С этого учебного года власти РФ активно вмешиваются в образование. В школах ввели патриотические уроки «Разговоры о важном», на которых учителей обязали говорить о «присоединении» украинских регионов и семейных ценностях. Помимо этого, в расписание учеников собираются включить начальную военную подготовку.
Не согласившись с новыми реалиями, в ноябре создательница первой финской школы в Петербурге Ольга Миловидова перестала вести уроки. «Бумага» поговорила с преподавательницей о влиянии политики на российских учителей, изменении российско-финских отношений и о том, что будет происходить с образованием в будущем.
Как в Ленинграде появилась первая финская школа
— Я филолог-финист. Когда началась перестройка, финская сторона начала привозить в Ленинград финских школьников. Их встречали советские пионеры — ребята, которые занимались международными проектами. Все неплохо говорили по-английски, но у нас никто не владел финским.
Тогда в рамках этих обменов у меня появилась идея: «Почему у нас в Ленинграде нет финской школы?» Ведь в Петербурге даже была своя «малая Финляндия» (в центре, у Невского проспекта).
В 1989 году мы открыли в Ленинграде первую школу с углубленным изучением финского языка. Однако без учебника в школе нельзя. Потому что нам нужно изучать финский язык как иностранный, а не как второй: у нас должна быть прикладная лингвистика. В самой Финляндии именно так преподают финский для шведоязычных школ. Здесь необходимо не знание языка по учебникам, а создание активной среды.
Я написала первую программу интегрированного изучения финского в начальной школе с элементами художественно-эстетического цикла — это была интеграция финского с музыкой, окружающим миром. В 1992 году я получила за эту программу премию мэра Анатолия Собчака за популяризацию образования. Кроме того, к 1996 году в нашей школе изучали английский, шведский и голландский.
Я работала в школе с 1989 по 2001 год, дальше 14 лет провела в педагогическом университете. А в 2014 году вернулась в школу в статусе замдиректора по опытно-экспериментальной работе.
Как возникло и как завершилось сотрудничество с Финляндией
— Мы начали активно сотрудничать с Финляндией в 1989 году. В середине 90-х годов у нас начался шквал постоянных обменов, наши дети каждый второй год ездили в Турку. Дети увидели Финляндию еще раньше своих родителей. Мы были школой, в которую приезжали все: мэры городов, будущие президенты. У нас даже была шутка «Хочешь стать президентом Финляндии? Посети 204-ю школу».
В марте 2022 года мы получили сообщение от финских друзей, что с нами прекращают совместную деятельность. У нас больше нет сотрудничества с городом Турку. Я не перестала быть их другом — я всё еще контактирую с начальником школьного управления этого города, со всеми коллегами. Но наш последний обмен был в 2020 году — до пандемии.
Как государство проникало в образование
— Изменения к худшему начались еще несколько лет назад. Например, в 2017 году у нас была идея создания «здорового двора», где ученики могут гулять и играть друг с другом на переменах, как это устроено в финских школах.
Когда я пришла в школу в августе того года, то узнала, что часть нашего здания на Миллионной улице отдали кадетскому корпусу Следственного комитета. Тогда наш двор и идею его создания буквально закатали в асфальт. Я заплакала от того, что ничего не получилось.
Дальше в один момент к нам приходит приказ об обязательной школьной форме. Надо было переходить на деловой стиль, когда не было такой традиции. Мы отказались от формы еще в советское время. Наши школьники ходили в чистой, акуратной, неброской, но комфортной одежде.
Потом начали гнобить детей с крашеными волосами. Кроме того, в 10-х годах вышел указ, согласно которому если во время митинга хватают подростков, то за это будет нести ответственность учитель. Это всё стало влиять на то, что многие учителя — а у них у самих дети и маленькие зарплаты — сидели тихо.
Преподаватели стали более закрытыми. Однако с этим еще можно было как-то жить. В 10-х годах, когда я увлеклась театром и получила актерское образование, мы даже сыграли для учительского сообщества пьесу с проблемой «говорить или не говорить», поставленную по форме форум-театра. Тогда это еще было в пределах дискуссии и мы продолжали нашу жизнь в этих новых условиях. Но уже тогда начали появляться мои оголтелые коллеги-учителя.
В 2021 году я ушла из администрации школы и стала просто методистом. Мне было неинтересно, но хотелось остаться в школе хотя бы формально. Это же детище. Семья распадается, а ты всё равно играешь и готовишь еду нелюбимому мужу. Какие-то есть общечеловеческие законы, ведь каждый год набираются дети, которые ради финского сюда идут.
Что изменилось после 24 февраля
— Публично 24 февраля в школе не обсуждал никто. Когда нужно было ответить на главный вопрос русской культуры «Чей ты?», все наши преподаватели замолчали. Но дети же тоже об этом думают и обсуждают [это].
На одном из уроков мы проходили солнце, которое в финском состоит из разных цветов. Дети рисовали его разными цветами, и один из первоклассников невольно нарисовал другому украинский флажок из голубого и желтого цветов. Тот мальчик возмутился, взбрыкнул: «Это же наши враги, мы же ведем с ними войну». Я спросила у него: «И ты ведешь войну?» И он молчит.
Я им сказала, что они могут здесь и сейчас сделать мир во всем мире. Попросила их нарисовать как можно больше флагов, чтобы они были внутри их солнца. Боюсь представить, что мог бы сделать другой учитель. Он мог бы похвалить этого семилетнего мальчика, взбрыкнувшего на украинский флаг. Сказать: «Вот, враги!».
На педсовете поднялся разговор о том, что мы должны все-таки сказать друг другу, что по этому поводу думаем. Понятно, что не мы начинали «специальную военную операцию». И в силу нашей профессии никто нашим мнением не интересовался. Мы могли оставить всё это у себя на кухнях. И школа продолжала заниматься теми делами, которые ей вменены. Но морально-этический вопрос никто не отменял.
Я сказала, что финский язык — это общечеловеческая ценность, и мы можем продолжать им заниматься, несмотря ни на что. Наша директор, которая пришла в школу в прошлом году, очень хотела бы продолжать заниматься финским языком, даже вернуться к его углубленному изучению.
Однако министерство просвещения этого не хочет. Оно приняло новый федеральный государственный стандарт, в котором всё, что было сделано до этого, просто будет перечеркнуто. По старому же госстандарту к 2024 году в российских школах должны были преподавать как минимум два иностранных языка.
Мы лишились углубленного изучения языка. Углубление возможно только в математику, физику, робототехнику, естественно-научные предметы и в физкультуру. Физкультуру начали поднимать еще задолго до этого, например когда вернули ГТО. Эти вещи происходили исподволь.
Ведь управлять несвободно мыслящим человеком значительно проще. Вот и всё.
Как учительница приняла решение уйти из школы
— До 21 ноября я еще вела уроки финского, чтобы первоклассники услышали первые слова на этом языке от меня. Например, maailma — это мир. Он состоит из воздуха (ilma) и земли (maa).
Финский всё равно остается со мной, я преподаю его онлайн. Я хочу открыть группу для детей, которым интересно его изучать. Конечно, финский язык изучает подавляющее меньшинство. Но это моя квалификация и специальность.
Кроме того, сейчас мы возрождаем финский театр в Петербурге. В Ленинграде в 20–30-х годах XX века он был идеологическим, но важно, что пьесы там играли на финском языке. Финский язык — это неотъемлемая часть Петербурга. Я иду за финским языком, он впереди меня. Сегодня финский язык меня подвел к финскому театру. Это моя миссия, дело жизни и философия. И в сегодняшних условиях в школе мне очень трудно это делать.
Язык несовместим с сегодняшней школой, он в нее просто не вписывается. Школы должны быть свободны от идеологии. Мы обязаны говорить об обществознании, философии и религии. Это настоящие разговоры о важном. Они не должны происходить по указанию политинструктора.
Педагогика по-фински — это выращивание. Если я посадила семечко в голову, то вырастет ли роза? Конечно нет, если я не буду за ним ухаживать. Если мы не выращиваем, то будут сорняки.
Школа — это и сильное, и очень опасное место. Но всех не заставишь ходить строем и собирать автомат. На это и есть надежда.
Наверное, чтобы позволить себе быть свободным, надо знать, что ты можешь потерять. Например, мой муж, когда Ленинград становился Петербургом, водружал флаг России на Доме политпросвещения. И мы тогда себе сказали, что мы, рожденные в 60-е, к советскому прошлому не вернемся. Нам нужно вернуться к образованию, но чтобы получать его в свободных условиях, а не под дулом пистолета.
