Узбек Шухрат Калантаров — о европейских ценностях, русских женах и интересах коллектива

Я поступил в Ташкентский государственный университет в 1997 году. Все говорили, что поступить на физфак сложно. Я хотел доказать, что смогу. На втором курсе преподавал в школе математику. В 1999 году зарплата преподавателя была около 20 долларов. Проработав три-четыре месяца, уволился и пошел продавать одежду на рынок. Получил какие-то деньги и подумал, что физику нужно продолжать. На третьем курсе перевелся на физфак МГУ. Еще два года работал в Германии, в ядерной физике. Два месяца был по работе в Китае, четыре месяца — в Японии, во Франции — полгода, в Италии. В Дубне работаю с 2003 года.

В Узбекистане мы часами беседуем, можем чай пить. После шести вечера практически никто не работает. Мы идем либо к семьям, либо в чайхану. В России я увидел, что люди работают допоздна, до полуночи. В рабочее время очень редко прерываются, почти не говорят о сторонних делах.

Главное в жизни — это то, что человек определяет в данный момент как важное. Для меня сейчас важна семья. Я раньше думал, будто у меня есть другие варианты. Думал, что наука важнее людей, которые во мне нуждаются.

Когда я сравнивал русских женщин и узбечек, думал, что на первых нельзя жениться. Например, мы знали, что они часто меняют парней — на каждый год по два, по три. У меня на родине иначе. Узбечка не может после семи вечера выйти из дома одна, только с кем-то из семьи. Поэтому, когда я выходил, получалось, что познакомиться мог только с русской девушкой. Но при этом всегда думал: «А как она теперь семью построит?». Она говорит: «Я люблю тебя», а я не верю. Уже в Москве я часто приходил к своей девушке домой, и когда оставался у нее на ночь, родители радовались. «Странная у нее семья», — думал я. В результате я смог жениться только на следующий год после смерти отца. Если бы он был жив, то сопротивлялся бы.

В Европе люди правильно понимают, где проходит граница между личными и коллективными интересами. Там организуют митинги, когда нужно вместе бороться против чего-то. В России и Узбекистане такого нет. Общество у нас не понимает своих интересов. Предположим, я захочу стать начальником, кто-то может сказать: «Он же узбек». Но разве национальность важна? Или вот мужчине 50 лет, он никогда не был женат и не общается с родителями. Конечно, он мне не нравится. Но я буду голосовать за него, если он хороший менеджер. Мы же здесь не семейные дела решаем.

Недавно я пытался сделать парковку в институте, для этого потребовалось собрать подписи. В ОИЯИ работает 4000 человек, но за месяц удалось собрать только одиннадцать подписей. Я был уверен, что, если наши интересы совпадают, мы должны действовать вместе. Однако некоторые люди мне так и говорили: «Я не подписал, потому что ты мне не нравишься». Но я же написал, что парковка нужна не мне, а институту. При чем здесь я?