Аркадий Ипполитов: «У Эрмитажа есть все атрибуты первоклассного музея, но не хватает одного»

Круг деятельности любого музея достаточно широк, и в ней надо выделить три главных, по-моему, направления. Первое — деятельность хранительская: музей должен обеспечивать неприкосновенность и сохранность вверенных ему сокровищ, дабы донести их до потомков в наилучшем виде и состоянии. Второе — деятельность просветительская: музей должен популяризировать свое достояние, но, не ограничиваясь этим, через образцы прекрасного (или ужасного — как в Артиллерийском музее, например) в своей коллекции сеять разумное, доброе, вечное, воспитуя и указуя. Третье направление — деятельность социокультурная: музей должен объединять культуру и социум на всех уровнях, от духовного до бытового.

Уже одним своим существованием любой музей, большой или маленький, знаменитый или скромный, являет собой форпост духа. Каждый музей есть не только собрание предметов, но и сгусток интеллектуальной энергии. Интеллектуальная энергия создается как духовной аурой, являющейся неотъемлемой частью произведений, в музее хранящихся, так и деятельностью самого музея, который есть не только собрание предметов, но и сообщество людей, как сотрудников музея, так и зрителей.

Что касается изменений: никто не будет возражать, что «Блудный сын» Рембрандта уже одним фактом своего существования в Эрмитаже, даже если он просто висит на стенке, воздействовал, воздействует и будет воздействовать не просто на зрителей музея, но на город, в котором музей находится, на страну, и, в конце концов, на весь окружающий мир.

Сотрудники музея, так же как и посетители, участвуют в создании ноосферы культуры. Сотрудники — своей деятельностью, выставками, публикациями, да и просто одним своим существованием. Посетители же, которых мы объединяем безличным определением «публика», на самом деле личностны и многообразны, есть среди них как бездари, так и гении. Каждый воспринимает музей по-своему, но как-то воспринимает.

Музей определяет сознание личности, пусть даже личность музей и отрицает и a priori влияет на общество гораздо больше, чем общество на него. Чем крупнее музей, тем это влияние сильнее. Поэтому принципиальных изменений функции музея в последнее время не произошло. «Блудного сына» уже кардинально не изменишь, могут меняться только его интерпретации. Да, теперь все большее значение приобретает социокультурная деятельность, но задачи сохранения и просвещения (а также многочисленные другие, мною не упомянутые) никуда не делись.

Зритель есть зритель, и роль его определена на все времена: его дело зрить, вот он и зрит, как на римских триумфах, которые многие считают прообразами современных больших музейных выставок, так и на «Манифесте». Но он стал активнее и требовательнее, свободнее и взыскательнее.

Изменилась не роль зрителя, а изменился сам зритель. Вот, например, я какое-то время тому назад (лет пятнадцать как) заметил, как ребята из школьного кружка Эрмитажа сидели прямо на полу в то время, как им рассказывали. Я умилился, поразился и отметил про себя. Я тоже ходил в кружок Эрмитажа после школы, мне это страшно нравилось, но, конечно, несмотря на весь энтузиазм, дети были уставшие; помню, как одна девочка грохнулась в обморок. Но помыслить о такой раскованности — усесться на пол — даже никто и не мог, а теперь как все прекрасно, и даже знаменитые эрмитажные смотрительницы не ворчат, а благосклонно на это взирают. Теперь это стало повсеместной практикой, и эти ребята — новый зритель.

Что касается последнего времени, что ж, музеи, влияя на общество, его и отражают. В закрытом обществе СССР музей был чуть ли не единственной дырочкой, в которую можно было на мир посмотреть. Теперь же, когда все свободно ездят и видят, это не так, и это выдвигает новые требования к деятельности музея.

У Эрмитажа есть все необходимые атрибуты первоклассного музея, но для музея такого масштаба не хватает одного — денег. Он чем был, тем и остался — первым музеем России и одним из десяти величайших музеев мира. Он адекватен России со времен Екатерины и всегда будет ей адекватен. Актуальность, то есть важность для современности, в любом музее заложена a priori. Сохранение, кстати, очень актуальная задача сегодня. Эрмитаж, ее выполняя, при этом является еще и полноправным игроком на поле современного художественного процесса благодаря проектам, связанным с искусством как XX, так и XXI века.

Совместный опыт Петербурга и «Манифесты» оценила сама публика, посещаемость ее для музея была рекордной. И Петербургу, и Эрмитажу просто необходимо непосредственно участвовать в процессе современного искусства: чем качественнее и интенсивнее, тем лучше.

Я всячески за взаимодействие музейных коллекций с самой что ни на есть жгучей современностью. Я одним из первых в России стал показывать так называемых старых мастеров вместе с живущими: выставка «Барокко конца века. Круг Рубенса — круг Гринуэя», объединившая фламандские гравюры с работами наших современников, была устроена в 1993 году. Выставка Мэпплторпа и маньеризма также была устроена мной.

Петербург не слон и не корова, чтобы идти по какому-то одному пути. Вообще-то, лучше бы Петербург стоял как стоит, и, конечно, ему грозит, что его поведут, как быка на убой, по пути того «возрождения», что властные структуры явили в убийстве Летнего сада, но, надеюсь, у них на это сил не хватит.