Накануне 69-й годовщины Победы «Бумага» публикует рассказы ветеранов об отдельных эпизодах из жизни во время войны, которая для них стала повседневностью.
Как добровольцы убегали из дома на фронт, как привыкали к обстрелам под Сталинградом, оказывали помощь раненым любыми подручными средствами, общались с американцами и находили сброшенное по ошибке немецкое продовольствие — в рассказах рядового артиллерии и военного врача, а также воспоминаниях покойной медсестры лыжного батальона.
Александр Федорович Грошев
Рядовой артиллерийских войск
Александр Грошев родился в 1924 году в деревне под Горьким (сейчас Нижний Новгород). Затем поступил в школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) в Горьком, где отучился на токаря. В самом начале войны пошел добровольцем в армию. Призвавшись, сразу же попал под Сталинград, где пробыл до окончания боев. Там он служил рядовым в гвардейских минометных частях. Затем дивизию Александра Федоровича перебросили на Орловско-Курскую дугу, где он участвовал во взятии Брянска и Орла. После окончания наступления на Брянском фронте попал на 1-й и 2-й Прибалтийские фронты. Когда война закончилась, Александр Федорович — уже в звании старшего сержанта — вернулся в Ленинград, где закончил военную артиллерийскую академию, затем он был направлен в Семипалатинск — служить на атомный полигон. В 70-е вернулся в Нижний Новгород, а в начале 2000-х вслед за детьми переехал в Ленинград.
В Москву я попал на формирование дивизии, которая прибыла с Волховского фронта на отдых. Нас, молодых, необученных, поставили к бывалым фронтовикам. Погрузили в эшелон — и под Сталинград. 25 июня я призвался, а 15 июля уже был под Сталинградом. Я не представлял себе ни службы, ни вооружения, не умел стрелять, не умел приветствовать. Но в Горьком я жил у тетки в полной нищете, получал в ФЗУ стипендию 80 рублей — но что это такое? Разве на них проживешь? Я не знал, что оценить выше: одиночество и голодную жизнь или войну. Во-первых, я не представлял, что такое война, что там делают, на войне. А вот в Горьком я знал, что с голоду умру. В магазинах ничего нет. В армии тяжело, страшно, опасно, жизнью торгуешь, но там хоть кормят, хоть какая-то дисциплина есть.
Это судьба: попало — значит погиб, а пролетело — значит жить будешь. Пока.
Мы поехали с командиром батареи первый раз на рекогносцировку, то есть на выбор огневой позиции, с которой мы должны стрелять. И попали под обстрел. Первый раз под обстрел. Он-то фронтовик, уже привык к этому. А я не знал, куда себя деть: полетел снаряд — думаешь, слава богу, пролетел. Все сидели под пнями яблоневыми. Посмотришь — один плачет, другой плачет. Но не думаю, что это те, кто были в первый раз: там плакали, наверное, те, кто оставил семьи, детей оставил. А молодежь… Я не знаю, лично не ощущал ни страха, ни такого состояния, что жалко с жизнью прощаться. Страх был, конечно, но не такой предметный. Потому что все вместе, все сидим в одной машине, на огневой позиции все орудия таскаем одинаково. Это судьба: попало — значит погиб, а пролетело — значит жить будешь. Пока.
Немцы погибли от дури: им нужно было взять Россию, а Россию взять оказалось не так просто.
Мы сосредоточились в населенном пункте Песковатка — от Сталинграда километров 30. А немец просчитался: до него не донесли, что группировка уже закончена. Он продолжал летать в окружение и сбрасывать своим войскам продукты, боеприпасы, снаряжение. Но все немцы уже были пленены, войны никакой не было. Утром мы встаем и видим: на перекрестке валяется парашют и большая-большая бомба. С дивизионов звонят, говорят, что им сбросили ящики со снарядами, с патронами, с пистолетами. Мы все всполошились, собрались около места падения. Смотрим — не взорвалась. Тогда мы парашют отцепили, стали открывать. Открыли люки, а там продовольствие: шоколад, мармелад, печенье, хлеб, папиросы, сигареты, все-все! Всем хочется попробовать, но боимся. Говорим врачу, давай пробуй первый. Он взял продуктов, покушал, проглотил. Потом ни с того ни с сего как закричит не своим голосом и засмеется! Вся бригада пришла, к вечеру уже ничего от этой кучи не осталось.
В Песковатке было большое количество пленных немцев. Это было ужасное зрелище: они валялись на земле, а ведь мороз, январь месяц. А они были обуты в деревянные чеботы. Все лежали на спине обессилевшие, не могли даже повернуться. И вот идешь, а он: «Русь, поверни». Так они лежали, дожидаясь смерти.
Никто не верил в победу, когда мы в первые два месяца уже под Москвой были после наступления, какой тут мог быть разговор о победе, когда мы отступали, отступали, отступали? Под конец-то, конечно, когда мы стали идти вперед и только вперед, появилась вера в победу. Очень радостно было, когда в 45 году 30-й корпус Ленинградского военного округа проходил по Литейному. Такой солнечный день был. Вообще-то, диву даешься, как могли мы такую войну выиграть. Это страшно. Я думаю, потому что, во-первых, наш солдат — очень воинственный солдат, наш офицерский состав умный и командование вооруженными силами было неплохое. Но в основном, конечно, это солдат, люди. Людей очень много погибло, поэтому и победа получена. Большое дело — тыл, он сильно помогал. Мы в нашей части не ощущали недостаток ни в питании, ни в боеприпасах, ни в вооружении. Я не знаю, откуда только это все брали. Надо же такую армию, 5-10 миллионов человек, прокормить. Во-вторых, все-таки немец показал себя жестоким, фашистом — в обращении с мирными гражданами, с противниками, с нами. Они же беспощадно нас уничтожали. А у нас соответствующая реакция была — ненависть. Немцы погибли от дури: им нужно было взять Россию, а Россию взять оказалось не так просто.
Валентина Сергеевна Лукьянова (Худякова)
(14 января 1923 года — 15 октября 1997 года)
Медсестра в лыжном батальоне
Валентина Худякова родилась в 1923 году. Ушла на фронт добровольцем, только окончив школу в городе Тутаев под Ярославлем. До этого она сдала нормы ворошиловского стрелка, окончила курсы снайпера и отучилась в вечерней школе фельдшеров при «Красном Кресте». Валентина Худякова служила медсестрой в 162-м лыжном батальоне 53-й стрелковой бригады 2-й Ударной Армии. Во время боев вынесла 129 раненых. Во время Любанской наступательной операции попала в окружение, в «долину смерти», однако вместе с несколькими сослуживцами смогла оттуда вырваться. Была представлена к правительственной награде, однако ее так и не получила: штаб, где лежали наградные листы, был захвачен немцами, а доказать потом, что они были, не получилось. После войны у Валентины Сергеевны родилось семеро детей. Скончалась она в Хабаровске. Из-за сильного обморожения ног и контузии, полученных в годы войны, последние десять лет она не вставала с постели.
Фото из архива сына Валентины Сергеевны Виктора Петровича Лукьянова
20 июня 1941 года был в школе выпускной бал, а 22 июня началась Отечественная война. Утром рано отец, мать и братишка пошли за город, где должны проходить катания на самолете и что-то вроде воскресного гуляния. Недели за две до этого отец купил радиоприемник батарейного типа «Колхозник», но батареи питания пересохли и никак не работали. И вот взялась я от нечего делать устанавливать их и подключать. В батареи налила воды. И приемник начал через некоторое время работать. То, что я услышала, было сообщением Юрия Левитана, что «через несколько минут Молотов Вячеслав Михайлович оповестит правительственное сообщение о начале войны с Германией». Меня как ветром сдуло из дома. Побежала по соседям, приглашая к себе в дом слушать сообщение. Собрался народ всего поселка, слушали очень внимательно: женщины плакали, мужчины были серьезными. Всем было понятно каждое слово, все знали, что война — это потери, это опять трудности в жизни.
Заехала я за своей подругой Фаей Касаткиной. Отец ее был на фронте с первого дня войны. Семья большая, она самая старшая, а младшая в люльке качается. Мать в рев, меня ругает, что я ее помощницу забираю, а я только и сказала Фае: «Ели ты настоящая моя подруга и комсомолка, то пойдем вместе со мною, а одежа у меня для тебя найдется (они в этот день стирали, и была одета Фая в материно платье)». Заехала домой. Когда мы зашли в дом к нам, мама не спала, отец был на работе, брат спал. Быстро достала белье, платье и всю остальную одежду для Фаины. Мать стояла ошеломленная, не могла понять сразу, что происходит, видя ее состояние, я ей сказала: «Мама, не плачь, так надо, я ухожу на фронт. Передай отцу, пусть меня не ругает и не обижается». Вещевой мешок я себе пошила еще в первые дни войны, и он висел в полном боевом сборе, ждал своего часа. Положила в него необходимое для Фаины, попрощались с моей мамой и уехали на станцию.
В ночь на 20 января 1942 года наш эшелон отправился на фронт. В пути были неделю. Войска шли сплошным потоком к фронту. Прибыли на станцию Малая Вишера Октябрьской железной дороги ночью. Быстро разгрузились, получили сухой паек на десять дней, встали на лыжи и пошли. Мела метель.
Не скрою, впервые я плакала над своим первым раненым, а сама накладывала повязку. Он меня успокаивал как мог. А потом, участвуя в боях, вынося раненных из-под обстрела, не лила слез: для этого не было времени. Наш батальон недолго продержался в своем составе, так как ходили в бой на хорошо укрепленные позиции немцев.
Не скрою, впервые я плакала над своим первым раненым, а сама накладывала повязку. Он меня успокаивал как мог
В Ольховке, где был штаб 2-й Ударной Армии, наш батальон отправили в 53-ю стрелковую бригаду, которая находилась под деревней Ручьи. Комбат старший лейтенант Трусов был убит в разведке, вместо него повел в бой политрук (фамилию не помню), его убили тоже. Шли в атаку по снежному полю на укрепленные позиции: с винтовками Мосина — на пулеметы, автоматы, минометы. В первый же день потеряли половину батальона и залегли в снеговые окопы. Одеты были в шинели и ватные телогрейки и брюки, на ногах валенки. Боеприпасы доставляли плохо, как и продукты. То, что привезли с собой, хватило на две-три недели, а потом жили в голодном режиме: ели убитых лошадей, а потом березовую кору с потрохами коней.
Раненые легко в руки сами шли, в ноги — вывозили на собаках. Хоронили убитых под снегом. Занималась во время боев выноской раненых и их перевязкой, а когда не было боев, помогала обмороженным, ведь спали на снегу в сорокоградусные морозы. Обмораживали руки, ноги, лицо, но с поля боя не уходили. Даже легко раненные свои рубежи защищали упорно, трусов не было.
Моему присутствию были рады все. Иной раз их подбодришь новостями, а то какой-нибудь анекдот или сказку расскажешь, пока помощь оказываешь. Наш начальник санвзвода Залесский меня всегда ругал, что я на передний край хожу. На 23 февраля 1942 года за это мне дал два наряда вне очереди. В этот день в наше расположение пришла «катюша», дала залп и немцы побежали, а наши за ними ворвались в населенный пункт, но удержать его не могли, так как у немцев были танки и войска было больше, чем у нас. Это было под деревней Ручьи. Оттуда после получения пополнения наш батальон передислоцировали под деревню Красная горка. Там в боях участвовали танки артиллерийской дивизии. Потери были большие. Под Красной горкой мы потеряли два батальона.
Из дневниковых записей Валентины Лукьяновой
Вениамин Васильевич Волков
Военный врач
Вениамин Васильевич Волков родился в Ташкенте. Его отец, будучи военным летчиком, по службе был направлен на Гатчинский аэродром — так Вениамин Васильевич оказался в Ленинграде. Когда началась война, он был студентом Военно-медицинской академии. В 1942 году Вениамин Васильевич стал врачом батальона воздушно-десантных войск в составе 15-й воздушно-десантной бригады. С августа 1942 года и до самого конца войны спасал жизни раненых в составе 34-й гвардейской стрелковой дивизии. Был врачом батальона, старшим врачом полка, командиром медсанбата. Его дивизия, освобождая на своем пути города, прошла от Астрахани до австрийского города Линц. Вернувшись в Ленинград, Вениамин Васильевич продолжил учебу в Военно-Медицинской академии. Был главным офтальмологом министерства обороны, параллельно возглавляя кафедру офтальмологии в академии. Сейчас ему девяносто три года. Он продолжает читать лекции студентам, за все время принял участие в подготовке более десяти тысяч военных врачей-специалистов.
Врачом я стал случайно. Мой друг Сережа сказал мне: «Давай в Военно-медицинскую академию». Я шел за другом. Это был случайный выбор. Ночью — бомбардировки, днем — полусонные занимаемся. У всех дежурные объекты, мой был на Лесном. Сидим мы как-то на занятиях. Вдруг с другой стороны снаряд с Пулковских высот. Снаряд разбивает этаж под нами. Случаи, когда меня спасал Господь, были довольно часто.
В январе 43-го взяли Элисту. Новый год встретили на скамейках. В Калмыкии, в степях, мы полгода не видели жилья, а тут посидели полчаса в доме. До этого все время в земле. Мы стелили плащ-платки и ложились буквально в грязь, чтобы отдохнуть. Засыпали на пять-десять минут и двигались дальше.
Однажды в полк прибыл раненый, который задыхался. У него была перебита трахея. А мы тогда были такие неумехи. Вдруг пришла мысль попробовать вставить трубку. Но трубки-то нет. Тогда до войны были ручки, которые завинчивались с одной и с другой стороны. У кого-то нашлась металлическая трубочка. Мы ее прокипятили, изогнули. Таким путем эвакуировали бойца в медсанбат. Если бы мы этого не сделали, он бы по пути задохнулся.
День Победы мы встретили в Австрии. Мы были за Веной, на берегу Дуная. Все ликуют. С утра на балконе пьем трофейное австрийское шампанское. Позднее гуляем мы — я, мой начальник и мой помощник — как-то по Дунаю. Мы уже свободны, расформированы. Вдруг нам с лодки машут, мы тоже машем. Это были американцы. Пообщались немножко. Тогда языка я не знал. Он сует мне часы, а я ему отдал свои. Папе привез эти американские часы.
Когда был в Венгрии, в запасе, возвращаюсь однажды после прогулки, а мне говорят: «Вас тут срочно искали». Я спрашиваю: «А что такое?». Отвечают: «Да надо было эшелон отправлять на восток, нужен был врач». Хорошо, что нашли другого врача. Там же снова война с Японией продолжалась. У меня была цель: вернуться и продолжить учебу, получить специализацию. Все хотел вернуться в Академию на усовершенствование.
