Число суицидов в России в 2016 году выросло на 57 %. Одной из основных причин такого положения стало распространение «групп смерти» в соцсетях, утверждает уполномоченный по правам ребенка в РФ Анна Кузнецова. Власти призвали бороться с детским суицидом с помощью школьных психологов. При этом, согласно опубликованному ТАСС отчету МВД за февраль, основной причиной суицида среди подростков стала неразделенная любовь — 30 %, конфликты в семье — 29 %, психические заболевания — 10 %. Интернет назван причиной самоубийств подростков в менее чем 1 % случаев.
«Бумага» поговорила с тремя людьми, которые пытались совершить суицид в подростковом возрасте, и узнала, что их к этому привело, как они тогда себя чувствовали, мог ли их к этому кто-то подтолкнуть и за что они сейчас любят жизнь.
Евгений Мелехов
— В 14 лет я осознал себя геем. Просто встретил парня, просто много общались, просто влюбился. Однажды я сильно напился, начал писать ему, что скучаю, что чувствую не просто дружеские чувства. А он ответил взаимностью. И мне было одновременно и круто, и страшно: я влюблен, но в парня.
Мы пробыли вместе всего несколько месяцев. Через какое-то время он решил, что не испытывает ко мне ничего кроме дружеских чувств и попросил, чтобы мы больше не общались. Я чувствовал себя отверженным, дико психовал, писал ему, звонил. Я не мог его забыть: перечитывал его блог, следил за каждым шагом, знал, куда он ходит. Практически жил его жизнью.
К тому же я всё время рефлексировал. Всё еще жил в своем маленьком городе под Питером, где население 30 тысяч человек и некуда сходить. У меня особо не было друзей, которые могли бы поддержать. Этого парня я всё еще не мог выкинуть из головы.
В общем, жил я тогда одной мыслью: через год, когда стукнет 17, я перееду в Петербург и поступлю в вуз на психолога. Думал, что здесь-то выйду из зоны комфорта и заживу. И всё свободное время думал, читал, просто залипал в компьютер.
Когда же приехал в Питер, нам резко сказали, что не выдадут общагу. А я ни за что не хотел возвращаться, потому что там — ничего. Родители тогда пожали плечами: «Не знаем, что будешь делать, но денег на квартиру у нас нет». Я, конечно, не знал, что делать.
У меня была старая знакомая, моя учительница английского, которая вела у меня на допкурсах. И она решилась оплачивать мне квартиру. Меня это очень сильно обрадовало, но позже стало волновать. Я чувствовал, что очень завишу от нее: она на меня тратится, а я — это всё тот же я, который ничего не может.
Я не мог его забыть: перечитывал его блог, следил за каждым шагом, знал, куда он ходит. Практически жил его жизнью
Плюс я разочаровался в обучении: преподаватели были ужасными, будто сами не понимали, о чем говорят. Я стал меньше ходить на пары, читать учебники сам.
Группа у меня была еще хуже: это люди, которые никуда, кроме как на психолога, не прошли. Меня подкалывали из-за узких джинсов, кепок, того, что я стеснялся переодеваться на физре. Ну и, конечно, из-за ориентации. Помню, они спрашивали, не гей ли я, а я отвечал, что может быть. Так всё достало. Я был тогда очень оппозиционным всему, думал, что могу быть против всех. И пытался всё это просто переждать, пережить.
Я очень сильно загрустил: один в чужом городе, не было человека, которому можно пожаловаться и поплакаться. Грызло перманентное чувство зависимости из-за того, что я жил один в чужой квартире и не мог за нее платить. И постоянно думал про того парня.
Поначалу я еще ходил на учебу, заставлял себя. После пар возвращался домой, смотрел фильм и ложился спать. Больше у меня ничего не было. Так прошло полгода. Когда же мне учеба окончательно осточертела, я перестал ходить, очень много спал, просыпался под вечер, напивался.
Где-то в феврале я начал говорить сам с собой в голове. Потом стал ежечасно думать, что в моей жизни нет никакого смысла, что я не делаю ничего полезного ни для себя, ни для людей, что я такой незаметный. И если меня не станет, то никто и не заметит.
Когда же мне учеба окончательно осточертела, я перестал ходить, очень много спал, просыпался под вечер, напивался
Не знаю, мог бы меня кто-то в подобном случае подтолкнуть к суициду. Я о нем думал бессознательно, не отдавая себе отчет. И я не искал того, кто бы дал мне какие-то инструкции. Возможно, если бы я с кем-то поговорил, пусть даже условным «куратором», мне бы даже стало легче.
Так всё и продолжалось. Где-то в середине мая ко мне приехал старший брат. Мы с ним никогда не были близки: он весь из себя ультрарусский, с рунами этими ходит, за Путина топит. Гомофоб, конечно. Даже сейчас не общаемся и не поддерживаем контакты. И он вот заехал перед тем, как уезжать в командировку куда-то на Алтай, и оставил мне крепкого алкоголя. И я решил в очередной раз напиться.
Так сильно напился, что решил покончить с собой. Через минут пять же я очень сильно испугался. Написал подруге с курсов английского языка, рассказал всё. И вырубился.
Очнулся уже в психушке. Не помню, как мне выломали дверь, как везли на скорой. Видимо, сразу же уже там накачали чем-то, потому что под утро я по стеночке ходил как дебил. Я отчетливо помню, как упрашивал врачей меня отпустить, «потому что завтра у меня экзамен по истории».
Первым, с кем я нормально пообщался за долгое-долгое время, стал мой лечащий врач. Женщина хорошая, понимающая: она просто начала спрашивать, из-за чего я пытался покончить с собой. Я ответил, что из-за парня. И, на мое удивление, она абсолютно спокойно отреагировала: никакого отвращения на ее лице я не заметил. А я тогда боялся куда-то обращаться, потому что считал, что меня начнут лечить, как в СССР.
На следующий день приехали мама с бабушкой. Сразу начали рыдать, спрашивать, зачем я пытался это сделать. А я в клетчатых штанах и клетчатой рубашке стою посреди зала, напичканный таблетками, и ничего не могу объяснить — только сам плачу.
Спустя месяц-полтора мне стало лучше, думал, как скоро выпишусь и буду жить. Но в это время моя мама приехала на квартиру, где я жил, и нашла там телефон и ноутбук. И в них уже нашла все переписки, все фото парней — начала орать, плакать. Чтобы она успокоилась, я сказал, что это юношеский максимализм, что я не гей и это пройдет. Мама поверила. Тогда я решил, что уже никогда не смогу откровенно говорить с ней.
Когда меня выписали, я вернулся в родной город, бросил учебу, стал ходить к психологу, слушать позитивную музыку. Мыслей о суициде уже не было, но вся ненависть к себе оставалась. Проблемы, конечно, тоже оставались: психолог втирал мне какой-то бред, с родителями отношения натянулись. Но я понял, что это и есть жизнь, которую нужно жить. И она в меру хороша. Я успокоился, и всё стало нормально.
Чтобы занять год до поступления, пошел работать в школу к своей подруге, учительнице английского. Помогал ей на уроках, заменял ее, разговаривал с детьми. И мне тогда всё так понравилось, что в итоге я окончил педагогический университет с красным дипломом по специальности «преподаватель иностранных языков».
Я понял, что это и есть жизнь, которую нужно жить. И она в меру хороша
Но жизнь — сложная штука: в школе я не работаю, не стал ярым оптимистом и не пропагандирую радость каждому дню. Стараюсь не копаться в себе, но знаю, что мне нужно анализировать каждый шаг, знаю, когда у меня могут случиться панические атаки. Но я просто принял себя таким, какой я есть. Я живу — и это стоит того.
Недавно, например, всё-таки серьезно поговорил с матерью о моей ориентации. Она не то чтобы всецело поняла, но приняла. Возможно, в будущем я даже смогу познакомить ее со своим молодым человеком.
Меня уже никто не травит. У меня появились друзья, которые меня поддерживают и принимают. Они просто появляются тогда, когда ты чем-то занимаешься, а не целый день валяешься на диване и грустишь. Ведь хорошим друзьям нужен хороший друг.
На днях, кстати, ко мне приезжал тот самый парень — моя первая любовь. Мы общаемся уже года три как друзья, и это здорово. Он много раз просил прощения за все те случаи, извинялся, говорил, что никогда бы не хотел довести до этого.
У меня появились мечты. Очень хочу, чтобы после меня осталось что-то в мире. Для меня самое обидное — понять в старости, что вся жизнь бессмысленна. Каждое утро я пинаю себя, встаю, бегаю, снимаю на пленку, читаю, пишу сценарии. В будущем хочу снимать фильмы. И даже смог найти работу по интересам: устроился в модельное агентство администратором. В скором времени попытаюсь выпустить свою линейку одежды.
Сейчас я не вижу смысла в том решении покончить со всем. Я просто не видел выходов, а они были, стоило только их рассмотреть. В итоге я выжил, но целых три — долгих, страшных, отвратительных — месяца провел в психушке, где не мог выйти за дверь. Будто в тюрьме отсидел, честное слово. Самое глупое и бесполезное решение в моей жизни.
Ангелина Белкина
— Когда только начался подростковый период, лет в 13, у меня забурлили гормоны. Он был, так сказать, тяжелее, чем у других. Каждое происшествие вызывало море эмоций, ни о чем не хотелось думать — только делать. Я часто ссорилась с мамой, совсем не общалась с одноклассниками, убегала из дома, хамила учителям. Со мной было тяжело общаться.
Зачастую, после того, как я что-то такое выкидывала, со спокойной душой возвращалась к родителям. Когда убегала из дома и заканчивались деньги, не было еды, я приходила с грустным видом к маме. У меня были такие мысли: пойти работать я не могу, поэтому ненадолго вернусь. И это на протяжении нескольких лет.
Мама, переживая за меня, логично выставляла мне какие-то ограничения: возвращаться домой в десять, меньше гулять с друзьями, заниматься школой. А мне казалось, что она хочет навредить и сделать плохо, я ее совсем не понимала. Мной управляли эмоции.
Мы часто обсуждали смерть с моими друзьями, я им жаловалась, как меня всё достало. С мамой поговорить не могла: она бы не поняла. А друзья были авторитетами: все взрослые, старше меня минимум на три года. Но они не считали, что это всерьез, хотя всё равно ругали. Это и не было всерьез: просто слова без каких-либо действий. Эти мысли, наверное, на эмоциях посещают каждого подростка.
С мамой поговорить не могла: она бы не поняла. А друзья были авторитетами: все взрослые, старше меня минимум на три года
Это прекратилось, когда в 14 лет я познакомилась с молодым человеком и мы начали встречаться. Это были мои первые отношения, поэтому я за них очень сильно переживала: ревновала, ссорилась с ним. У нас были общие друзья, общие интересы. Мы вместе уже в то время пили, курили.
Через полтора года отношений, когда мы выпивали большой компанией, я увидела, как он мне изменяет. И просто решила покончить с собой, потому что было обидно, меня предали. Резко обрубилась моя любовь. Просто вспышка эмоций — и я уже сделала это. Так могла закончиться моя жизнь.
Месяц после этого не помню совсем. Как мне рассказывали, меня обнаружили друзья. Позвонили почему-то моей маме, а не в скорую. При этом адекватно они ничего не могли рассказать, потому что сильно напугались. Мама приехала, забрала меня и повезла в больницу. По словам врачей, я выжила чудом.
Когда началось лечение, мне прописали антидепрессанты, я ходила к психологу и лишь изредка виделась с друзьями. Одну меня уже долгое время не оставляли. А я, как рассказывали потом, всё время говорила что-то типа: «Я настолько неудачница, что у меня не получилось даже умереть».
Всё стало улучшаться спустя месяц, это время уже помню. Конечно, сразу осознала, что совершила глупость. Но в результате всего этого у меня на всю жизнь очень сильно упало зрение.
А я, как рассказывали потом, всё время говорила что-то типа: «Я настолько неудачница, что у меня не получилось даже умереть»
Поначалу я наотрез отказывалась работать с психологом. Не знаю, что мной двигало. В дальнейшем именно работа с ним и вообще взросление помогли мне научиться справляться со стрессом и эмоциями. И это, на самом деле, типичные практики, которые я не принимала: посчитать до десяти, взять себя в руки. Всё оказалось каким-то решаемым.
При этом я до сих пор остаюсь такой же импульсивной. Часто меняется настроение, эмоции переполняют. Но я уже ни за что не расстанусь с жизнью, как минимум из-за мамы. Не хочу, чтобы она думала, что неправильно меня воспитала. Нужно думать о родных. Поэтому желание жить у меня теперь преобладает всегда.
Не так давно я рассталась с уже другим молодым человеком, с которым мы планировали семью и даже свадьбу. Да, у меня была депрессия. Но ни одной мысли о суициде. Я понимаю, что рано или поздно всё вернется на круги своя — стоит только пережить.
Я мечтаю о семье, детях. А для этого нужно жить. Сейчас мне тоже плохо, хуже, чем тогда: будто части меня нет рядом. Возникает вопрос: и как быть в этом случае? Я говорю: каждый решает сам. Я, например, ушла в работу, строю карьеру.
У меня вообще нет высшего образования, не считаю его обязательным. Окончила лишь два курса экономического. При этом тружусь на любимой работе: продаю нефтегазовое оборудование по всей России. Каждый день общаюсь с новыми людьми. И это прекрасно, не думаю, что после смерти есть что-то подобное.
В свободное время рисую, читаю, занимаюсь спортом, встречаюсь с друзьями. Недавно, например, прочитала «Мешок с костями» Дэниела Киза. Обожаю Стивена Кинга. Литература вообще помогает отвлечься: ты будто проживаешь новую жизнь.
В дальнейшем именно работа с психологом и вообще взросление помогли мне научиться справляться со стрессом и эмоциями. Всё оказалось каким-то решаемым
Сейчас понимаю, что мне в тот момент просто нужно было больше времени. Нельзя принимать таких резких решений — это очень эгоистично. Я поняла, что нужно это разъяснять детям, давать им время.
С февраля 2017 года занимаюсь антисуицидальной деятельностью: общаюсь со многими «антикитами», собираю нужную информацию, общаюсь с детьми, если они пишут и просят помощи, отговариваю их от суицида. Это важно, потому что я на своем примере поняла, насколько дети могут быть эмоциональными. Нужно им помогать сбавлять эмоции, разъяснять все тонкости и детали. Ведь жизнь всё равно прекрасна — и важно, чтобы они это поняли.
Анастасия Колышкина
— Так задалось, что до вуза у меня не было серьезных отношений: к мальчикам я испытывала максимум симпатию. Я никогда не рассматривала своих одноклассников как парней, никогда не искала себе парня. Мне казалось, что в отношениях должна быть романтика.
На втором курсе я познакомилась в чате с молодым человеком. Мы вместе катались на ватрушках, говорили по домашнему телефону, а не ходили в клубы и не пили, как это делали наши сверстники. Он мне казался почти идеалом.
Это было так здорово. Он привлек меня своей необычностью, каким-то шармом. Была романтика. И я влюбилась. Это была моя первая любовь, мои первые самые сильные чувства, позже такое будет только с мужем.
Однако с помощью различных манипуляций бывшая девушка этого парня пыталась его вернуть. И всё очень быстро завертелось, он запутался. Через два-три месяца после знакомства сказал, что ему нужно подумать, выбрать кого-то. Для меня это был удар: мою чистую настоящую любовь будто убили.
Мне не к кому было обратиться. С мамой у нас были, конечно, хорошие отношения, но они всегда были такими семейными. И я знала, что она не поняла бы моего состояния. Ответила бы просто: «Да не переживай, у тебя будет еще куча мальчишек». Возможно, если бы она по-другому со мной общалась, больше меня понимала, попытки суицида не было бы.
К друзьям тоже идти не было желания. Они знали, что мне плохо и поддерживали, но не могли заменить первую любовь. Того парня в то время никто не мог заменить. Я настолько была влюблена, что ничего, кроме него, мне не было нужно.
Для меня это был удар: мою чистую настоящую любовь будто убили
Мы не общались уже около недели, а я всё думала про него: целыми днями плакала, ничего не ела, не пила. Мне было плохо, я думала, что если уже прозвучала такая фраза, то отношений точно не будет. Значит, не будет и нашей любви.
Часто в голову стали приходить депрессивные мысли, мысли о смерти. На меня давило то, что скоро праздники, а я одна. И однажды, когда я проснулась утром 8 Марта, недолго думая, встала с кровати и решила покончить с собой. И попыталась.
Это не было каким-то актом привлечения внимания или криком о помощи. Я не видела другого варианта: это было для меня абсолютно логичным и последовательным действием. Я не знала, как по-другому заглушить эти чувства. Мама нашла меня в комнате, вызвала скорую. Помню, врачам я тогда так осознанно и строго сказала, что не хочу больше жить, что они должны меня оставить.
После этого я провела три долгих дня в реабилитационном центре. Это был такой перевалочный пункт до решения ситуации: на выписку тебя отправят или в психушку. Что происходило уже в больнице, не помню. Большую часть времени я спала, даже не понимала, что могу отправиться в психиатрическую больницу далеко и надолго.
Из того, что помню: 8 Марта все кровати почему-то были заняты девушками. Было жутко, потому что там все пациенты лежали с разной степенью заболеваний: одних привязывали, другие ничего не делали и смотрели в стену. Были решетки на окнах, нас охраняли. Но у меня не было сил даже пугаться.
Это был такой перевалочный пункт до решения ситуации: на выписку тебя отправят или в психушку
Когда через несколько дней приехали родители, я поняла, что им действительно больно от того, что я сделала. Ведь в их представлении это всегда удар по ним, по тому, как они меня воспитали. А здесь же дело не в этом, дело в твоем выборе. Тогда я решила, что не покончу с собой хотя бы из-за родителей.
Я переживала расставание очень долго и в меру депрессивно. Однако мыслей о суициде уже никогда не было: оказалось, что смысл в жизни есть даже без этого человека.
Ко мне часто приезжали друзья. Мы впоследствии гуляли, хотя первое время мне нужно было помогать даже ходить: организм подорвался после стресса. Мы с друзьями общались понемногу — и мне становилось легче. Тогда еще не было любви к жизни, но я уже поняла, что она нужна.
В итоге мне помогла сама жизнь: общение с друзьями, добрые советы родителей, много учебы, много работы. И однажды я пришла в норму. Это не значит, что всё решилось в одно мгновение: мама так и не нашла «нужных ключей», парень не стал встречаться со мной. Жизнь просто продолжилась. И это хорошо.
Мне помогла сама жизнь: общение с друзьями, добрые советы родителей, много учебы, много работы
Сейчас я сама мама дочки. И знаю, что у нее тоже будут первые отношения, первая любовь, которые принесут в ее жизнь какие-то депрессивные нотки. Это неизбежный круговорот жизни. Однако, в отличие от своей мамы, от своей бабушки, я постараюсь вспомнить себя в ее возрасте, вспомнить, что чувствовала, и поддержать нужными словами.
С детьми и подростками вообще нужно как можно больше говорить на их языке. Не в смысле использовать сленг и носить кепки в 40 лет, а в смысле не говорить клише, а объяснять. Важно разъяснить, что в жизни есть столько вещей, от которых можно получать удовольствие, которые они еще не видели: разные страны и как распускаются лилии.
Мне просто повезло, что мама тогда зашла в комнату и меня откачали. Потому что если бы этого не произошло, то сейчас у меня не было бы замечательной дочки, любимого мужа, путешествий. Всего-всего, что делает мою жизнь счастливой. А сейчас я действительно счастлива. И еще очень много лет впереди.
Когда мне было 25, в компании общих друзей я познакомилась со своим будущим мужем. Сейчас он дарит мне самое настоящее женское счастье, мои чувства гораздо сильнее, чем когда бы то ни было. И самое страшное — это то, что я могла всё это потерять.
На мой взгляд, именно постоянное открытие чего-то нового в жизни — это и есть ее смысл. В продолжении жизни, в повседневной радости. Сейчас я в декрете и часто вижу, как мой двухлетний ребенок наблюдает всё в первый раз, замечает даже самые мелкие детали. Недавно она удивлялась тому, как взлетают голуби, а я 29 лет жила и не замечала, как это красиво.
