На начало 2018 года в местах лишения свободы находится почти полмиллиона россиян, еще 100 тысяч сидит в следственных изоляторах.
Только за первое полугодие 2017 года (последний период, за который есть официальные данные) российские суды приговорили к реальным срокам больше 90 тысяч человек, сроки больше 5 лет получили почти 16 тысяч россиян. Согласно статистике рецидивов, больше половины из них вернутся к криминалу после освобождения и снова попадут в колонию. Во ФСИН признают, что зачастую это происходит из-за того, что люди не могут адаптироваться к жизни на свободе и сами стремятся вернуться.
Помогает ли государство россиянам после освобождения, какие представления о заключении являются мифами и почему люди скучают по колонии на воле — в монологах петербуржцев, каждый из которых отсидел от 10 лет.
Вадим
Безработный. Провел в колонии 12 лет, освободился в 2017 году
— Это были 90-е годы, я просто попал под них. Тогда все жили как могли. Хорошо еще, что живым остался, потому что в криминал попал еще до совершеннолетия. Я не учился, а вместо этого вместе с друзьями грабил финнов. Они сами к нам приезжали, полгорода финнов было — ходи да воруй.
Первый раз меня посадили в 2000 году, мне было 23 года. У нас с женой родился ребенок, его нужно было как-то обеспечивать, и я продолжал воровать. Мне дали три года за попытку кражи, но отсидел я только два — из-за поправок в законе срок скостили на 11 месяцев. Освободился 8 января 2003 года, сразу после праздников. Попытался наладить жизнь, устроиться на работу. Но меня никуда не брали, только на временные подработки. Плюс, пока сидел, от меня ушла жена. В итоге в 2006 году я сел опять. За два эпизода краж и один грабеж получил 5,5 лет. Увезли на Север — в Мурманск.
Пока сидел на строгом режиме, у меня появилась заочница (девушка, с которой заключенный знакомится по переписке — прим. «Бумаги»). Она ездила ко мне на свидания, потом стала официальной женой — расписались мы в колонии. 31 августа 2011 года я вышел на свободу прямо из комнаты длительных свиданий. Поехал к жене; она местная была, из Мурманской области. Приехал и узнал, что у нее есть дочь. На следующий день после освобождения, 1 сентября, мы вдвоем отвели ее на линейку, всё было в порядке. Я пытался что-то решить с работой, но в итоге вляпался в одну историю: 10 января 2013 года меня осудили за хранение наркотиков. Дали четыре года и посадили в тот же лагерь, где сидел раньше. Последний раз освободился 10 января 2017 года и сразу уехал оттуда домой, в Петербург. С женой развелся.
В этом году всё повторилось еще раз. Государство, как и раньше, никак не помогло мне после освобождения. Купили билет до Питера и дали какую-то мелочь — реально железную мелочь, кажется, 27 рублей. Это в качестве моей недополученной зарплаты за работу на зоне. И живи как хочешь на эти 27 рублей.
На зоне я получил две профессии, два диплома: электромонтажника и автомеханика. Но это никак не помогает при поиске работы. Судимость очень мешает. Приходишь куда-нибудь устраиваться на работу, разговариваешь с человеком, всё хорошо, а потом говоришь, что у тебя судимость, и всё: «Мест нет, извините». Не берут даже на самые простые места — например, электрика. Боятся, наверно. А обманывать и не говорить о тюрьме не вариант. Если скроешь судимость, тебя просто уволят и заработанные деньги никто не заплатит. Я и через центр занятости пробовал, но всё то же самое; даже в ЖЭК не берут.
Я уже год на воле и никак не могу никуда устроиться. Сам не понимаю, как жив еще. Перебиваюсь как-то. То друзья помогут, то на один раз выйду куда-то подработать — например, грузчиком. Загрузили, деньги получили и всё. Но этого не хватает. Надо же за квартиру платить, на жопу что-то надеть, поесть. Караул, в такие рамки загоняют — не знаешь, что и думать. В социальной службе сказали, что никаких пособий мне не положено, но могут выдать какой-то набор продуктов. Набор продуктов! Хоть какие-то копейки бы давали на первое время. А в таких условиях, конечно, задумаешься о том, чтобы вернуться на тропу.
Кроме проблем с работой есть еще одна большая трудность: я не могу привыкнуть к разговорам на воле. Понимаете, на воле люди разговаривают не нормально. Слишком вольно, оскорбляют кого-то, не думают о последствиях. В тюрьме так нельзя, там за каждое слово нужно отвечать. Это сложно объяснить; чтобы понять это, нужно побывать в тюрьме. При этом в общении со мной у людей никаких проблем нет. Ну пока они не знают, что я сидел. Сразу после этого начинают шарахаться, как от черта.
В остальном у меня нет проблем с внешним миром, быстро адаптируюсь. Плюс лично я оба срока строгого режима провел с телефоном, хотя это не везде возможно. В нашей зоне можно было круглыми сутками сидеть в интернете. Но есть зоны, где все пишут домой письма — и на этом всё. А с телефоном можно и жену быстро себе найти, и передачу собрать. Дозвониться до знакомых, попросить денег на жизнь. В общем, жить можно — правда, в таких учреждениях всё начальство ворует по-черному. Но зато закрывают глаза на телефоны — и зэки в свою очередь тоже молчат.
Поэтому полностью я от мира не был отрезан, мы смотрели тот же баттл-рэп, новые фильмы и так далее. Конечно, сейчас приходится к чему-то привыкать, к новым технологиям, но пока всё идет хорошо. Я быстро адаптируюсь, тем более к тому, что стало лучше, чем раньше.
Зона всех меняет, но по-разному: это зависит от того, как ты жил в тюрьме. Мне еще предстоит понять, как она изменила меня. Пока надеюсь, что никак. Но уже заметил: то, что зэков тянет обратно (то, о чем много говорят), действительно есть. Обратно хочется, потому что знаешь, как там нужно жить, там у тебя всё есть, а здесь ничего. Хоть волком вой.
Я не понимаю, почему государство так поступает. Ведь ясно же, что сидевшие выходят с уже нарушенной психикой, но у нас нет никаких реально работающих центров реабилитации. Россия, одним словом. Хотя у нас полстраны судимые — и уж [государство] могло бы что-то придумать. Но нет. Складывается впечатление, что всё наоборот: делают всё, чтобы человек, выйдя из тюрьмы, опять пошел на преступление и сел.
Конечно, среди заключенных есть те, кто быстро вернулся к нормальной жизни. Им помогают родственники, сразу по блату на работу берут. Но мне, например, некому помочь. Cейчас поддерживаю связь с теми, с кем сидел. Многие в такой же ситуации. Я там провел очень много времени и общаюсь со всеми. Но, честно, очень хочу оборвать эти связи; не хочу вообще никого видеть из той жизни. Чтобы не вспоминать.
Руслан
Водитель. Провел в колонии около 10 лет, на свободе 5 лет
— Я трижды был в тюрьме: грабежи, кражи, порча имущества, угон. После первого раза провел на свободе всего пару месяцев, потом чуть больше, но каждый раз не больше полугода — и снова на этап. Человек боится тюрьмы, только не побывав там. Отбыв наказание, понимаешь, что это совсем не страшно. Да и привыкаешь. Там ты в родной стихии, поэтому тянет вернуться, ведь тебя оторвали от того, к чему привык. К режиму, содержанию; там все свои. Поэтому повторный рецидив очень большой. Сидят одни и те же — снова и снова. На общем режиме, на строгом, в разных лагерях — не важно.
Человек погружается в тюрьму постепенно. Сначала попадает в ИВС, СИЗО (изолятор временного содержания и следственный изолятор соответственно — прим. «Бумаги»). Там почти не общаются на фене или используют слова, которые и так привычны в обиходе: палево, мусора и так далее. Наоборот, общение обычно очень вежливое и непринужденное. Человек начинает присматриваться к окружающим и окружающему, пытается не депрессировать, не загоняться. Со временем тюремная культура общения плотно входит в обиход, человек ко всему привыкает. Но всё равно все стараются придерживаться общечеловеческих понятий, как и на свободе.
Я даже некоторые вещи положительные вынес из тюрьмы. Умнее стал, хитрее, общительнее. Вообще, позитив в тюрьме складывается из мелочей. Свидания, общение с противоположным полом, передачи, медперсонал.
По сути, многое о том, что люди знают о тюрьме, — это стереотипы, художественный вымысел. Жути нагнали, короче. Якобы там только по фене разговаривают и иначе не умеют. Кто-то думает, что в тюрьме процветает гомосексуализм, — мимо. То, что зэки лишены неких благ цивилизации, тоже. Там бывает и мобильная связь, и алкоголь, и наркотики. Еще мифы: все любят чифирь и шансон. Я вот шансон терпеть не могу, мне лучше клубняк или хаус.
Еще из полувымыслов — то, что сотрудники ИК (исправительной колонии — прим. «Бумаги») просто так издеваются над зэками. Это не совсем так. Зачем им тебя бить просто так? Действуют строго и по внутреннему распорядку. Даже если ты что-то нарушаешь, то зачем им тебя бить? Просто закроют в изолятор и всё. Но, конечно, иногда бьют. То, что ровно на бумаге, не всегда так на практике. Но всё равно я не считаю, что тюрьма исправляет людей. Это всего лишь заключение, изоляция от свободы.
Адаптации к воле после освобождения как таковой и не нужно. Человек ведь всё это время не в яме провел. В местах заключения есть и общение, и книги, и телефоны, интернет, телевидение и так далее. Человек не оторван от социума. Но когда освобождаешься, в первый день глаза, конечно, разбегаются. Ведь ты годы провел там, где нет такого количества машин и женщин. Для тебя сначала всё немного дико. Да и прогресс не стоит на месте — возможно, в колонии ты пользовался не таким телефоном, как сейчас у всех. Но основы не меняются: ты не встречаешь марсиан на улице после освобождения. Что может кардинально измениться за 10 лет? Ничего.
Действительно трудно привыкнуть к самой свободе — понять, что ты свободен. Но это первый день, может, первую неделю. Отвыкнуть от режима и повседневных занятий. Образно говоря, ты как щенок, у которого отобрали миску. Но с этим быстро справляешься. Труднее понять: нужна ли тебе свобода, зачем она тебе. В этом есть некий парадокс. Ты годами ждешь золотой свободы, а потом — уже на воле — утрачиваешь ее ценность, потому что не знаешь, что с ней делать.
Устроиться на работу довольно трудно, но сейчас много кто в частном секторе не смотрит на судимости. Было бы желание и специальность, в которой ты понимаешь. Легко берут на трудовые профессии вроде грузчика, разнорабочего. Да и при трудоустройстве порой необязательно упоминать о своих судимостях, если наколки не открыты и явно не говорят о том, что ты зэк. Плюс отказ в трудоустройстве по причине судимости — скользкая тема. Можно ведь и в суд подать на работодателя. Тут ситуация такая же, как с ВИЧ-инфицированными: им тоже часто необоснованно отказывают, если узнают.
Лично я 5 лет назад, после освобождения, начинал с того, что снег кидал, работал установщиком окон. О судимости не упоминал, а на лице у меня о тюрьме не написано. Тут, главное, желание: согласен ли ты выполнять такую работу. Постепенно я поднимался, сейчас работаю в сфере грузоперевозок в крупной фирме. Тружусь дальнобойщиком, иной раз вожу грузы на миллионы рублей — и всё в порядке.
В личном общении с малознакомыми людьми стараюсь избегать разговоров о тюрьме. Это мало кто понимает, да и есть много других вещей, о которых можно поговорить, если человек всесторонне развит. Но всё равно у меня почти все друзья тамошние. Либо сели по новой, либо еще не освободились, либо, наоборот, только вышли. Просто как-то так сложилось. Например, у меня недавно одноклассник — весь положительный, никогда на него не подумаешь — попал в тюрьму.
Конечно, после тюрьмы к нормальной жизни возвращаются немногие. Сам я сегодня на воле уже пять лет. Наверно, во мне что-то щелкнуло и изменилось, но сам не знаю, что и как будет завтра. Тяги назад, конечно, нет, но есть некое понимание: не зарекайся. Иногда тянет на приключения. Ведь бывает же такое, что у людей всё хорошо, а они одним взмахом всё перечеркивают — и снова там. Считаю, что есть некая зависимость от тюрьмы, привычка; и многие садятся вновь, просто чтобы не решать проблем на воле. В целом, если в голове дребедень, то ничто тебя на воле не удержит. Ни работа, ни любимая жена, ничего.
На данный момент для себя я вывел, что после выхода из тюрьмы, чтобы не вернуться, нужно выполнять несколько вещей. Не злоупотреблять алкоголем, не наркоманить, порой полезно поговорить с собой и анализировать свои поступки. Обязательно нужно к чему-то стремиться. К тому, чего ты действительно хочешь. Не искушаться легкими деньгами, которые быстро потратишь. Короче, составить некий кратковременный план и по нему жить. Довольствоваться тем, что есть, ведь могло быть и хуже. Обязательно помнить: хоть тебя уже и не пугает тюрьма как таковая, времени срока не вернешь. Наверно, нужно стараться не нарушать закон, уголовный кодекс, ведь всё равно рано или поздно попадешься. Короче, нужно понимать и помнить, что ты полноправный член общества, а не зэк!
Андрей
Безработный. В колонии провел больше 9 лет, на свободе один месяц
— В тюрьму я попал довольно поздно — в 30 лет. Отучился в школе, потом сразу пошел на производство, где получал профессию. Стал слесарем, работал, но потом подсел на наркотики. А они нормально жить не дают. В итоге начал воровать. Я жил этим; конечно, иногда работал, но потом снова срывался.
Первый раз мне дали за кражу 6 лет, но я отсидел четыре и вышел по УДО. Всё это время меня на воле ждала семья: жена и маленькая дочь. Вернулся к ним, но ненадолго — всего на два года. Снова наркотики, начал воровать. Снова посадили, дали 5,5 лет. Жена опять осталась ждать и дождалась — спасибо ей большое; таких, как она, еще поискать.
Второй раз освободился месяц назад, в январе. Давно не употребляю, поэтому в этот раз легче. Сейчас пытаюсь найти работу, но пока безрезультатно. Из-за судимостей предлагают только то, за что нормальные люди не берутся. А мне семью кормить надо. Сами посчитайте: я освободился с заменой наказания на исправительно-трудовые работы и теперь должен перечислять государству 15 % своей зарплаты. А мне предлагают пойти дворником за 15–18 тыся. И как семья из трех человек может выжить на 10 тысяч рублей?
Буквально на днях обращался в службу социальной помощи. Мне сказали, что никаких пособий или программ помощи мне не положено, но пообещали, что в марте будут талоны на еду. Когда я спросил, что мне кушать до марта, в этой службе затруднились ответить.
За месяц на воле у меня сложилось впечатление, что чиновникам лучше, чтобы мы вообще не выходили, а просто сдохли в тюрьме. Так хлопот меньше. Не нужно помогать адаптироваться или встать на ноги. Да и сейчас никто не помогает, только семья. Мы для всех отребье; а ведь если на воле нет никакой поддержки, то, скорее всего, ты вернешься в тюрьму. Надеюсь, со мной этого не произойдет, у меня есть семья — близкие помогут. Но ведь у многих нет вообще никого.
Василий
Тренер по зимнему кайтингу и виндсерфингу. Провел в колонии 12,5 лет, освободился 2 года назад
— В 2002 году мне было 19 лет, я профессионально занимался спортом: плаванием и акробатическим рок-н-роллом. В то время был чемпионом России и кандидатом в мастера спорта, часто бывал у девушки, с которой встречался, и был знаком с ее мамой. 21 апреля того же года меня арестовали, а 8 декабря 2004 года осудили на 15 лет тюрьмы за убийство: якобы я нанес матери девушки 17 ножевых ранений.
Себя виновным не считал и не считаю: я этого не совершал. В моем деле очень много огрехов, а чистосердечное признание я дал под пытками, что подтвердил ЕСПЧ, показав выдать мне 10,5 тысяч евро компенсации и пересмотреть дело, так как признание играло важную роль в обвинении. Ни того, ни другого не сделали. Отношения с ментами в тюрьме были сложными. Честно, не думал, что выйду: таких убивают.
Сделав шаг за порог [тюрьмы], я будто очутился на другой планете. Моментально появились какие-то новые запахи, звуки, которых я никогда не слышал. Такое ощущение, будто кирпичом по голове шарахнули.
Для меня всё было новым: помню, через несколько дней после выхода ехал в такси и видел, как таксист говорит в смартфон, чтобы тот показал маршрут. Ну я начал смеяться, говорю: «Ты чего, думаешь, ответит?». А телефон отвечает: «Маршрут построен». У меня глаза на лоб полезли.
Эти 13 лет без 75 дней в саратовской колонии меня изменили еще и как человека: я там пробыл с совсем юношеского возраста, и это меня закалило. Я видел случаи, когда абсолютно адекватный человек ложился спать, а просыпался натурально овощем. И если ты выходишь, то тебе всё нипочем.
По словам близких, годы в тюрьме видны в моем взгляде; его даже страшным называют. В первые три месяца все знакомые говорили, что у меня потусторонний взгляд, будто не здесь нахожусь.
Возможно, именно эта закалка, знание того, что я не виновен, и помогающие и верящие мне люди сыграли на то, что проблем с ресоциализацией у меня не возникало. Я спокойно общался с людьми, знакомился, вскоре устроился на работу. У меня осталась вера в людей: когда выходил, у меня же элементарно дома не было трусов и носков — вообще ничего, а [правозащитная организация] «Русь сидящая» одела меня, обула и даже компьютер подарила.
Правда, последствия тюрьмы оставались. Пару лет назад произошел достаточно показательный случай: в один день я случайно отрубил себе кисть правой руки циркулярной пилой. И я смотрю на этот фарш, висящий на руке, и думаю: «Так, сейчас болевой шок, а когда он пройдет, будет задница». Я собрался, и пока ждал 40 минут скорую, смог просидеть, не привлекая к себе внимание. И это всё из-за тюрьмы: там ты учишься контролировать себя на всех уровнях.
Вскоре стал работать тренером по зимнему кайтингу и виндсерфингу, вступил во Всероссийскую комиссию по борьбе с коррупцией, поступил на заочное отделение одного из петербургских вузов на юриста. Иду на красный диплом. На мой взгляд, самое главное, что мне дали, — это не именно возможность зарабатывать и учиться, а понимание и вера в меня. Я не чувствую ни пренебрежения, ни каких-то других отрицательных эмоций: люди говорят, что никогда бы не подумали, что я отсидел: не похож.
Тюремный опыт даже помогает в общении со спортсменами. Когда кто-то начинает расслабляться, я к нему подхожу, смотрю в глаза и говорю: «Еще раз и больше ни разу». Сразу становятся дисциплинированными: боятся.
У меня не осталось тех друзей, с которыми я общался до посадки: все разъехались. Виделся только с одной бывшей партнершей; у нас всё прошло хорошо, проблем не возникало.
Сейчас для меня самые близкие люди — это мама и главный тренер Василий Михайлович, который взял на работу. Я не люблю ходить в кафе, кинотеатры, смотреть телевизор: это всё не для меня. Единственные хобби, наверное, — это горные лыжи, кайтинг и виндсерфинг. Не знаю, почему всё это завязано на спорте. Просто в эти моменты я понимаю, что уже не борюсь со стихией, а дружу с ней.
При этом я понимаю, что многие зэки замыкаются на свободе после отсидки. По отношению к другим сидевшим, как я знаю, часто есть недоверие: мол, «дыма без огня не бывает», «сидел, значит, за дело», «невиновных не сажают» и прочее. И это им мешает, они не могут вырваться.
Для меня же сейчас тюремное прошлое уже с трудом вспоминается: будто в тумане, будто в прошлой жизни, будто мне это приснилось. Я стараюсь об этом не вспоминать.
