Как выглядит фанатское движение «Зенита» изнутри? Максим «Пацифик» Дукельский рассказывает о «вираже», выездах и драках

— Расскажите, как развивалась ваша фанатская «карьера».

— Я заинтересовался футболом в конце 1970-х. Первое воспоминание: ЧМ-1978 в Аргентине. Запомнились именно болельщики, потом специалисты признали этот чемпионат первым, где трибуны активно себя проявляли. Раньше такое не практиковалось.

За «Зенитом» я начал следить в 1980-м, в 1981-м впервые пошел на стадион: на игру с тбилисским «Динамо» меня отвела мама. В том же году посетил стадион Ленина (сегодня «Петровский» — прим. «Бумаги»), куда переносили матчи «Зенита». Меня поразило, что у клуба были фанаты и как активно они себя вели. В 1983-м — первый выезд. А дальше всё покатилось, как у всех.

Не могу назвать себя основным человеком в движе 1980-х; я был на вторых ролях, даже уходил на несколько лет, но в 1994-м вернулся на трибуну, а в 1996-м плотно подсел на фанатизм. Я тогда занимался бизнесом, но фанатский образ жизни стал для меня не менее важен. Могу без ложной скромности сказать, что вплоть до 2005 года мало событий в движении происходило без моей или моих ближайших товарищей санкции.

На моих глазах произошла организация современного фанатского движения в Петербурге. Я состоял в группировке «Ультрас Невский фронт» с середины 90-х и до ее расформирования в 2000 году. Мы тогда рулили всем. Много пришлось вложить в организацию фанатской трибуны — теперь «виража», которой я занимался с 2003 по 2005 год. Также участвовал в формировании «силовых структур» движения (я состоял в одной из первых мощных группировок «Коалиция» — тогда это была абсолютно топовая бригада). Кроме того, именно наша организационная группа в середине 2000-х заложила правила поведения на фан-секторе и остальные базовые вещи.

В 2006 году из-за проблем со здоровьем я отошел в сторону от активных дел, но внимательно наблюдал, как всё развивалось на фан-секторе. Сейчас по-прежнему хожу на «вираж»; правда, раньше ходил туда как хозяин, а теперь — как гость. Занимаюсь архивом фанатов клуба, своим магазином фанатской атрибутики и нашей организацией «33-й сектор — ветераны», которая стоит на страже истории клуба. Например, нам пришлось отбивать гимн от [президента клуба Сергея] Фурсенко, когда он решил изменить в нем слова. Постоянно размещаем информацию об истории фанатского движения в соцсетях и СМИ, занимаемся организацией льготного прохода ветеранов движения на трибуны и автобусов на выезды с организацией культурной программы об истории движения.

— Какой выезд вы считаете лучшим в жизни?

— Финал Кубка России в 1999 году. Я тогда не мог выпивать, ехали на машине, хотя до этого алкоголь был движущей силой всех приключений. Но это только добавило драйва: выяснилось, что можно веселиться и так.

Конечно, эмоции были и от самого матча. Помню, как мы кидали шарфы, а футболисты их поднимали. Для меня тот Кубок до сих пор самая важная победа «Зенита». Даже победа в чемпионате в 2007-м вызвала не такие эмоции. А после этого «Зенит» и вовсе стал топ-клубом. Сейчас с учетом финансирования меня не удивит даже победа в Лиге чемпионов.

— Какая драка фанатов, в которой вы участвовали, была самой масштабной?

— Это было в 1998 году. Так получилось, что я дрался за ЦСКА. По своим каналам узнал, что у них что-то намечается с «мясными» (фанатами «Спартака» — прим. «Бумаги») — нашими общими врагами на тот момент. Вышла знаменитая драка на хоккее в Сокольниках, в ней участвовало человек 700–1000.

В Петербурге хулиганизма (движения футбольных хулиганов — прим. «Бумаги») тогда не было, а тут я первый раз увидел, как всё устроено: как люди держат строй, как старики командуют процессом. Я для того и ездил, чтобы перенять опыт, который потом не раз оказывался полезным.

— Активное фанатское движение довольно многочисленное, в нем несколько тысяч человек. Как оно устроено изнутри? Это хаос или организованная группа?

— Если внутри отдельной группировки еще может быть хаос, то фан-сектор в целом четко поделен между группами по интересам: кто-то рисует, кто-то поет, кто-то хулиганит. Во время сезона руководители или представители всех группировок примерно раз в неделю встречаются и решают организационные вопросы. Присутствует демократия: группировка выбирает «старшего», и он решает необходимые вопросы.

— Вы были организатором фанатской трибуны. Какие функции у вас были?

— На первых собраниях в середине 2000-х приходилось решать, нужна ли вообще организация фанатизма: тогда многие выступали, так скажем, за анархию на трибуне. Мы ввели собеседования для желающих попасть на фанатскую трибуну, создали правила поведения на секторе: донесли до людей, что стоять, молчать и втыкать в футбольчик больше не получится. Тогда это было понятно не всем. В целом занимались тем же, что делают сегодняшние организаторы. Правда, сейчас все активные болельщики переместились на «вираж» или сектор над ним, а мы старались развивать активное боление по «Петровскому» — на 11-м, 10-м и 9-м секторах.

— Кто в основном ходит на фанатскую трибуну?

— На «вираже» самые разные люди. Я был на последнем собеседовании и специально посмотрел: кто-то на «мерседесе» приезжает, кто-то на метро, кто-то пешочком приходит.

Конечно, основная движущая сила, как и везде, — молодняк, 18–30 лет, которые еще не связаны семейными узами. Но есть отдельные экземпляры, которые и на шестом десятке не хуже молодежи гоняют на выезды. Бывают даже те, кто узнает о фанатизме и прикипает к нему после 40.

— Много ли людей состоит в каждой фанатской группировке?

— Если говорить о «силовых структурах», то средняя численность — 20–30 человек. В группировках ультрас (организованные объединения фанатов, которые занимаются всевозможной поддержкой команды, но, как правило, не участвуют в драках — прим. «Бумаги») примерно столько же. Но нужно помнить, что у каждого из этих 20–30 человек есть сочувствующие и друзья, которые могут не быть членами «фирмы», но находиться на трибуне.

— «Вираж» — это единая структура?

— По моему мнению, это не формальное, а реальное объединение. При всех внутренних проблемах и разделениях я бы назвал многотысячный «вираж» единым целым, который коллегиально принимает какие-то решения.

— Вы несколько раз упомянули о собеседованиях на «вираж». Как они устроены?

— В основном они придуманы для новых людей, до которых важно донести правила и обязанности людей на фан-секторе. Некоторым приходится рассказывать, что не нужно приходить на «вираж» в красной куртке (это цвет «Спартака» — прим. «Бумаги») и делать селфи.

Для тех, кто не первый год на «вираже», собеседования нужны, чтобы узнать, чем человек занимался на секторе. Например, занимался ли он визуальной поддержкой и вносил ли какой-то еще вклад в движ? Если человек просто приходит на матчи, да еще и не на все, он рискует не получить продление абонемента.

— Как развивались отношения клуба и фанатов?

— В 1980-х их не было, а власти воспринимали фанатов как западное пагубное явление. В начале 1990-х появились первые попытки самоорганизации со стороны самих фанатов: они выпускали атрибутику, распространяли информацию о клубе. «Зенит» немного помогал, даже брал на зарплату представителя фанатов, но по-настоящему всё изменилось, когда пришел Виталий Мутко. Он, конечно, тот еще мужчина, но действительно помогал фанатам, некоторые вопросы решал личными деньгами, а фанатов, у которых на выезде не осталось ни копейки, могли взять в самолет команды.

В 2007–2010 годах была блестящая для фанатов ситуация: внимание и помощь клуба реально чувствовались. Перед чемпионским матчем в Раменском в 2007 году Фурсенко даже отправил чартер за болельщиками, которые застряли на выезде в Греции, чтобы они успели на матч. Сейчас за фанатами чартер точно никто не пошлет.

Резкий разворот произошел после возвращения в команду Быстрова, это была точка невозврата (Владимир Быстров со скандалом ушел из «Зенита» в «Спартак», но через несколько лет вернулся в клуб — прим. «Бумаги»). Многие ушли с трибун навсегда, стадион рассорился. Клуб решил эту проблему формально, донеся свою позицию до лидеров группировок, а те в свою очередь объяснили своим людям, что к чему. Но недовольные остались, продолжились скандалы, как на официальной встрече с болельщиками, с которой команда ушла после оскорблений Быстрова.

В 2012–2013 годах клуб полностью поменял свое отношение к фанатам. До этого на фанатские проекты выделялось большое финансирование. Я это ощутил даже на себе: раньше нашей организации платили за блог на официальном сайте про историю фанатского движения.

— Как «вираж» относится к зрителям с нефанатских трибун?

— Отношение менялось со временем. В середине 2000-х мы с представителями кузьмичей (рядовые болельщики — прим. «Бумаги») на собраниях вместе старались сделать так, чтобы активно болел весь стадион. Но нет фанатов — нет шизы. Стадион без «виража» — это жопа и тоска, еда без соли.

У многих — но не у всех — есть пренебрежение к обычным болельщикам. Они думают, что клубу нужны только фанаты. Но кто тогда будет приносить «Зениту» деньги? На «вираже» много не заработаешь. Это разные явления, фанаты — это фанаты, а болельщики — это болельщики.

— Люди со стороны часто судят о болельщиках по масштабным баннерам на трибунах. Как появился этот вид поддержки?

— Серьезные попытки что-то нарисовать начались в 2004–2005 годах. До этого мы покупали обои в ближайшем магазине и писали что-нибудь на рулонах. Потом появились немножко наивные, но уже картины. Полотнища становились всё масштабнее и профессиональнее, группа во главе Андреем «Рыбаком» (основной организатор масштабных акций на трибунах — прим. «Бумаги») перешла на «вираж», где масштабные перформансы были поставлены на крепкую основу. На новом стадионе перформансы вышли на новый уровень. Клуб частично компенсирует затраченные на них деньги, но далеко не все и далеко не всегда.

— В последнем сезоне были огромные баннеры о революции, «Курске» и Сербии. «Вираж» стал политизированным?

— Не сказал бы, что политики стало много, но точно больше. Я не понимаю: если официально вы декларируете, что футбол вне политики, то как с этим стыкуется, к примеру, поддержка Сербии? Хотя в наше время тема Югославии тоже всех будоражила. А баннеры по трагическим событиям в стране, я, конечно, поддерживаю.

Думаю, что политизированность — это веление времени. Разные политические силы с разной степенью успеха хотят использовать фанатов года с 2004–2005-го. Фанатские ряды — слишком серьезная сила, чтобы политикам от нее отказываться. На нас в свое время тоже выходили люди и предлагали, например, сделать из фанатского движения  политическую партию «Невский фронт». О других предложениях говорить не буду, тем более я был категорическим противником.

— На трибунах была не только политика, но и религия. Фанаты сделали сразу несколько баннеров, касающихся традиций и веры.

— Я человек нерелигиозный, в наши годы фанаты об этом вообще не думали, но, считаю, что лучше пропагандировать православие, чем ЛГБТ-сообщество.

— В «Зените» сейчас играют воспитанники «Динамо» и «Спартака» — давних врагов фанатов клуба. Как вы к этому относитесь?

— Когда я занимался движем, никаких Дзюб и близко не было. Клуб и идеологически, и финансово не мог позволить себе игроков из топ-клубов. Ситуация изменилась, и мне это дико не нравится. Считаю, что такие вещи наносят гигантский вред российскому фанатизму. Когда Быстров переходил из «Спартака», еще были смягчающие обстоятельства, он все-таки питерский, но Дзюба это ****** (неприемлемо — прим. «Бумаги»).

У возрастных фанатов такой тезис: «После Дзюбы всё возможно» — и Кокорин [из «Динамо»], и Жирков [из ЦСКА и «Динамо»] и Газзаев (бывший главный тренер ЦСКА — прим. «Бумаги») в качестве возможного тренера. Для меня тот же Семак, например, хороший и добрый дядька, но он легенда ЦСКА, а не «Зенита». То, что его назначили, наверное, правильно, но у него может не получиться — и его быстро смешают с дерьмом те же люди, которые сейчас всеми руками за него.

— Людям, не погруженным в тему, и особенно после ЧМ не очень понятно, почему именно Дзюба вызывает такой негатив. Можешь объяснить?

— Потому что Дзюба — «свинья» (спартаковец — прим. «Бумаги»)! Это основная и главная претензия. Кому не понятно, почему это ненормальная ситуация, объяснять бесполезно.

Даже на «вираже» есть люди, которые принимают и Дзюбу, и Кокорина, и Жиркова. Для меня то, что это приняли фанаты, — серьезный негативный момент последних лет. Забыты принципы и традиции. Ребята столько составляли манифест «Селекция-12» (по нему клуб не должен покупать игроков у принципиальных соперников — прим. «Бумаги»), а клуб положил на него большой и жирный болт. Когда вы создаете такие пафосные документы, нужно следить за их соблюдением.

— Та же «Селекция-12» предполагает отказ от чернокожих игроков. Как вы относитесь к тому, что фанаты на форумах замеряли, насколько смуглый футболист переходит в «Зенит», чтобы определиться со своим отношением к нему?

— Это очень малая часть фанатов. Ну давайте еще на форму черепа проверять. Думаю, всем сразу будет понятно, если в «Зенит» придет конкретный ярко выраженный негр, и настоящая степень неприятия чернокожих станет понятна только после прихода первого такого игрока. Но часть фанатов точно свалит с трибуны.

— На трибуне когда-нибудь были конфликты из-за ультраправых в движе?

— Ультраправая тема зарождалась на моих глазах, и я лично отнимал свастику в единственном случае, когда она появилась на фанатском секторе «Зенита». В 2003 году нацистская группировка Mad Crowd, членов которой потом судили за нападения и убийства, пыталась поднять флаг со свастикой. После этого был серьезный кипиш, они собирались со мной разобраться. Я даже встречался с их лидером — сошлись на том, что настолько серьезных противоречий у нас нет. Больше попыток поднять свастику не было, но газета «Метро» успела сделать фотографию и этой единственной акции.

— Смежная тема — воспитанники клуба, которые тоже упоминались в «Селекции-12». Сейчас в составе «Зенита» нет ни одного петербуржца. Насколько это важно для фанатов?

— Конечно, важно. Но сейчас созданы все условия, чтобы воспитанники покидали клуб. Много шансов дается людям типа [нападающего Луки] Джорджевича, а воспитанникам дают один шанс, и если им не пользуешься, то уходишь или просто заканчиваешь [карьеру]. Думаю, тут вопрос в деньгах.

Кроме того, сейчас «Зенит» — богатый клуб и может покупать готовых игроков. Если есть деньги и есть Кокорин, то чего бы не взять его, а не выращивать своих?

— Все предыдущие пункты — отчасти следствие прихода больших денег в клуб. Как вы отнеслись к тому, что хозяином «Зенита» стал «Газпром»?

— Хорошо. Люди пришли и дали финансирование и для команды, и для фанатов — жаль, что для последних это закончилось. Меня не смущало и не смущает, что в «Зенит» вкладывают большие деньги. Клуб на глазах становился европейским топом, мы столько лет этого ждали. Но мне не нравятся постоянные безумные закупки, бесконечные аренды ненужных игроков и отсутствие воспитанников.

— Человеку со стороны сейчас сложно попасть и продвинуться в субкультуре футбольных фанатов?

— Ничего сложного. Оптимальный вариант — вступить в хулиганскую «фирму». Если ты морально и физически подготовлен, это несложно: выходишь на людей, тебя просматривают — и ты становишься членом коллектива. Пусть тебе 17 лет, но у тебя появляется масса преимуществ перед рядовым фанатом: тебя никто не тронет, так как ты в «фирме», а ты можешь вести себя как хочешь, если что, за тебя вступятся. Но есть маленький нюанс: в драках ты будешь получать по голове, и можно получить настолько серьезно, что утратишь трудоспособность на всю жизнь.

— Выезды — это главное для фаната?

— Конечно. Без них нет фанатизма. Какой же ты фанат без выездов?

— Вы были одним из лидеров фанатского движения, когда в Петербурге зародилась культура футбольных хулиганов. Как вообще в голову пришла идея, что драться из-за футбола — это здорово?

— Про это много литературы написано — о том, почему человек хочет быть плохим.

— А как лично вы решили, что футбольные драки — это хорошо?

— Мне никогда такая идея не приходила. После Щелчка (крупная драка фанатов «Зенита» и «Спартака» в Москве в 1997 году — прим. «Бумаги»), где нам здорово досталось, мы решили, что движ не должен быть беззащитным, и начали создавать боевые отряды. Начали тренироваться, появились залы, инструктора, за год в залах остались только те, кому такой образ жизни по кайфу, будущая основа петербургских хулиганов.

Столкновений в то время было мало. Люди тренировались, тусовались, но драк как таковых не было. Молодые хулиганы часто жаловались, что снова ездили на выезд и снова не смогли подраться. Отсутствие оппонентов — главная проблема того времени, поэтому и били всяких рэперов, устраивали междоусобные разборки. Найти приключения было реально сложно. Мы договаривались с москвичами, но стрелки постоянно срывались: из десяти дай бог одна выльется во что-то. «Накрывать» (неожиданно нападать на фанатов соперника — прим. «Бумаги») около стадионов мы тогда не умели, выездных фанатов тоже встречали без особого успеха.

— Когда всё изменилось?

— К 2000 году сформировалось сообщество, появились серьезные бригады. Я был в составе «Коалиции» — топ из топов, на местных разборках всех выносили на раз-два.

Но по-настоящему ситуация перевернулась 15 апреля 2000 года, когда практически на наших глазах погиб Виталий Петухов (15-летний болельщик «Зенита» погиб во время драки петербургских фанатов с болельщиками «Динамо». Петухов не был агрессивным фанатом, в драке пострадали и другие рядовые болельщики  «Зенита» — прим. «Бумаги»). Эта атака «мусоров» (прозвище футболистов и фанатов «Динамо» — прим. «Бумаги») сильно прочистила нам мозги. Люди увидели арматуры и кирпичи, труп и тяжелейшие травмы. Идешь — рядом лежит труп, видишь накрытую бомбером голову Петухова. Тогда мы прорвались на вокзал и атаковали «мусоров» уже на платформе. Вмешался ОМОН, иначе и там были бы трупы.

Не буду делать вид, что мы были святыми. Наши молодые ребята тоже переняли всю эту тему с арматурами. Все изначальные посылы о благородности и защите своих были забыты в 2000 году, всё стало очень серьезно. Те, кто просто хотел пофарсить перед девочками или друзьями, ушли, остались только те, кто готов получать и наносить травмы.

— Сколько тогда у «Зенита» было активных хулиганов?

— Если собрать всех, кто более-менее что-то мог, то около сотни. Было много таких, кто хотел, но в драке убегал или стоял, как мешок для избиения. Нормальными бойцами было человек 50, тогдашняя основа. По уровню их можно сравнивать с современными хулиганами.

— Как можно описать первых хулиганов «Зенита»?

— Были все: и предприниматели, и наемные работники, и студенты. Лично я занимался торговлей, у меня было несколько точек по городу. Так что на фоне тревожных 90-х фанатизм и хулиганизм на первых порах воспринимались со смехом. Зарабатывая деньги уличной торговлей, можно было реально с жизнью расстаться, околофутбол для меня был разгрузкой, отдыхом, во время которого могли проломить голову.

— Один из современных хулиганов говорил мне, что в серьезную фирму нет смысла соваться, если нет годового опыта серьезных занятий смешанными единоборствами. Как было тогда?

— Тогда таких критериев не было, любой лишний человек на стрелке вызывал восторг. Людей было мало, и мы понимали: если что, то нам ****** (конец — прим. «Бумаги»). Это сейчас, как я знаю, распространенная практика, когда за движи махаются профессиональные спортсмены: в турнирах по MMA (смешанные боевые единоборства — прим. «Бумаги») участвуют — и тут же идут в лес хулиганить.

— Если вначале была идея защиты движа, то после 2000 года что пришло ей на смену?

— Ничего по большому счету. Появилась идея, что в мире есть хулиганы и есть все остальные. И если ты не топ-хулиган, то считай, что тебя и нет. Это же во многом движет и современными хулиганами. Для многих зенитовских бойцов члены московских «фирм» ближе, чем свои родные, петербургские ультрас (активные фанаты команды, не участвующие в драках — прим. «Бумаги»). Для части хулиганов остальные фанаты своего клуба — никто.

— А как хулиганов воспринимают в движе?

— Если коротко, как силу, с которой нужно считаться. А если развернуто, то многие их не любят, но сделать ничего не могут. Если ты хулиган, можешь подойти к большинству фанатов и просто дать между рогов. И ничего тебе за это не сделают, потому что твоя бригада тебя поддержит. Конечно, у многих молодых от этого сносит крышу.

— После 2000 года массовые драки стали обыденностью?

— Нет, конечно. Массовых — движ на движ — вообще не было, только периодически пересекались «фирмы». Например мы, «Коалиция», неплохо «мусоров» в 2001 году у Курского вокзала отплющили. Драк тогда было минимум, одна-две в год, а тут такая удача. Отличная была драка, до сих пор эмоции остались. Впрочем, у остальных наших бригад тоже были локальные успехи.

— Многие думают, что футбол для хулигана не главное. А главное — эмоции от драки.

— Да, обычному болельщику без стадиона никак, а вот хулигану — нормально. Думаю, сейчас примерно 50 % хулиганов вообще не очень-то интересуется тем, что происходит в футболе. Футбол для многих из них даже не на втором, а на третьем-четвертом месте. У любой хулиганской группировки есть идея собственной исключительности. После своей группировки многие хулиганы котируют членов дружественных «фирм», затем — «фирмы» других клубов, затем уже фанаты, ультрас, кузьмичи и прочая срань в их понимании. Главная мотивация для хулигана — быть первым. Хотя бы в своей голове. При этом людям сложно доказать, что они не первые, даже если они уже не раз отгребли.

— Какие травмы вы получили в фанатских драках?

— Разрывы крестообразных связок, трижды мениск, дважды боковые связки, два разрыва мышц бицепсов, два сломанных ребра, многократно пробитая голова и еще по мелочи.

— Не хотелось завязать после какой-нибудь из них?

— Наоборот. Я воспринимал это так: куда деваться. Если почти стал инвалидом, то что теперь, бросать, что ли? Это ведь еще и колоссальные эмоции, крутое ощущение, когда бежишь на врага и вот уже видишь морды оппонентов.

— Если были такие серьезные травмы, заканчивались ли они когда-то уголовными делами?

— Нет, для этого нужны заявления от пострадавшего, а их, естественно, не было.

— Как удавалось совместить жизнь околофутбольщика и обычного человека?

— Мне это было по кайфу, такой образ жизни меня торкал — романтика своеобразная. При этом быть одним бойцов «Коалиции» в то время было престижно. Обычной жизни это никак не мешало: я просто подстроил свои дела и работу под домашние и выездные матчи.

— Почему вы все-таки ушли из околофутбола?

— Формальной причиной было состояние здоровья: надо было принимать срочные меры. А идеологически я смотрел на многие вещи иначе, чем другие хулиганы: считал, что надо как можно больше ездить на выезды, что нужно защищать своих. Ну и возраст. Последний замес у меня был в 2004 году в 38 лет с «мясными». Я тогда уже занимался архивами и приехал сделать запись, но не удержался — тоже поучаствовал. Расхреначили меня там от и до.

— Какие изменения произошли в хулиганизме после вашего ухода?

— Контроль МВД стал очень серьезным. Это настолько скользкая тема, что злые языки утверждают, будто все топовые бригады имеют кураторов из органов, которым они звонят и спрашивают, можно ли им устроить драку в поле. Но это злые языки, которым я не хочу верить.

Открытых столкновений с полицией почти не стало: везде висят камеры, и никто не хочет сидеть. А в начале 2000-х были страшные драки на секторах: парни из движа и пацанчики из отделений дрались на равных.

— Из-за контроля МВД драки перенеслись от стадионов в леса. Теперь почти все драки согласовываются между группировками заранее. Обсуждается количество бойцов, их уровень, продолжительность драки. Как вы относитесь к таким изменениям?

— Не мне об этом судить. Я просто радуюсь, если зенитовский движ круто себя проявляет в этом. Для меня главное, чтобы у нас были серьезные зубастые ребята в этой теме. И они есть.

— Петербургские фанаты в том числе участвовали в заварухе на Евро-2016, когда российские фанаты побили англичан в Марселе. Насколько это важная история для российских фанатов?

— Мы как фанаты в 90-х росли на Англии, молились на все проявления их фанатизма, считали их бесконечно крутыми. А потом в 2000-х просто сбросили с пьедестала. Из кумиров англичане превратились в не самых лучших оппонентов. Для российского околофутбола это очень важное событие.

— Во многом из-за тех событий в России усилили контроль за фанатами. Фанаты рассказывали мне, что многие из них не попали на ЧМ из-за того, что им отказали в выдаче паспорта болельщика.

— Считаю, что это абсолютно осознанная политика чиновников. Всё было продемонстрировано еще на Кубке конфедераций в 2017 году, когда многие получали отказ в получении паспорта болельщика просто за то, что пытались активно поддерживать команду: стояли и скандировали на матчах. Было сделано всё, чтобы хоть сколько-то активные фанаты не попали на ЧМ. Из моих ребят почти все получили отказ в паспорте болельщика, хотя никогда не хулиганили. Фанатов просто вычистили с трибун.

Понятно, власти боялись, что случится скандал. Фанаты, конечно, хорошо поддержат команду, но где гарантия, что они не начнут освистывать или «уууукать» сборной Нигерии? Таких гарантий никто не даст: фанаты — это не толпа послушных студентиков, а люди с позицией. Думаю, все боялись имиджевых потерь.

Обидно, что на наши власти повлияла пропагандистская кампания в британских СМИ, которые изображали всех российских болельщиков хулиганами и чуть ли не убийцами. Она сыграла свою роль, хотя болельщики здесь стали просто заложниками отношений между странами.

— Уже есть официальные предложения политиков распространить систему с паспортом болельщиков и на чемпионат России.

— Мне это дико не нравится. Кажется, что следующие пару лет нам предстоит суровая борьба за сохранение фанатского образа жизни. Клубы сейчас будут делать всё, чтобы приспособить свои стадионы к модели ЧМ без фанатов. Реальность такова, что на матчи «Зенита» ходит по 50 тысяч человек, но большинство из них с тем же успехом могли провести этот вечер в кино или театре. Для них футбол — это часть культурной программы. И клуб ориентируется на таких. Я не против обычных болельщиков, но меня очень пугает, что мы можем остаться без фанатья.