118 лет назад состоялся первый в истории киносеанс. Кинообозреватель «Бумаги» размышляет, куда едет паровоз братьев Люмьер и почему смотреть кино — это извращение.
Кадр из фильма Клайда Брукмана и Бастера Китона «Паровоз „Генерал“»
Отсчет истории кино принято вести с 22 марта 1895 года. В этот день братья Огюст и Луи Люмьеры (Lumière в переводе с французского — «свет») собрали специально приглашенных гостей, членов Общества по развитию национальной индустрии, чтобы продемонстрировать свои последние разработки. Гвоздем программы должен был стать доклад Луи о достижениях в цветной фотосъемке, но внимание публики перетянуло на себя другое изобретение — движущиеся изображения. Заседание Общества стало первым в истории киносеансом. И стал свет.
Обычно считают, что первым в истории фильмом стало «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота». Ради исторической точности следует оговориться: как и многие общеизвестные факты, это заблуждение; 22 марта Люмьеры показывали кадры с рабочими, выходящими с фабрики братьев, да и на первом открытом киносеансе в декабре «Прибытия» тоже не было. Кроме того, и широко известные истории про ужас, который вызывал черно-белый поезд у зрителей, не очень достоверны. Но это на самом деле не очень важно. Точные факты оставим историкам (ну или марксистам: о том, как рабочие люмьеровской фабрики сначала стали первыми киногероями, а потом оказались позабыты, тоже можно порассуждать); как бы оно ни было на самом деле, легенда о поезде возникла не случайно.
Как можно видеть, кино изначально появилось в качестве технического новшества: на первом сеансе публикой была не богемная тусовка с La Rive Gauche, а серьезная компания технарей, и еще не один год синематограф оставался всего лишь очередным достижением прогресса. С этой точки зрения грохочущий локомотив — идеальный герой для первого фильма в истории. Вторая причина: даже если зрители не вскакивали на самом деле с кресел, «Прибытие поезда» действительно впечатляет куда больше, чем хмурые пролетарии в проходной, завтракающий ребенок и даже морской прибой (это другие сюжеты ранних люмьеровских фильмов). Если вы никогда не видели движущихся картинок, поезд и вправду должен выглядеть почти как настоящий. Не совсем, но почти — по такому принципу кино и работает до сих пор.
Естественно, в эстетских кругах кино поначалу воспринималось без особого воодушевления. Даже через двадцать лет после поезда, когда по всему миру уже вовсю снимали полнометражные игровые фильмы, далеко не все готовы были видеть в техническом аттракционе новый вид искусства. Девять муз уже есть, десятой не бывать — кто мы такие, чтобы спорить с древними греками. То ли дело театр. Характерно, что в России из деятелей литературного серебряного века первым интерес к кино проявил футурист Маяковский, в чьей системе ценностей поезда и машины занимали высокое место. Уже позже к нему присоединился главный русский денди Михаил Кузмин, очарованный фильмами Мурнау. Прелесть «почти настоящего» стала завоевывать авторитетных поклонников.
Если вы никогда не видели движущихся картинок, поезд и вправду должен выглядеть почти как настоящий. Не совсем, но почти — по такому принципу кино и работает до сих пор
Кадр из фильма Иржи Менцеля «Поезда под пристальным наблюдением»
Отличие зрителя от персонажа платоновской притчи состоит в том, что в кино мы приходим добровольно, в то время как узники пещеры другой реальности просто не знали. Сопереживая героям фильма, мы все-таки продолжаем понимать, что это не по-настоящему — даже когда экранные эмоции захлестывают, мы одновременно и верим, и не верим в иллюзию, и где-то в этом парадоксальном разрыве запрятано то, что называют «магией кино». Французский теоретик Кристиан Метц, говоря о том же самом в более приземленных терминах, привычных для психоанализа, отождествлял восприятие кино с механизмом работы сексуального фетиша. Фетишист знает, что постельная ролевая игра ведется понарошку, но чтобы достичь желаемого результата, ему все-таки надо поверить в ее реальность.
Правда, со временем требования растут. Кино должно оставаться «почти настоящим», и все нововведения, начиная со звука, появлялись именно потому, что ощущения армии первертов-киноманов становились слишком привычными и требовали обновления. Звуковой фильм после трех десятилетий тишины — попытка вернуться к удивлению первой публики братьев Люмьер. Ярче всего здесь пример 3D: стереокино изобрели еще в двадцатые, широко использовали в шестидесятые и семидесятые, но до недавнего времени оно оставалось востребованным лишь в видовых фильмах с пейзажами, хоррорах и порно. До XXI века кино не нуждалось в 3D — зато теперь мы, шарахаясь от летящих в зал как будто бы трехмерных объектов, становимся теми самыми зрителями, испугавшимися паровоза.
Кино должно оставаться „почти настоящим“, и все нововведения, начиная со звука, появлялись именно потому, что ощущения армии первертов-киноманов становились слишком привычными и требовали обновления
Кадр из фильма Уэса Андерсона «Поезд на Дарджилинг»
