Как петербурженка уже пять месяцев пытается узнать, отчего умерла ее мать, три дня лечившаяся в госпитале для ветеранов войн от COVID-19

Петербурженка Елизавета Митрофанова почти пять месяцев пытается выяснить причину смерти матери, которую весной госпитализировали с коронавирусом в госпиталь для ветеранов войн. За это время Елизавета отправила запросы в больницу, страховую компанию, комитет по здравоохранению Петербурга и прокуратуру Невского района.

Сейчас Митрофанова ждет экспертизы лечения от комздрава, по итогам которой СК может начать доследственную проверку. В госпитале ветеранов войн ситуацию не комментировали. «Бумага» направила запрос в учреждение для разъяснения ситуации, но к моменту публикации ответ получить не удалось.

Елизавета Митрофанова рассказала «Бумаге», как пытается узнать обстоятельства смерти своей матери и почему сомневается в правильности ее лечения.

Как Татьяна Митрофанова попала в больницу и что известно о ее лечении и смерти

— Моя мама поступила в госпиталь для ветеранов войн вечером 21 мая. Ей стало плохо дома, резко упал сахар. Приехала скорая, медики ввели инъекцию глюкозы и дали сладкой воды, что нормализовало состояние. Но врач предположил пневмонию и сказал, что необходима госпитализация в коронавирусный стационар: из-за диабета, мерцательной аритмии и лишнего веса мама находилась в группе риска.

[По моим наблюдениям], при госпитализации у мамы не было одышки и болей, только легкий кашель и температура не выше 38. Результат [майского] теста на COVID-19 был положительным — мы болели всей семьей с середины мая и лечились дома.

В госпиталь для ветеранов войн на Народной улице мама поехала в машине скорой помощи, а мы за ней — на своей. В учреждение я привезла все ее документы, включая эпикриз из последнего стационара (в ноябре она лежала в КБ № 122 имени Соколова). В приемном отделении госпиталя меня поразило отсутствие разделения на «красную» и «зеленую» зоны (об этом также рассказывала врач Марианна Замятина, которая уволилась из госпиталя — прим. «Бумаги»). Я сама отвезла маму в смотровую, где одновременно находились несколько пациентов, и на рентген, после чего ее забрали в хирургическую реанимацию. Необходимые для ежедневного приема лекарства и препараты от диабета туда не взяли, пояснив, что в реанимации всё есть.

О лечении мамы я узнавала только через справочную службу (посещение пациентов с COVID-19 запрещено — прим. «Бумаги»). Первый раз позвонила на следующий день, мне сказали, что у мамы температура 36,6, состояние тяжелое. Почему тяжелое — не говорили, но посоветовали позвонить напрямую в реанимацию. Там сказали, что мама дышит, ест и пьет сама, адекватна, контактна и в ясном сознании. На вопрос, в чем тяжесть состояния, какова сатурация или степень поражения легких, также не ответили.

Так продолжалось 22 и 23 мая. 24 мая мне удалось связаться с дежурным реаниматологом, который сказал, что у мамы выраженная дыхательная недостаточность. Вечером того же дня она умерла. Голос врача, сообщившего мне об этом, звучал ошарашенно.

Мы несколько раз ездили в морг, в первый день не смогли ее найти, так как еще не было вскрытия. В справке о смерти указывалось несколько диагнозов: дистресс-синдром взрослых, пневмония неясного генеза, COVID-19, диабет. В морге со мной о причинах смерти никто не говорил. Я попросила папу спросить в реанимации, там ответили «тромб».

Протокол комиссии по летальным исходам, которую проводили в госпитале (есть в распоряжении «Бумаги»), я считаю, заполнен с нарушениями — есть ответы не на все пункты, различаются даты — вверху и внизу документа, подписи поставлены без указания фамилий членов комиссии.

Как дочь погибшей пытается найти информацию о ее лечении и причинах смерти

— Когда я немного пришла в себя, стала пытаться узнать, что происходило в госпитале. Выяснила, что можно написать в адрес больницы (на адрес электронной почты, по почте или привезти лично) запрос на выдачу истории болезни и патологоанатомического исследования. (В октябре в силу вступил приказ Минздрава, согласно которому получить медицинские документы может только сам пациент или его законный представитель в случае его недееспособности. Например, на этом основании 5 октября петербурженке Анне Тереховой в одном из медучреждений города отказали в выдаче истории болезни ее умершего отца. Об этом Анна рассказывала на пресс-конференции, организованной депутаткой Нэлли Вавилиной — прим. «Бумаги»). В форме задаются все вопросы о лечении — как оно проводилось, какие были исследования и так далее. Заявление пишется от имени родственника на имя главного врача, к нему прилагается свидетельство о родстве.

Ответ на запрос должен прийти в течение месяца. К концу срока мне прислали письмо о том, что я могу приехать в госпиталь для ознакомления с документами и фотокопирования, но предварительно позвонив. Когда я смотрела историю болезни, то нашла множество несостыковок. Например, там отмечалось, что пациент поступил без сопровождения и документов, но это не так. Еще в истории было написано, что маму сразу направили в реанимацию без осмотра в приемном покое, а в 19:40 ее осмотрел реаниматолог. Но с 19:00 до 20:30 мы катались на каталке по коридорам, а в 20:30 ей сделали рентген.

В госпитале мне выдали патологоанатомическое исследование размером в одну страницу (есть в распоряжении «Бумаги»), но оно не дало ответа на вопрос, почему умерла моя мама. В документе перечислялись всевозможные диагнозы — коронавирус, острое нарушение мозгового кровообращения (инсульт), острый инфаркт миокарда, тромбоэмболия легочной артерии, нарушение кровотока в печени и почках. Данных о гистологических исследованиях пораженных органов нет.

Занимаясь документами, я рассчитывала на успокоение, но когда увидела это всё, рыдала. Если кто-то захочет через такое же пройти, нужно набраться сил.

Какие нарушения в лечении нашла страховая компания и что на жалобы ответили в Росздравнадзоре

— Я обратилась в территориальный фонд обязательного медицинского страхования, чтобы они провели экспертизу лечения в госпитале. Мое письмо переслали в мамину страховую компанию «Капитал-полис Мед», там создали комиссию из пяти экспертов (по специальностям «Пульмонология» и «Анестезиология и реанимация» — прим. «Бумаги»). Они изучили историю болезни и признали качество медицинской помощи ненадлежащим (копия ответа есть в распоряжении «Бумаги»).

Одним из выявленных нарушений было то, что моей маме, которая страдала диабетом, не вызвали эндокринолога, из-за чего запустили ситуацию с сахаром. По анализам ежедневно был виден рост сахара в крови — с 1,2 до 20,6 ммол/д. Страховая выяснила, что непрерывную инфузию инсулина начали несвоевременно.

Эксперты обнаружили, что в истории болезни не было врачебной интерпретации результатов кислотно-основного и газового состояния крови, данных коагулограммы, исследования мокроты при том, что дыхательная недостаточность прогрессировала. Не было выполнено КТ легких. Страховая неправомерна искать причинно-следственную связь между нарушениями и смертью, но они всё зафиксировали и оштрафуют учреждение.

Я также направила жалобу в комитет по здравоохранению Петербурга, они переслали ее в отделение Росздравнадзора по Северо-Западу. Ответ мне пришел в течение месяца в письменной форме (копия документа есть в распоряжении «Бумаги»). В нем сообщалось, что во время проверки качества оказания медицинской помощи выявили нарушения закона об основах охраны здоровья граждан (ч.2 ст. 70 ФЗ) и методических рекомендаций по профилактике, диагностике и лечению коронавируса. Какие именно нарушения обнаружили эксперты Росздравнадзора, не сообщалось, но отмечалось, что госпиталю выдали предписание об их устранении.

Кроме того, я написала письмо в прокуратуру Невского района — его передали в следственный комитет района. Мне назначили следователя, который получил все документы, но запросил экспертизу в комитете по здравоохранению. Сейчас мы ждем ее результатов, от них зависит, начнется ли доследственная проверка.

Зачем Елизавета Митрофанова разбирается в гибели своей матери и что будет делать, если СК не начнет проверку

— Пока я действую на уровне города и района, выше заявления не подаю. Если в СК мне откажут, буду выходить на уровень городской прокуратуры, прокуратуры РФ, возможно, подам в суд, напишу президенту и в Минздрав.

Я не хочу крови и мести, я хочу честного разбора, установления причинно-следственной связи между дефектами лечения и летальным исходом или ее отсутствия. Я надеюсь, что СК честно и объективно разберется с тем, есть ли во всей этой истории уголовная составляющая. Пока виню только себя — что отдала маму в госпиталь, что увидев ужасы приемного покоя, не забрала ее домой.

Маме всего 60 лет. Несмотря на хронические заболевания, я считаю, она могла жить и жить, так как получала лучшую терапию. Она была полна энергии, планов и надежд на счастье с нами, своей семьей. Я уверена, что мама была деморализована и лишена воли, душевных сил к восстановлению от происходящего вокруг.

Фото на обложке: gvv-spb.ru