«Жертва не я, жертва — „Медуза“». Интервью с журналистом Валерием Нечаем, которому грозит штраф за репост «нежелательной организации»

Против бывшего главреда «Эха Петербурга» Валерия Нечая возбудили административное дело об участии в деятельности «нежелательной организации» — за репост «Медузы». Это первое в Петербурге дело по этой статье, и оно сразу стало медийным из-за профессии Нечая. Сам журналист считает, что это сделано, чтобы «раскрутить колесо страха».

«Бумага» поговорила с Валерием Нечаем о его деле и логике репрессий.

— Как вы узнали об административном деле и что вам известно о нем на данный момент?

— Я почти ничего не знаю про дело. Я узнал об этой истории от адвоката «Первого отдела» Ивана Павлова. По их данным, мне должно было прийти [письмо], но ни я, ни мои знакомые, которые отвечают за получение моей почтовой корреспонденции, ничего не получали. Мне отправили письмо из прокуратуры Адмиралтейского района, в котором говорилось о «возбуждении административного дела по факту репоста материалов нежелательной организации „Медуза“».

Мне письмо не приходило, но о его существовании знает «Первый отдел». Они — источники информации о возбуждении дела. Откуда у Павлова и правозащитников данные о письме, мне неизвестно. Единственное, они сказали, что располагают этим документом.

Я не знаю, о каком именно репосте идет речь и в какой соцсети, — этого не знают даже адвокаты. Я не знаю, было ли это до признания «Медузы» нежелательной или после. Российские власти обещали, что будут штрафовать только за материалы, которые были опубликованы после признания организации «нежелательной». При этом они же обещали, что вначале Роскомнадзор потребует удалить этот репост — мне такие уведомления не приходили.

— Вам уже назначен штраф?

— Насколько мне известно, вначале решение должен принять суд. Прокуратура проводит проверку, направляет документы с ее результатами в суд, где уже принимается решение о штрафе.

Для меня, кстати, загадка, почему проверкой занимается прокуратура Адмиралтейского района, поскольку я там не живу.

— Это первое подобное дело в Петербурге. Есть ли у вас предположения, почему именно вы? Кто-то донес?

— Мне кажется, здесь жертва не я — жертва здесь «Медуза». Удобнее ведь привлечь к административной ответственности журналиста, у которого есть хотя бы минимальная медийная известность, — про это все будут рассказывать.

Это попытка раскрутить колесо страха, чтобы говорили: «Журналистов штрафуют за репосты, вы тоже не делитесь публикациями». А вместе с этим — снизить читаемость «Медузы». Хотя, с другой стороны, люди, которые не знали «Медузу», сегодня зайдут и посмотрят, что там такое «нежелательное» пишут.

Есть вторая история. Возможно, если мы проиграем этот иск, то это станет своеобразным крючком, на который меня посадили и дальше могут возбуждать уголовное дело. Вероятно, чтобы я точно не вернулся. Повторное нарушение — уголовное дело, мы в этом сходимся с юристами.

— Вас будет защищать адвокат «Первого отдела»?

— Да, меня будут защищать адвокаты организации, в том числе Иван Павлов.

— Он согласен с вами в оценке исхода дела?

— Это мое ощущение, потому что подробно по этому поводу мы не говорили. Но я знаю, что из себя представляет судебная система.

Мое дело — понять, в связи с чем это дело возникло. Дальше — к адвокатам, но перспективы мы пока не обсуждали. Я даже документов не видел.

— Что вы как исследователь медиа можете сказать о подобной практике — делах за посты и репосты в России: по какому принципу кого-то привлекают к ответственности, а кого-то — нет?

— Нынешний режим предпочитает использовать для убеждения либо применение силы, либо подкуп. Подкупом можно считать не только предоставление журналисту возможности работать, не только оплату его труда, но и продвижение по карьерной линии. Если ресурсов для подкупа не хватает, остается только страх. Это старая и известная история: чем больше людей ты запугаешь, тем легче ими управлять — в короткий промежуток времени.

Я не думаю, что мое дело будет единственным, поскольку не только Петербургу, но и другим регионам нужно показать, что этот закон работает, чтобы сделать «Медузу» токсичным ресурсом. Иное дело, как люди на это отреагируют. Не знаю. За чтение газет в России пока не сажают. Серьезных последствий не будет.

Они пытаются наказать Нечая, случайно вынутого из колоды, или они пытаются закрыть возможности «Медузы» работать в России. Мне кажется, второе. Я не представляю, где мы дорогу перешли. Серьезных оснований [чтобы наказывать меня] я не вижу.

— Нужны ли серьезные основания для наказания в условиях, когда репрессии стали массовыми и не всегда избирательными?

— Я руковожу каналом, у которого 240 тысяч подписчиков. У нас пока не каток — если они будут брать всех, то у них не хватит сил. Суды и так завалены делами. По последней статистике, у судьи в среднем есть по 15 минут на каждое дело. Они уже технически не справляются с этим, поэтому нужно выстраивать приоритет: взять более или менее медийное, чтобы мы с вами об этом рассказали.

Но все-таки для личного преследования нужно кому-то перейти дорогу — это личная история. Мы этого не делали, мы, наоборот, устраивали диалог, в том числе с чиновниками.

— Будете ли вы теперь осторожнее в соцсетях?

— Соцсети я уже удалил, кроме телеграма — там сложнее. В какой-то момент надо будет это возрождать. Я не уверен, что буду репостить, но читать «Медузу» обязательно продолжу. И мы можем договориться с «Медузой», что если нам надо будет что-то рассказать, то мы сделаем это без ссылки.

Самоцензура — сложная история. Человек сам не может замерить уровень самоцензуры, судя по данным исследований. У каждого из нас своя внутренняя шкала. Если вы спрашиваете про эфиры, то там [никакой цензуры] не будет.

Самая главная для меня дилемма сейчас: платить штраф или нет. Если заплачу, то деньги пойдут на то, что в России называют СВО, а в остальном мире — войной, а если нет, то это санкции на существующие активы.

— Вы руководили образовательной программой в ВШЭ и преподавали в СПбГУ. Какой у вас сейчас статус в этих учреждениях?

— Я когда-то преподавал в СПбГУ, потом у меня руководил образовательной программой в «Вышке». Я покинул свою позицию, так как ВШЭ из ведущих университетов России превратилась в казарму. Прием на работу может без объяснения причин отменить специальный отдел ВШЭ.

Поэтому остается учить медиаспециалистов технологиям с использованием «токарного станка» — не знаю, какую еще аналогию применить — или просто закрывать эту историю. Еще там под лупой рассматривались и образовательные программы, поэтому нельзя было даже подумать об исследовании российской пропаганды.

— А можете уточнить, когда вы уехали? Размышляли ли вы о возвращении в Россию до этого дела?

— Я уехал в 2020 году по причинам, которые я не могу называть. Возвращаться я думал, потому что у меня там друзья, близкие люди, и я много думаю про Петербург — чувствовать себя вдали от города тяжело.

— Как вы видите ситуацию, в которой вы можете вернуться обратно?

— Говоря об условиях. Директор «Руси сидящей» Оля Романова сказала, что вернется, когда увидит журналиста Аркадия Бабченко на «Абрамсе» на Красной площади. Я немного не про это. Я думаю, что возвращаться мы сможем только в том случае, что ты вернешься не в ГУЛАГ. Как получить такие гарантии — я не знаю. Я даже не думаю об этом.

Мне важно еще подчеркнуть: я не хочу, чтобы это дело привело к оттоку читателей «Медузы». Это совершенно разные вещи — административка за ссылку и возможность читать «Медузу». Никто эту возможность не отнимал.