Как в Европе видят проблему с мигрантами, что произошло с европейской экономикой после санкций со стороны России, сильно ли пострадали иностранцы от закона об иностранных агентах и почему западные дипломаты не пытаются вести войну с пропагандой?
Заместитель главы Представительства Европейского союза в России Свен-Олов Карлссон рассказал «Бумаге», как изменились отношения между Россией и ЕС и с какими проблемами сталкивается Европа сегодня.
Фото: Александр Палаев
— В этом году, по приблизительным оценкам, в Европу прибыло около полумиллиона беженцев, и их поток не прекращается. Недавно Ангела Меркель призвала страны к «глобальному подходу» в решении этой проблемы, при этом не все страны, очевидно, к этому готовы. Как вы можете описать ситуацию с мигрантами в Европе?
— Это, может быть, самое серьезное испытание, с которым мы сталкивались после окончания холодной войны. Но я также думаю, что бессмысленно начинать искать виноватого в том, что произошло. Это результат развития, идущего долгое время. Искать решение этой проблемы нужно вместе, это международный кризис, к которому нужно подходить в духе общей солидарности. В то же время если бы ситуация была настолько плоха, как некоторые описывают, то все эти люди — отчаянные, насколько это возможно, — вряд ли бы продолжали по-прежнему стремиться к Европе. Конечно, экономический рост не настолько высок, как бы мы этого хотели, уровень безработицы выше, чем бы мы хотели, но это новая реальность. Мы должны встретить ее вместе и работать на всех уровнях: на мировом, региональном, европейском, уровне стран-членов Евросоюза, потому что в конечном счете те люди, которые сюда попадают, окажутся в конкретном районе, в конкретном сообществе.
— Последнее время не очень простое для Европы: поток мигрантов, кризис в Греции, снижение курса евро. Вам кажется, что это может изменить лицо Европы или заставить ее переориентировать экономику?
— Это тоже сейчас широко обсуждается, и с этим действительно связано много трудностей, но давайте не забывать, что, несмотря на сложности, которые у нас есть, Европа по-прежнему растет примерно на 1 процент в год. Это не настолько впечатляющая цифра, если сравнить, скажем, с Китаем, но европейская экономика огромная и 1 процент роста в Европе сопоставим со всей украинской экономикой до начала военной ситуации. Даже скромный рост дает нам более крепкую основу, благодаря этому у нас есть вполне устойчивые дополнительные источники, которые, очевидно, нам понадобятся. Только этого, конечно, будет недостаточно, чтобы выйти из кризиса, потому что никто не способен решить такую ситуацию в одиночку.
Конечно, экономический рост не настолько высок, как бы мы этого хотели, уровень безработицы выше, чем бы мы хотели, но это новая реальность
— В Европе и раньше обсуждали то, как быть с мигрантами, была политика мультикультурализма. Каков ее результат, мигранты смогли адаптироваться?
— В разных государствах разные подходы, и миграция — это не что-то новое. Сложно обобщать, но когда мигранты приезжают — будь то беженцы, рабочие, неважно, какой ярлык на них вешают, — нужно принимать их такими, какие они есть, а именно людьми. И пытаться найти пути для их интеграции. Это непросто, там много трудностей, но есть и возможности. Например, в демографическом контексте: сейчас во многих европейских странах есть дисбаланс между молодыми и пожилыми людьми, а нам просто необходима молодежь, чтобы поддерживать работу экономики.
— Кроме мигрантов важной темой остаются отношения между Россией и Европейским союзом. Пытается ли ЕС со своей стороны восстановить их или текущая ситуация его устраивает?
— Все понимают, что сейчас мы переживаем тяжелые времена, по крайней мере, что касается официальных отношений. Но в то же время все согласны с тем, что нам необходимо продолжать диалог не только на официальном уровне, но и на уровне общества. Это распространяется на культуру, образование, науку и бизнес в том числе. Большая дискуссия возникла из-за воздействия кризиса и санкций на объем торговли, что часть картины, но не вся. Мы не должны забывать, что экономическая сфера — это огромное множество секторов, включая те, которые не затронуты санкциями.
Экономические отношения никоим образом не прерваны, бизнес-партнеры продолжают заключать контракты, осуществлять импорт и экспорт, инвестировать. Действительно, все происходит на значительно более низком уровне, чем пару лет назад, но это по-прежнему важно. И экономика — одна из тех сфер, которая может помочь нам провести мосты.
— Несмотря на то, что не все экономические секторы затронуты, Россия сильно ощутила на себе последствия политических отношений, в частности, санкций: падение курса рубля, рост цен. Сказались ли санкции как-то на жителях Европы?
— Это проблема, но продуктовые санкции оказали большее влияние на российский рынок и российских покупателей, чем на объем экспорта из ЕС. Все мы знаем, что это привело к снижению поставок, снижению выбора и повышению цен. Инфляция продуктовых цен была достаточно высока в России.
С одной стороны, есть санкции, которые были приняты Евросоюзом, их эффект измерить очень сложно. Важно понимать, что никто в этом не заинтересован, никто ничего на них не зарабатывает. Мы надеемся, что объем этих мер будет снижен и в конце концов их отменят, что условия для этого возникнут. Есть и другая сторона: так называемые контрсанкции, которые были приняты Россией против западных стран в ответ на упомянутые меры. Они сказались на потребителях сельскохозяйственных продуктов, но эффект был асимметричным. Например, санкции в отношении молочного сектора повлияли на соседствующие страны: Балтийские, Финляндию или, например, Данию, Польшу. Они почувствовали более серьезные последствия, чем, скажем, производители других сельскохозяйственных продуктов.
Экономика — одна из тех сфер, которая может помочь нам провести мосты
Эффект был неровный, и в ответ на это, чтобы компенсировать как-то свои трудности, Европейская комиссия установила определенные схемы для производителей и экспортеров. Но это также подтолкнуло самих экспортеров еды расширить поле деятельности и искать другие альтернативные рынки. Есть очень много региональных и местных отличий, но в действительности сельскохозяйственный экспорт в ЕС вырос. У нас есть примеры производителей в наших странах, которые были вынуждены найти новые рынки в Юго-Восточной Азии, и в результате общий экспорт вырос примерно на пять процентов. Есть негативные последствия, но они не так очевидны, по данным со стороны ЕС.
— Внутренняя политика России становится все более агрессивной по отношению к Западу, взять, например, закон об иностранных агентах. Как на это реагируют европейские организации в России? Обращались ли к вам европейцы, живущие здесь и испытывающие давление?
— Мы заметили, что пространство для гражданского общества стало сильно сжиматься. Несколько политических представителей ЕС выражали обеспокоенность этим трендом, потому что понимаем, что Россия, как и любая другая страна, будет только выигрывать от активного гражданского общества, которое участвует в развитии страны. Но есть и иностранные инициативы, которые пострадали. Например, мы сами, Представительство Евросоюза в России: в течение нескольких лет мы проводили так называемые Дни Европы. Но в текущих обстоятельствах не могли провести это мероприятие в том в виде, в котором бы хотели, хотя все равно пытаемся сделать это как можно лучше (на сайте фестиваля говорится, что он временно не проводится по просьбе МИД РФ — прим. «Бумаги»). Другой пример, который вызвал разочарование, — решение прекратить деятельность Совета министров северных стран здесь, в Петербурге. Это организация, с которой ЕС тесно работал много лет, она занималась многими полезными проектами и в городе, и в регионе. Но в первую очередь это оказало воздействие на саму Россию и на ее имидж за рубежом.
— Негативный тренд во взаимоотношениях России и ЕС сейчас существует не только на политическом уровне, но и на уровне публичного поля: противопоставление России Западу, якобы патриотические активисты, предлагающие запретить все европейское. Вы пытаетесь как-то на это влиять?
— Конечно, если появляются вещи, которые не соответствуют действительности, мы стараемся объяснить это. Но у нас нет ни ресурсов, ни намерений вести информационную войну и бороться с пропагандой. У нас есть задача постараться передать и объяснить широкой аудитории России политику Евросоюза, и обстановка не всегда помогает. Но мы не заинтересованы в полемике и стараемся избегать ее, потому что считаем, что она не сможет помочь ситуации.
— Как изменились отношения в культурной сфере или в сфере науки и образования? Например, между Россией и США после обострения отношений закрыли программу школьного обмена FLEX.
— Мы продолжаем наши программы и студенческие обмены в частности. Не считая примеров, которые я уже упомянул, с проблемами не сталкивались. В этих программах заинтересованы обе стороны, поэтому мы намерены их развивать. Российские университеты также обратились с множеством достойных предложений в ответ на наши призывы. Мы тоже заинтересованы в том, чтобы продолжать давать европейским студентам возможность приехать в Россию. Это не односторонний поток — он должен идти в обе стороны.
У нас нет ни ресурсов, ни намерений вести информационную войну и бороться с пропагандой
Исключено, что мы можем жить изолированно друг от друга: у нас общий континент, общая культура, у нас много научных контактов, сильны экономические взаимозависимости — мы должны работать вместе. Будем надеяться, что проблемы, с которыми сталкиваемся сейчас, это только временные сложности, и мы можем преодолеть их вместе.
