В Петербурге 28 февраля состоялась очередная дискуссия в рамках проекта «Открытая библиотека» на тему «Русские сказки». В диалогах участвовали директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, министр культуры Владимир Мединский и главный редактор радио «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов.
«Бумага» выбрала самые яркие цитаты спикеров — о мракобесии в министерстве культуры, смене государственной идеологии, о пренебрежении человеческой жизнью и неспособности народа сделать революцию.
Владимир Мединский, Михаил Пиотровский, Алексей Венедиктов. «Русские сказки» / Open Library
Алексей Венедиктов
«У нас государство важнее, чем личность. Так было всегда — при Владимире Святом, при Петре Первом, в советское время, — так и сейчас. И цена человеческой жизни для нас — не для государства, бог с ним, — для нас с вами она мелковата. Потому что у нас такой трехсот-, семисотлетний культурный код».
«Я все время пытаюсь вспомнить, если мы говорим о русских сказках, героем какой был бы Немцов. Я сижу и вспоминаю. Ну, Иванушка-дурачок — это понятно. Если вспомнить его карьеру, вы помните, сказка всегда заканчивается на том, что он женился на царской дочери, а как они жили потом — непонятно, чего у них там было. Емеля, который на печи… Серый волк… Все-таки он Колобок. Вот если подумаешь, Борис-колобок. Вот он так испекся, от дедушки ушел, от бабушки ушел, ушел, ушел, веселый, довольный, смеялся, все его как бы пытались лизнуть, откусить, понадкусать, а от лисы не ушел».
«Вот я, например, представляю, что министр у нас мракобес [указывает на Мединского] и ведет мракобесную культурную политику, я абсолютно серьезно говорю. И я рядом с ним абсолютный мракоборец из Гарри Поттера, борюсь. Потому у нас здесь директор Эрмитажа: если совсем тьма начнет спускаться, он разгонит [ее] своим светоносным мечом».
«Чиновники, правители не должны определять, что такое хорошо и что такое плохо в культуре. Великие религии возникали как ересь, великие направления в культуре возникали как ересь. И тогдашние министры культуры говорили: это плохо, непонятно. Малевич — это плохо, импрессионисты — это плохо, Достоевский — это плохо, выставка передвижников — это вообще кошмар».
«В этом году мы потеряли 10 % слушателей в Москве и съехали с третьего на пятое место среди 54 радиостанций, потому что в условиях всеобщей нетолерантности — а на самом деле психоза — люди не хотят слышать то, чего они не хотят слышать. Люди требуют либо только либералов, либо только государственников, а мы универсалы — как в библиотеке. Зашел и выбрал нужную книгу».
Михаил Пиотровский
«Народа вообще не существует… У Пастернака в „Августе“: идут толпой, по одиночке и парами. Так вот, толпа состоит из одиночек и пар, и все равно вместе они толпа».
«У нас всегда полно проблем. Все проблемы, касающиеся изоляции, у нас были и раньше. Вот уже два года не было обмена выставками с США, потому что они боятся. То говорят, что «Манифесту» нельзя привозить, в эту страну нельзя ездить, потому что там то-то и то-то. Ну объяснили, что это идиотизм. Единственное, что изменилось в последнее время: несколько раз приходилось говорить слово «идиоты», обычно я его не употребляю».
«Никаких возвращений не бывает. Песня Beatles Back in USSR была пародией на песню Чака Берри Back in USA. Back in USSR — это всегда пародия и этого не будет, не может быть. Россия всегда в своем сознании прыгает между коллективизмом, общинностью и индивидуальностью отдельного рыцаря и князя».
«Типичный пример разного отношения к истории. Все всегда знали, что такое Александр Невский, какой он на самом деле. У Эйзенштейна все фильмы такие, что отношения к истории почти не имеют. Это другой разговор. История про Невского известная, это вообще история политики русских князей. Сейчас есть нормальный взгляд: существовала громадная империя, Золотая Орда. Рядом были разрозненные русские княжества совершенно другой категории. Для того чтобы жить в этой системе, были сложные схемы взаимоотношений. Это был некий иностранный контроль».
«Культура шире, чем министерство культуры. Это самая важная часть функционирования общества, это то, что отличает людей от животных».
Владимир Мединский
«Мне не кажется, что Россия является какой-то исключительной страной в плане пренебрежения к человеческой жизни. Просто мы здесь живем и мы это особо воспринимаем. Нам кажется, то, что происходит здесь, — это всегда больше, острее, важнее, чем то, что происходит где бы то ни было».
«Российская особость, богоносность не является чем-то исключительным. Кстати, каждое из этих понятий относится к разным эпохам, разным мыслителям и, в общем-то, затрагивает разные слои населения. Какие-то идеи овладевали массами после семнадцатого года, а какие-то идеи владели двумя-тремя кухнями где-нибудь у философов-славянофилов на квартирах».
«Говорить о том, что революцию делает народ, — историческая безграмотность. Революцию делает большая или меньшая активная прослойка. А уже результаты этих революций, как правило, сказываются на каждом. Но об этом большая либо меньшая прослойка не думает».
«У нас нет пересмотра истории, это фантазии. Мы пытаемся вспомнить историю и пытаемся рассказать правду. Оценка истории — это всегда исторический маятник. В советские годы был маятник в одну сторону, потом, в девяностые годы, в силу того, что хотелось узнать что-то новое, этим начали зачастую злоупотреблять, маятник качнулся в другую сторону. Теперь это выправляется, я думаю, это нормально».
«Есть актуальное искусство. Я в актуальном искусстве не понимаю и его не люблю, хотя, может быть, и должен по должности это делать».
