«Я видела, что психологически его уже основательно поломали». Интервью с девушкой 12-го обвиняемого в «фейках» об армии в Петербурге Николая Веприкова

В Петербурге — 12-й обвиняемый в «фейках» об армии, IT-специалист Николай Веприков. В городе он был известен как ведущий киноклуба «Эксперимент» в «Открытом пространстве» и организатор встреч в формате «форум-театра». Поводом для возбуждения дела стали публикации и репосты во «ВКонтакте» видео о последствиях войны в Украине. Но девушка Николая Мария Скобелева подозревает, что за ним следили два года — после несостоявшегося представления о пытках в полиции.

Марии пришлось уехать из России. Она рассказала «Бумаге» о том, как на фоне других политических дел Николай продолжал активность, что могло стать причиной интереса силовиков и как ему и ей угрожали следователи.

«Он всегда выступал против насилия». О жизни до войны и киноклубе с фильмами о политзеках

— Мы познакомились около четырех лет назад на философском обсуждении «Есть ли свобода воли?». Летом 2020 года мы встретились наедине. С тех пор мы вместе. Мы оба интересуемся психологией и философией, много читаем. Его интересуют проблемы сознания и разума. Мы даже в быту спорили из-за Канта. Что очень важно, у нас совпадают политические взгляды. Он всегда выступал против насилия. У него нет типичной мужской гендерной социализации.

У Николая айтишное образование, работал он по профессии. А кино, литература, философия — это увлечения.

Он переехал в Питер из Ижевска десять лет назад. В Ижевске Николай ходил в киноклуб и хотел сделать что-то подобное на новом месте, но обязательно с обсуждениями, потому что, во-первых, ему было интересно слушать мнения других людей. Во-вторых, как бы это высокопарно ни звучало, он хотел влиять на умы, делать людей более вдумчивыми. Обсуждение фильмов в его киноклубе длилось часа два-три — дольше, чем сам показ.

Он показывал старую классику, арт-хаус. В последнее время из-за известных политических событий чаще бывали документалки. Мы смотрели фильмы про Сашу Скочиленко, про Валерию Новодворскую, про советских политзеков, про войну с Финляндией 1939 года, где искали параллели. Были и художественные фильмы — «Нюрнберг» 1961 года и «Нелюбовь» Звягинцева. Драма Кесьлевского «Случай» завершала последний сезон.

Николай также делал спектакль «Невооруженные конфликты» про то, как война в Украине разделяет семьи. Суть «форум-театра» была в том, что после каждой сцены зрители могли задаться вопросом, что можно было бы сделать иначе, и переиграть ситуацию. Одну сцену можно было переделать несколько раз, с разными вариантами.

«За ним могли приглядывать». О причинах уголовного дела о «фейках»

— Все посты, которые [Николаю Веприкову] вменяют как «фейки», были в закрытом профиле. Он считал, что его это спасет. С начала войны он сразу же закрыл страницу, я сделала то же самое. Он думал, что просто делится в соцсетях мнением со своими подписчиками. Но на его закрытую страницу были подписаны 700 человек, вряд ли все его знают лично. Я не видела в материалах уголовного дела доноса, но такого варианта не исключаю. Впрочем, «ВКонтакте» даже с закрытым профилем может быть проницаемым для спецслужб.

Кроме этого, два года назад Николай с ребятами делал театр про пытки в полиции. Они приглашали на это мероприятие своих людей по закрытым каналам, но по доносу Тимура Булатова за несколько часов до непосредственного представления приехала полиция. После этого за ним могли приглядывать, как я понимаю.

Почему мы не уехали в 2022 году? Хочется ответить честно — идиоты. Мы были беспечны и думали, что нас [война и репрессии] не затронут. Да, у нас были беседы и после начала войны, и после объявления мобилизации: «Хорошо бы уехать». Но всё это зависло на стадии разговоров.

Сейчас я об этом очень жалею, потому что я уехала, но без него. Нас пугали сложности эмиграции, в итоге он в тюрьме, а я одна. Теперь я понимаю, что была бы просто счастлива, если бы он был рядом, а все сложности мы бы преодолели. Тем более в эмиграции я получаю большую помощь и поддержку от других людей. Я уехала практически в никуда с минимальной суммой денег, но уже снимаю квартиру с чудесной девушкой, которую раньше не знала. Не всё так страшно, как казалось.

«Приложили об асфальт при задержании». О допросах и угрозах

— Утром 23 июня Николай пошел получать загранник, возле МФЦ его и задержали. У него изъяли часть вещей и отвезли на допрос, а в квартиру зашли с нашими же ключами, пока я спала.

Заявились шесть-восемь мужиков. Они сунули мне свои удостоверения и документы, я мгновенно схватила телефон и сказала, что звоню адвокату. Но телефон сразу же отобрали.

В итоге мне дали кое-как одеться и провели обыск. В основном они рылись в вещах Николая, перевернули его бумаги, рисунки и книги — всё, чем он дорожил. Не стали изымать наши банковские карты и деньги, но забрали всю нашу технику и электронные носители. Также у Николая забрали символику, которую он оставлял на память: с ЛГБТ-тематикой, про «Единую Россию» и Путина, значки с надписями «Слава Украине». Силовики заявляли, что «это экстремизм и за это можно сесть».

Обыск длился несколько часов, после него меня увезли в следственный комитет. На меня давили, чтобы я дала показания против Николая и сказала, что вся символика принадлежит ему, иначе они решат, что она моя.

Затем я поругалась со следователем. Я не стала подписывать страницу в протоколе обыска, где было сказано, что я отказалась от адвоката или не имею ничего против того, что все действия проходили без него. Я на это ответила, что мне мешали вызвать адвоката. Следователь послал меня матом. Мне угрожали тем, что на меня заведут уголовное дело, говорили: «Непонятно, кем ты сейчас будешь: свидетелем или подозреваемой». Самым страшным для меня было бы стать свидетелем по делу против моего любимого человека. Это какой-то садизм.

В следственном комитете находился Николай. Когда я его увидела, у него на лбу были две гематомы. Я не выдержала, выругалась при силовиках и спросила: «Тебя били, что ли?» Он сказал, что его «приложили об асфальт при задержании». Окей, допустим, я верю, что его не били, но я уверена, что его терроризировали психологически, как и меня. Скорее всего, давили на него моей участью: «Если ты во всем признаешься, твоя девушка будет свободна. Если нет, то ей будет плохо». Я видела, что психологически его уже основательно поломали, он был покорен своей участи.

В следственном комитете меня держали до глубокой ночи, поэтому у нас было время поговорить. Они уговаривали его признать вину и пойти на сделку со следствием, из-за чего ему якобы назначили бы наказание помягче. Когда у меня была минутка, я ему сказала: «Николай, ты понимаешь, никаких гарантий нет. Они могут делать всё, что угодно». В итоге за один день он стал из подозреваемого обвиняемым. Он дал показания против себя, с ним записали признание на видеокамеру о том, что посты его.

Весь суд в субботу прошел быстро и незаметно. Был разговор про домашний арест, но у него нет регистрации в Петербурге, он из Ижевска. Все люди, которых судят по статье о «фейках», сидят в СИЗО.

Сейчас я получаю от него письма. Он пока держится, пишет, что он ожидал худшего. Он вернулся к рисованию после долгого перерыва, читает «Архипелаг ГУЛАГ». Актуальная литература.

В первые дни у него случился конфликт с сокамерниками из-за того, что у него длинные вьющиеся волосы. Но он добился того, чтобы его перевели в другую камеру с более адекватными людьми. Его сосед — Владимир Миронов, его тоже судят по политическим статьям.

После задержания Николая жила я предсказуемо ужасно. Первое время был изматывающий страх. Мое тревожно-депрессивное расстройство ухудшало ситуацию. У меня были кошмары и сонный паралич, когда я не могу проснуться и слышу шаги по паркету. В итоге нашлись люди, которые меня поддержали, помогли мне уехать. Я долго плакала и сопротивлялась, надеялась остаться ближе к любимому, хоть он и в «Крестах» сидит. Знакомые меня буквально посадили в транспорт как багаж. Но мое сердце осталось в Петербурге. И это не образ, это так и есть.