Активист движения «Петербургские родители» Татьяна Гилева рассказывает, как не перегореть, занимаясь благотворительностью, и на какие вопросы ищут ответы у волонтеров дети-сироты.
Фото: Андрей Шуршев / «Бумага»
— Я буду в бордовой куртке и по мне заметно, что у меня скоро будет малыш, — говорит Татьяна в трубку. Способность нелогично вмещать в одно предложения несколько разных мыслей в Таниной манере говорить сразу подкупает: с первых секунд встречи она начинает отвечать на вопросы, которые время от времени задает себе сама. Татьяна начала заниматься тем, что сейчас называется волонтерской деятельностью, в 2004 году. Тогда в русском языке не было слова «волонтер», а о проблемах детей-сирот упоминали разве что на педагогических симпозиумах. — Мы называли это «помощью детям» или — «обследуем детей», «навестим детей». Слово «волонтерство» в обиход вошло все-таки позже, через пару лет, когда мы уже стали интересоваться, как это делают в других странах и как это называется у них. А тогда мы просто об этом не задумывались, — рассказывает Татьяна. — Я училась на педагогическом и стала искать себе дополнительную работу. Случайно наткнулась на сайт молодых мам. Там была история женщины, которая лежала в больнице со своим ребенком и видела там «отказных» детей. Она решила создать проект помощи таким детям. Ну, я и решила с ней познакомиться. Естественно, никаких материальных средств не было. Ну, какая тогда была возможность помогать? Только своим временем и силами.«При обучении мы объясняем меры предосторожности: например, не давать детям своих личных контактов. Иначе они будут постоянно звонить, а так как у вас практически нет общих интересов, они попросту будут спрашивать: „Привет, как дела? Чем занимаешься?“»
О своей работе Татьяна рассказывает очень твердо и энергично. Кажется, что с 2004 года прошло немало времени, за которое первоначальный запал вполне мог сгореть. Многие волонтеры рано или поздно бросают свое дело — не хватает моральных сил и времени. Поэтому некоторые специалисты считают, что такая эпизодическая роль лишь вредит детям, и без того привыкшим не привязываться к посторонним. Татьяна такого критичного отношения к волонтерам не разделяет: — Обычно у людей просто меняются обстоятельства. Человек с добрыми, хорошими намерениями не просто так отказывается все это делать. У меня были периоды, когда я занималась с детьми меньше, потому что была больше загружена работой. К тому же, мне повезло, что мой муж очень сильно меня поддерживает, как в материальном, так и в моральном плане. У многих такой поддержки нет. Это жизненные обстоятельства, мы стараемся их предусматривать. Нужно трезво оценивать, когда и сколько ты можешь этим заниматься. Простой пример: самое печальное для нас время — это время сессии, потому что почти все наши ребята учатся, и к детям некому ходить. А еще время после сессии, когда все уезжают домой. Хуже бывает, когда человек выпал из работы и потом не хочет возвращаться, потому что думает: «Вот, я уже долго ничего не делал». Это неправильно, лучше вернуться и продолжать работу. Я уточняю, как может навредить помощь волонтеров: дети привыкают к тому, что к ним кто-то периодически приезжает с подарками и вниманием, начинают относиться к людям потребительски, как к спонсорам, которые должны их опекать. — Здесь нужно понимать, какую именно помощь оказывают волонтеры, — парирует Татьяна. — Если помощь состоит в подарках, в чем-то материальном, то это не волонтеры, это как раз спонсоры. А вообще дети принимают правила, они понимают, кто такие волонтеры. Поэтому мы не ходим к совсем маленьким детям в Дома ребенка. Они могут схватить тебя за руку и сказать: «Мама!». Мы стараемся организовать работу так, чтобы не травмировать детей. По мнению Тани, общение с человеком из «внешнего мира» в любом случае помогает социальной адаптации: — Во-первых, это формирует в голове ребенка образ сложившегося человека с нормальной семьей и профессией. Какую-то адекватную модель поведения. Во-вторых, это расширяет знания о мире, самосознание как детей, так и волонтеров. — Но ведь в такие организации часто приходят люди, чтобы решить собственные психологические проблемы, — возражаю я. Таня мельком кивает: — Если мы понимаем, что у человека такая мотивация, то стараемся его не брать. При обучении мы объясняем меры предосторожности: например, не давать детям своих личных контактов. Иначе они будут постоянно звонить, а так как у вас практически нет общих интересов, они попросту будут спрашивать: «Привет, как дела? Чем занимаешься?». И ребенку будет не объяснить, что ты чем-то занят. У меня есть «ВКонтакте» несколько человек в «друзьях». Но это уже взрослые дети. Вообще очень сложно регулировать эту дистанцию. «Идеального волонтера» не существует, — говорит Таня. Сейчас Татьяна официально работает в «Петербургских родителях», руководит проектом по социальной адаптации воспитанников детских домов. Проект она разработала самостоятельно: нашла бизнес, который удалось убедить, что нужно вкладывать деньги в социальную сферу. Финансирование любых программ, от закупки подгузников до проведения серии мастер-классов или экскурсии, полностью зависит от инициативы и настойчивости частных лиц. — С частными организациями работать гораздо легче, чем с государством: не нужно с какими-то бумажками ходить по куче инстанций, теряя огромное количество времени и сил, — поясняет Татьяна. — Понимаете, государство любую, даже самую хорошую идею может извратить до неузнаваемости. Направления, по которым ведется работа в детдомах — помощь в учебе, мастер-классы, соревнования, экскурсии, материальная помощь, формируются с появлением конкретных проблем, решения которых ищут волонтеры. — Разговариваешь с детьми — оказывается, они не понимают, что такое «собака на сене», — увлеченно рассказывает Татьяна. — Ага, значит, можно проводить лекции — по литературе, по поговоркам. Все формы работы появляются из общения с детьми. Понимаешь, что именно нужно. Мероприятия, которые организует государственные учреждения, зачастую нужны только для отчетности. Мы же стараемся брать такие формы работы, которые заведомо близки детям.«С частными организациями работать гораздо легче, чем с государством: не нужно с какими-то бумажками ходить по куче инстанций, теряя огромное количество времени и сил»
— Педагоги, которые работают в детских домах — в большинстве своем адекватные люди? — спрашиваю я, имея в виду кадровый голод в интернатах и домах ребенка. — Разные. Есть те, кто работают еще с советских времен. Многие из них убеждены в своих методах воспитания и работают, как 20-40 лет назад: жесткая дисциплина и так далее. Но есть молодые, инициативные. Многие сами выпускники того или иного детского дома: окончили колледж, университет и вернулись. — Возможно, они привыкли к этой системе и им трудно из нее выйти? — А из любой системы трудно выйти, согласитесь, — спокойно говорит Татьяна. — Многие выходцы из детских домов очень скоро находят для себя привычную систему: это тюрьма. Многие из них просто не знают, как можно жить самостоятельно. Но, с другой стороны, разве молодые люди, выросшие в семьях, знают, как жить самостоятельно? Строго говоря, они пытаются копировать жизненные и поведенческие модели родителей или стараются делать что-то свое, рассчитывая на поддержку семьи. Получается, что шансы воспитанников детских домов на социальную адаптацию больше всего снижает именно отсутствие этой поддержки. Но могут ли здесь помочь волонтеры? — На вопрос «зачем я это делаю», я ответила еще в самом начале своего волонтерства, — говорит Татьяна. — Чтобы эти дети не отличались от других детей. Ведь у них постоянно возникает простой вопрос: «Как?». Это подростки, у них свои проблемы, свое мировоззрение, к ним нужен подход, нужно найти время, силы — и ответы на постоянные «как», «как», «как». Сейчас тему сиротства стали везде поднимать, правда, в связи с этим ужасным законом Димы Яковлева. Во всяком случае, на эту проблему обратили внимание. — Говорят, что самое лучшее — это работать на то, чтобы детских домов вообще не было? — Ну, это была бы, конечно, идеальная ситуация, — соглашается Татьяна.