Правда ли, что в Европе жить безопаснее, чем в России, где более опасно гулять — в центре города или на окраинах, и как российские власти могут бороться с преступностью?
Об этом «Бумага» поговорила с ведущим научным сотрудником Института проблем правоприменения Европейского университета в Петербурге Кириллом Титаевым.
— На прошлой неделе многие СМИ писали о рейтинге самых опасных городов мира, в который попали Москва, Петербург и Новосибирск. Ему стоит доверять?
— Этот рейтинг не стоит воспринимать всерьез. Его составил один конкретный сайт, который опрашивает своих посетителей, как они оценивают уровень безопасности в городах. Возникают большие вопросы к выборке, которая используется, и оценить, насколько она адекватна, мы не можем.
Простой пример: люди из нескольких конкретных стран могут заходить на этот сайт гораздо чаще, чем из других. Такой метод можно сравнить с ситуацией, если на сайте «Бумаги» повесить опрос «Какой город Венесуэлы наиболее безопасен?». Допустим, на вопрос ответили 60 человек: 20 из них реально были в Венесуэле, а 40 только что-то слышали об этой стране. В итоге получаем результаты, которые могут не иметь ничего общего с тем, что происходит в Венесуэле.
— Полученные результаты хоть как-то соотносятся с реальностью?
— В них есть довольно очевидные совпадения. Например, латиноамериканские страны традиционно высоко находятся в рейтингах наиболее опасных, а европейские считаются более безопасными. Но чтобы прийти к таким выводам, не нужно проводить исследование. Более того, такие результаты могут отражать как реальность, так и какие-то общие суеверия.
— А какие методики тогда можно использовать, чтобы сравнивать безопасность городов в разных странах? И можно ли их вообще сравнивать?
— Можно. Существует ряд методик, одним из широко используемых рейтингов является рейтинг по количеству убийств. Для многих стран этот рейтинг не детализирован до города, но нужно понимать, что в большинстве случаев ситуация с криминалом в разных городах одной страны довольно похожа. То есть если вы видите, что в стране в целом высокий уровень убийств, то шансы, что в одном городе этой страны убийств будет очень много, а в другом — очень мало, совсем низкие.
Эти различия могут казаться значимыми на национальном уровне, например, если мы сравниваем Петербург и Кызыл, но для международного потребителя лучше подходят рейтинги по странам. Разница между странами, как правило, гораздо больше, чем внутри стран. В мировом рейтинге по городам нет особой необходимости.
— Почему сравнивают именно количество убийств?
— Это крайнее проявлении агрессии, и факт убийства наиболее сложно скрыть национальным системам учета. Но все равно существуют разные формы мухлежа со статистикой убийств. Например, Россия довольно долго подавала международным организациям данные только по 105-й статье (убийство), хотя должна была подавать информацию в целом о смертях, к которым привела чья-то незаконная активность. Например, многие убийства подпадают под часть 4 статьи 111 УК РФ (причинение тяжких телесных повреждений, повлекшее смерть).
— И как Россия выглядит в этом рейтинге по количеству убийств?
— В этом рейтинге есть Центральная и Южная Америки, где всё достаточно плохо. Есть Африка, где тоже всё плохо и есть большие вопросы к правильности данных. И Россия в целом идет более-менее вслед за ними. То есть это достаточно опасная страна.
Но нужно учитывать одну важную вещь: убийства могут быть социально локализованы (ситуация, при которой высокий уровень преступности наблюдается в каких-либо конкретных социальных группах — прим. «Бумаги») и социально не локализованы. Например, в США, где убийств на 100 тысяч человек примерно в три раза меньше, убийства слабо социально локализованы. Там это убийства на улицах, убийства при каких-то случайных конфликтах и так далее.
В России же тяжкое насилие сильно социально локализовано. Если мы посмотрим данные о социальном положении жертв тяжкого насилия, то увидим, что доля безработных там превышает 50 %. При том что в целом у нас безработными являются около 5 % населения. То же самое с преступниками: порядка 60–70 % можно отнести к так называемым социально уязвимым классам.
Поэтому уровень убийств может быть только опосредованным, а не прямым индикатором безопасности в России. Вы можете жить в относительно безопасном по европейском меркам Петербурге, но в целом в городе фиксируется достаточно высокий уровень убийств. Просто эти убийства происходят в тех социальных средах, в которые вы вряд ли попадете. Типичный сценарий убийства: двое безработных выпивают на дому, а потом один убивает второго.
— В последние годы ситуация с количеством убийств в российских городах как-то меняется?
— Количество случаев тяжкого насилия не очень быстро, но стабильно снижается. Есть целый ряд объяснений этого тренда. Во-первых, есть общемировая тенденция к снижению уровня насилия, и мы являемся ее частью. Во-вторых, повышение общего уровня жизни. Таких гипотез еще довольно много.
— Мы, находясь внутри страны, можем предположить, что к этому привели какие-то социальные реформы и тому подобное?
— Это довольно сложно. Конечно, на уровень тяжкого насилия влияет социальная обстановка, и одной из причин его снижения может быть повышение уровня благосостояния, которое произошло в конце 90-х и начале нулевых. Но надо понимать, что российская социальная политика мало направлена на тех, кто относится к группе риска. Условно говоря, на тех, кто плохо выглядит и плохо пахнет. Конечно, даже небольшие меры поддержки могли кого-то удержать от сползания на самое дно, но здесь мы можем только предполагать.
— Внутри России можно выделить самые опасные и самые безопасные города?
— По городам такие данные можно посчитать, но, насколько мне известно, этого никто не делал. По регионам данные о количестве насильственных смертей доступны, но нужно учитывать, что данные по Северному Кавказу принято считать довольно сомнительными.
Если выкинуть Кавказ из анализа, то дальше мы имеем довольно понятный рейтинг: обе столицы относительно безопасны на общем фоне, а самым опасным регионом является Тыва. В целом наиболее опасны депрессивные, удаленные регионы со множеством социальных проблем. При этом индустриальные регионы, которые в фольклоре звучат как страшилки, например Челябинск, оказываются в середине рейтинга.
— То есть чем крупнее регион или город, тем в нем безопаснее?
— Да.
— Между Петербургом и Москвой есть какая-то разница в плане безопасности?
— Кардинальной разницы нет.
— Петербург и Москву можно сравнивать по безопасности с европейскими городами?
— Снова вспоминаем о сильной социальной локализации преступности в России. Если вы приехали в Петербург, осматриваете классические достопримечательности, живете в отеле и гуляете по центру города, то принципиальных отличий от европейских столиц среднеразвитых стран не будет. Петербург можно сравнивать с условной Польшей. Но преступность в маргинальных слоях сохраняется, хоть и мало затрагивает другие социальные группы.
Если в этом плане сравнивать условный Рим и условный Петербург, то дистанция будет очень большой. То есть уровень безопасности на улицах будет сопоставим, а вот бытового насилия, в том числе и убийств, в Петербурге будет намного больше.
Это во многом объясняется тем, что в странах Европы еще в 60-х начался тренд работы по социализации осужденных и тому подобному, а у нас ее до сих пор, в общем-то, нет: больше 50 % преступлений в России рецидивные. Эта проблема в России практически не решается ни на уровне государства, ни на уровне общественных организаций.
Мы до сих пор сохраняем модель благотворительности ХХ века и готовы помогать тем, кто хорошо себя ведет. Помогаем тем, кому приятно помогать. Как только человек начинает вести себя как-то не так, мы перестаем помогать. С человеческой точки зрения это понятная вещь, но для построения общества довольно бесперспективная.
— Сильно ли отличается уровень опасности от района к району внутри города?
— Да, это важная история, но характерная не для России, а для других стран, например США. В России фактически не сформировалась геттоизация. Наиболее маргинальные слои населения у нас размазаны по городу примерно ровным слоем, а не живут в четко выделенных гетто. Какая-то исключительная опасность Купчина, Веселого поселка и так далее в большей степени фольклор, а не реальность.
Типичная картина для большинства российских городов, это не большие гетто, а соседство богатого населения с маргинальными слоями. У нас очень много микрогетто. Например, в центре города стоит монолитный дом с благополучными жителями, а в 300 метрах от него не расселенный барак. Или на фешенебельной Петроградке внезапно во дворах обнаруживается дом без централизованного горячего водоснабжения, из которого переселяются все более адекватные люди. Даже в довольно богатом доме может быть микрогетто в виде одного неблагополучного подъезда.
— Такое соседство скорее хорошо или плохо?
— Это создает более высокие риски для так называемых приличных людей, но глобально считается, что это скорее дает нам некие перспективы. Огромное количество людей, родившихся в маргинальных слоях, если бы они жили в классическом гетто, могли социализироваться только там.
Западные страны, такие как Германия, США и Франция, сейчас предпринимают огромные усилия, чтобы преодолеть геттоизацию и дать шанс таким людям. В России же они уже имеют гораздо большие возможности и жизненные шансы. Хотя бы потому, что они ходят в школу, в которой учатся не только маргиналы. И работать могут в любом районе города, а не в своем гетто. В России, конечно, есть другие механизмы дискриминации осужденных, но именно эти факторы влияют не слишком сильно.
— Как в целом другие страны сейчас пытаются бороться с криминалом и делать жизнь безопаснее?
— Сейчас есть три больших тренда. Первый — политика, направленная на преодоление социального исключения. Это работа с осужденными, изменение криминальной политики, ограничение применения лишения свободы в качестве меры наказания.
Второй тренд — ресоциализация осужденных. Это переобучение, предоставление максимального количества возможностей и так далее. Третья тенденция — обеспечение безопасности общественных пространств и global surveillance. Это камеры, CCTV (видеонаблюдение — прим. «Бумаги») и прочее.
Все эти три направления очень важны. В России же большие провалы по первым двум. Что касается информатизации, то у нас развитие примерно как во всем мире. Если говорить о программах ресоциализации, то у нас на уровне слов все понимают, что это важно. А вот если говорить об изменении системы уголовной репрессии, то всё очень плохо.
— Могут ли хотя бы Петербург и Москва в ближайшее время выйти на уровень безопасности главных европейских столиц?
— Политика такого типа плохо реализуется на уровне поселений. Например, поменять уголовное законодательство город не в состоянии. Если говорить о социальной политике, то есть сразу несколько направлений, но все они во многом связаны с вот этой неприятной работой с условно маргинальными людьми. Это программы ресоциализации осужденных, это поддержка неблагополучных семей, это реальная помощь жертвам семейного насилия. Нужно работать с людьми, которые находятся в группе риска. Причем и с теми, кто рискует стать жертвой, и с теми, кто может стать преступником.
