады и не понимала, как они могут быть в таком состоянии.

Где-то года четыре года назад я поняла, что хочу заниматься культурным наследием более плотно. Стала исследовать тему, пытаться понять, что происходит в городе. Мне было интересно, как обстоят дела со столярными работами, с дверьми, с окнами, что есть в архивах. Около года я сотрудничала с мастерской, которая занималась дверьми. В основном помогла с социальными сетями, позиционированием, а взамен получала информацию о том, как всё устроено. Уже оттуда я ушла в фонд, и теперь чаще всего сама работаю с архивами.

Как на восстановление исторических дверей реагируют жильцы домов и власти

— Во время работ на объекте у вас возникали конфликты с жильцами?

— Всё зависит от ситуации, но нам не попадались совсем уж сложные дома. Бывает, что на объекте сталкиваешься с большим количеством жителей. Они могут вежливо спросить, что происходит. Я, конечно, всегда здороваюсь, вступаю в беседу.

Я не видела ни одного человека, который бы после общения с нами ушел злой и недовольный. Наверное, их начинает греть мысль, что в их доме правда было что-то ценное и к ним пришли позаботиться об этом, а еще не просят денег, обращаются с ними вежливо и ценят их мнение.

Был один случай в доме Шведерского. Мы делали пробную расчистку с реставратором, и тут зашел мужчина и говорит: «А что это вы тут какую-то печку хотите восстановить? Да снести ее надо» — и ушел. Я расстроилась, подумала, что у меня испортилась статистика. А потом он вернулся, продолжил разговор, и стало понятно, что это не житель, а представитель жилкомсервиса.

— Насколько легко власти идут на согласование ваших проектов?

— Серьезных препятствий со стороны властей не было. Некоторым, правда, удивительно, что есть низовое движение и людям чего-то хочется. Раньше такого не было, а вот что-то началось.

Самый непростой объект — это, наверное, дом Бака, он у нас сейчас в процессе [реставрации]. Это объект культурного наследия, и там нужно сделать всё по букве закона. Нужно было получить согласие собственников, и жильцам пришлось пройти через многое, чтобы набрать две трети голосов. Проект реставрации проходил государственную историко-культурную экспертизу. Осталось получить разрешение КГИОП — и тогда мы сможем приступать к работам. А дальше будет долгая реставрация.

Еще одна сложность в том, что ситуация в стране настолько специфическая, что почти никто не занимается восстановлением наследия — помимо фонда капремонта или какого-то федерального реставрационного проекта роскошного памятника. Проектировщики, реставраторы, эксперты вообще не привыкли, что есть какой-то маленький заказ от частных лиц, и не знают, что с этим делать.

— Почему для воссоздания исторических деталей в Петербурге нужна помощь фондов, активных жителей? Разве этим не могут заниматься власти?

— Власти в чем-то могли бы быть эффективнее. Но мы видим, что в домах, где крепкие сообщества, жизнь гораздо лучше, и наследию тоже лучше. Это какая-то постсоветская травма: мы думаем, что это не наша забота, что все нам должны.

Мы должны понимать, что жилище не заканчивается квартирой. Твой дом — тоже твоя забота. Если у тебя течет крыша десять лет, важно что-то сделать, чтобы она больше не текла. И у собственников есть на это ресурс.

Может, это необъективно, но если сравнивать Петербург с Москвой, то иногда возникает ощущение, что у нас в городе уникальная концентрация людей. Есть связи между ними, есть локальные и тематические сообщества. Но при этом кажется, что москвичи смелее. А в любой низовой инициативе смелость — важный компонент.