Фонд «Гуманитарное действие», который помогает людям с ВИЧ и наркопотребителям, исключили из списка НКО-«иноагентов». Такое решение принял городской суд Петербурга. Это первое в России исключение НКО из реестра по судебному решению без отказа от иностранного финансирования. Фонд находился в списке Минюста с декабря 2020 года.
Генеральный директор фонда Сергей Дугин рассказал «Бумаге», как принималось решение, почему оно стало для фонда неожиданностью и как статус «иноагента» повредил работе «Гуманитарного действия».
Петербургский фонд «Гуманитарное действие» работает с 2001 года. Он помогает людям, употребляющим наркотики, и людям с ВИЧ начать или продолжить прием АРВ-терапии, получать лекарства от гепатитов и туберкулеза, а также оказывает психологическую помощь.
Сергей Дугин
генеральный директор фонда «Гуманитарное действие»
— Суд как-то обосновал свое решение?
— Резолютивная часть, наверное, будет длинной, потому что были два заседания, которые длились в районе трех часов каждое. Ее мы получим позже. А так было просто зачитано решение. Решение, которого мы, честно говоря, не ожидали. И отменили первую инстанцию, и признали незаконным включение в реестр [НКО-«иноагентов»], и потребовали исключить из реестра.
— А какого исхода вы ждали?
— Думал, что либо еще отложат, либо будет решение в пользу Минюста. Потому что Минюст всё время себя очень спокойно ведет. Это показывает нам, что они уверены, что решение всё равно будет в их пользу.
— Была заметна какая-то реакция представителей Минюста на решение суда?
— Нет, просто встали и ушли.
— Как вам кажется, почему сегодня было принято такое решение?
— Мы действительно не похожи на другие такие случаи. У нас был колоссальный объем документов, который подтверждал, что мы работаем в области здравоохранения и социальной помощи. На первом заседании в декабре судья попросила принести все договоры, заявки, бюджеты, финансовые отчетности, содержательные отчеты по тем проектам, которые были указаны в акте, по которому нас внесли в реестр. Мы вообще всё принесли, всё, что было не переведено на русский язык, перевели. Нам скрывать-то нечего. Причем мы распечатали четыре экземпляра, потому что в судейской коллегии сидели три судьи и чтобы Минюсту тоже был экземпляр.
Там и лицензия есть. Если бы не было лицензии, мы бы пошли как все, особых разговоров с нами не вели бы. Но мы понимаем, что для соблюдения закона нам нужна медицинская лицензия. Если мы раздаем препараты, значит, нам нужна фармацевтическая лицензия. У нас всё это есть. Мы принесли кучу благодарственных писем, грамот — от губернаторов, вице-губернаторов, от МВД, прокуратуры, от кого только не было.
Они [Минюст] уцепились за интервью и две статьи. И то — в интервью была формулировка «заместительная терапия», а они сами вместо этого вписали слово «метадон», которое нигде не употреблялось. Судья задавала очень много вопросов, вызывали экспертов: политолога, лингвиста, которые давали свои заключения. Нам даже адвокат сказал, что впервые видит, чтобы судейская коллегия так вникала в дело. Действительно пытались понять, есть там политическая деятельность или нет.
[Привлеченные] эксперты в один голос говорили, что политическая деятельность, само по себе слово «деятельность» предполагают регулярные действия. Если бы «Гуманитарное действие» постоянно вывешивало посты, в которых призывало к изменению законов и изменению политического строя, постоянно писала в органы власти, проводило пикеты и демонстрации — тогда и обсуждать нечего. А тут — два интервью и две статьи. Они не могут влиять на «неограниченный круг лиц».
Мы это [публикации] убрали с сайта, чтобы они никого не раздражали. Но мы посмотрели счетчик, сколько было на этих четырех публикациях заходов. Пару тысяч на одном, полторы на другом, тысяча на третьем и четвертом. Это не те объемы, которые могут как-то повлиять на общество.
— Ключевой момент был именно в том, чтобы доказать, что не было политической деятельности? Потому что иностранное финансирование всё равно есть.
— Да. Минюст не разобрался, что мы не выходим за рамки компетенции. Даже эти статьи и интервью лежат в плоскости здравоохранения. Только если из контекста их выдрать — как они и попытались сделать — тогда можно это как-то приплести к политической деятельности.
— Как статус «иноагента» повлиял на вашу работу с включения в реестр в декабре 2020 года?
— У нас крупный проект. Мы объявляли конкурс на другие проекты, [помощь им]. И вот многие из них, кто хотел подать заявку, отказывались, потому что боялись: это риск, если мы будем получать деньги от иностранного агента, мы тоже станем иностранными агентами.
То есть, у нас за это время разрушилось достаточно много партнерских связей с другими НКО. Допустим, в Петербурге немного иначе: нам комитеты слали письма поддержки, учреждения оставались в рабочих и партнерских отношениях. Но в регионах, где-нибудь 200 километров от Петербурга или Москвы, с тобой сразу же перестанут работать, если ты попадешь в этот реестр. НКО помогают людям из «сложной» группы дойти до государственной системы здравоохранения. Без НКО он туда никогда не зайдет. Так люди в регионах остаются без помощи.
— Выходит, сейчас будете восстанавливать отношения с партнерами в регионах?
— Мы еще будем ждать — не знаем же, какая реакция последует от Минюста. Надеемся, что там здравые люди. Я даже на слушаниях говорил: надеюсь, что произошла ошибка. Что просто в Минюсте не оценили, выходим ли мы за рамки компетенции, поторопились. Я не в обиде на них. Наверное, это какая-то ошибка. Но ошибки тяжело признавать.
Что еще почитать:
- «Иноагентами» признают и физических лиц. Сколько из них уехали из России? Подсчитала «Русская служба Би-би-си».
- «Не знаю, на каком этапе мне не захотят сдавать в аренду жилье». Петербургские журналисты — о том, как статус СМИ-иноагента влияет на их публичную и частную жизнь.
