Саша Скочиленко рассказала про типичный день в СИЗО — с обысками, прогулками в крошечном дворе и ответами на письма

— Меня часто спрашивают, как проходит мой день, а я никогда не могу толком об этом рассказать: подробности быта не пропускает цензура ФСИН, да и всё происходящее уже кажется мне чем-то само собой разумеющимся, так что я совсем отвыкла этим делиться.

Обычно я просыпаюсь задолго до подъема, и причин тому очень много:

• болит живот,
• я чувствую давление в груди, мне тяжело дышать от духоты,
• очень громко кричат чайки, приветствуя солнце (на территории Арсеналки их огромное количество),
• гавкают сторожевые собаки (они все очень милые, но, кажется, в это время требуют то ли еды, то ли прогулки),
• ужасно болит всё тело от решетки, на которой я сплю (матрас тонкий, около пяти сантиметров, и железная решетка кровати ощущается весьма явственно).

Какое-то время я лежу и пытаюсь заснуть, а потом встаю и заправляю кровать. Моя верхняя койка заправляется определенным образом — простыней наружу. А нижняя койка заправляется одеялом наверх. Пододеяльники в СИЗО запрещены, поэтому спим мы, как в поезде, только одеяло особенное — капец какое колючее.

Затем я умываюсь, чищу зубы и расчесываюсь. У нас в камере есть маленькое зеркало. В психиатрической больнице, где я была в июне на экспертизе, например, зеркал не было. Я не большой фанат смотреться в зеркало, но после месяца отсутствия этого бытового предмета просто ценю эту возможность. За несколько месяцев в заключении у меня появилось много седых волос — чувствую себя Руж из «Людей Икс». Я разглядываю в зеркало свои седые волосы и ценю каждый из них, но, признаться, немного волнуюсь, что могу не понравиться Соне, когда выйду.

Потом в коридоре кричат: «Девчули, завтрак!» Нам открывают «кормушку» — прямоугольное окно в двери камеры размером приблизительно с лист А5 — и мы должны как можно скорее поставить туда две тарелки и два пластмассовых ведра: одно под чай, другое под молоко.

Моя соседка просыпается к завтраку, и первое, что она делает, — включает телевизор примерно с таким выражением на лице: «Телевизор, родненький!» У меня в тюрьме много занятий, а вот у остальных заключенных их фактически нет, поэтому телевизионная зависимость — явление здесь достаточно распространенное. Раньше я была очень счастлива, что в моей камере не работает телевизор, так как к нему нет антенны. Но у моей новой соседки инженерный ум, она быстро придумала, как сделать антенну из старого провода для радио, и телевизор, к моему великому ужасу, начал показывать. Хорошо, что он показывает всего четыре канала: канал «Дисней», канал «Ю», канал «Суббота» и канал «78». Так что завтрак проходит под мультик «Чип и Дейл» или под украинское шоу «Хата на тата» (удивительно, что его вообще транслируют в наше время).

Потом я или Оля убираем камеру — моем пол и санузел. У нас в камере нет графика дежурств или принуждения в этом плане: убираемся, когда на это есть силы и возможность. После этого моя соседка выключает телевизор, и я начинаю отвечать на письма, рисовать, писать заявления или открытые обращения. У меня уходит по две-три гелевые ручки в день (шариковые не использую, так как нагрузка на пальцы от них больше). Иногда я надеваю специальный напульсник, чтобы рука не уставала очень сильно. Время, когда в камере не работает телевизор — мое самое любимое. Мой идеал — ноль телевизора в день, но для моей соседки идеально, чтобы телевизор работал всегда, даже когда она его не смотрит (и засыпать ей предпочтительней под телевизор). Ей приятно смотреть даже повторы шоу, которые уже показывали несколько раз! Поэтому приходится договариваться и приходить к компромиссу. Так что полдня моя соседка скучает без телевизора, а я полдня страдаю с телевизором, но на минимальной громкости.

Близится время проверки, и мы с соседкой убираем все вещи со всех поверхностей, снимаем одежду со спинок кроватей, если она там сушится, а также выставляем на стол посуду (которая выдана нам СИЗО). Раньше, когда я жила в других камерах с большим количеством человек, мне внушали, что к проверке нужно делать неизмеримо больше — например вынимать все бумаги и книги из стола (в столе есть специальные отделения, чтобы их хранить, и якобы к проверке они должны быть пустыми), или поправлять баулы (так называются сумки под кроватями, где хранятся вещи), или разглаживать простыню на кровати до уровня обсессивно-компульсивного расстройства… Но оказалось, что все это никого особо не волнует.

Время проверки наступает около десяти часов. Дежурные сотрудники по очереди открывают все камеры этажа. Когда открывают нашу камеру, то мы должны выйти, держа руки за спиной. Дежурная по камере (это либо я, либо моя соседка) сообщает номер камеры, количество человек в ней и свою фамилию, например: «Камера 302-я, содержащихся в ней двое, дежурная Скочиленко». Затем в камеру заходит сотрудник или сотрудница в форме (их еще называют галерная или галерный). Женщин здесь работает больше, так что чаще всего — галерная заходит в камеру с огромным устрашающим деревянным молотком (напоминающим молот Тора, никак не меньше) и простукивает все поверхности, а также заглядывает в шкафы. Никак не пойму, что они там ищут такими методами: пока ни в одну проверку они не нашли ничего из того, что бы их заинтересовало.

Затем галерная выходит из камеры и спрашивает, есть ли у нас какие-то жалобы, вопросы или предложения, и записывает их карандашом на лакированной деревянной табличке (кажется, что этот огромный деревянный молоток и табличка используются в тюремном обиходе приблизительно с начала прошлого века). Потом нас спрашивают, идем ли мы гулять, и объявляют примерное время, в которое мы пойдем на прогулку. Раньше нашу камеру проверяли одной из первых, и мы шли гулять сразу, а теперь нас проверяют почти последними и водят гулять после обеда, в самую жару. Иногда получается договориться и пойти гулять попозже, когда на улице будет не так тяжело. Из-за проблем с сердцем я переношу жару довольно плохо.

После проверки ко мне могут прийти и вызвать в следственный [кабинет]. Инспекторша, которая в этот день водит в следственный, подходит к глазку камеры и громко говорит: «Скочиленко!» Я радуюсь, потому что это означает, что пришел адвокат (следователь ко мне почти не заходит). Мне нужно назвать в глазок свою фамилию, имя и отчество, а также полную дату рождения, собрать документы и выйти из камеры. Инспекторша осматривает меня и прощупывает одежду, пока я стою лицом к стене, подняв руки вверх и прислонив их к стене ладонями наружу (это обязательно). Затем она вынимает из папки и потрошит всю кипу моих документов, просматривает каждую бумажку с обеих сторон (все они должны относиться к следственным действиям — если нет, мне придется оставить их в камере). После этого меня наконец выводят в следственный. Я иду по улице, держа руки за спиной (это обязательно). Я прогуливаюсь около двух минут. Ценю это время.

Я люблю идти до следственного. По дороге можно увидеть местных котиков. Их здесь великое множество. Всегда упитанные и лоснящиеся. Полудикие. Однажды видела, как один из них поймал голубя и долго носил его в зубах. По ночам слышно, как они дерутся и кубарем катают друг друга по асфальту. По дороге в следственный можно увидеть, как котики лениво лежат у входа и зевают.

Я снова захожу в здание и ищу кабинет, в котором ждет меня Яна. Яна очень заботливый и позитивный человек, предприимчивый и внимательный, а также удивительно смелый. Мне бесконечно с ней повезло. Встреча с Яной всегда поднимает мне настроение! Мы сидим в следственном, обсуждаем дело, я говорю разные вещи, которые надо передать родным. Яна приносит публикации обо мне, приветы от моих знакомых, фотографии моих родных или моих кошек… На это я могу посмотреть в течение нескольких минут, между делом — потом Яна заберет всё с собой, так как корреспонденция через адвоката запрещена. Но мне все равно приятно взглянуть хотя бы мельком.

А недавно Яна принесла мне мемы, которые прислали читатели моего телеграм-канала, и я много смеялась над ними. Мне кажется, когда я выйду, то совсем не узнаю интернет. Потом мы собираем мемы и документы, внимательно смотрим, чтобы я не забрала с собой ничего лишнего, вызываем инспекторшу, и она уводит меня обратно. Около камеры меня снова досматривают, вынимают из папки каждую бумажку и осматривают ее с двух сторон.

Потом обед. Все то же самое, как в завтрак, только тарелок нужно выдать четыре. Моя соседка опять включает телевизор (или продолжает смотреть, если я была в следственном). После обеда я снова пишу письма, обращения или рисую. Иногда в это время (но бывает, что и утром) ко мне приходят разные делегации — разбираться с моими жалобами или с теми жалобами, которые приходят от иных лиц по поводу условий моего содержания, — ОНК, комиссия по правам человека, начальники разных отделов СИЗО…

Иногда меня саму приводят к начальнику тюрьмы. Я часто переживаю после этих встреч, что не сказала чего-то важного, что-то забыла или где-то не отстояла свои границы. Визиты всегда происходят неожиданно и чаще всего выглядят так: к вам в камеру вваливается куча людей в погонах, вы должны стоять, сложив руки за спиной, теряются все слова и защитить свои интересы в такой момент крайне трудно. Иногда сотрудники прямо-таки вклиниваются в разговор, стараясь изящно перевалить ответственность за то, на что ты жалуешься, на тебя саму, твоих близких или твоих адвокатов — примерно в таком духе: «Вы говорите, что не получали питания — а вам привозили какие-нибудь продукты ваши друзья?»; «У вас сейчас болит сердце — а как часто вы ходили к врачам на воле, какого года ваши последние документы об этом?»; «Борщ ваш готовят не в отдельной посуде — а вам что же, было после него как-то плохо?» Чаще всего такой разговор оставляет довольно неприятный осадок…

Иногда после обеда выводят к врачам, если ты писала об этом заявление с вечера (лучше всего — несколько заявлений в разные дни) и если врач есть на месте. С медсанчасти попасть к врачам намного проще, чем если живешь на корпусе, где я жила в мае. Говорят, что банально не хватает сотрудников, чтобы водить всех желающих туда-сюда. Выбор врачей небольшой: дерматолог, нарколог, психиатр, гинеколог, терапевт, стоматолог (работает только на удаление). А какие еще врачи необходимы человеку в неволе?!

Где-то после обеда нас ведут гулять в бетонный двор 3×5 метров. Там есть длинная зеленая скамейка, бетонные стены с бесконечными надписями (заключенные оставляют друг другу послания, а администрация их постоянно закрашивает) и зарешеченный потолок, через который видно небо. Я бегаю кругами по двору, делаю упражнения — те, на которые хватает сил, если мне не слишком плохо. Иногда пою. В бетонном дворе хорошая реверберация, и голос в нем звучит отлично. Я знаю наизусть песни из разных диснеевских мюзиклов, и не только диснеевских, иногда читаю другим заключенным свои тексты — особенный восторг, конечно, вызывает мой текст «Выпускница» у арестованных по статье 228. Потом я просто лежу и загораю на скамейке.

В такие моменты я закрываю глаза и представляю, что нахожусь где-то на пляже… Я валяюсь на золотом песке, а рядом в самом соблазнительном купальнике лежит самая горячая красотка на свете — моя девушка Соня. Примерно в этот момент доносится лязг ключей — это означает, что мы погуляли около часа и нас забирают обратно в камеру…

Две моих самых прекрасных прогулки были тогда, когда к нам приходила кошка — в первый раз это было несколько месяцев назад, второй раз недавно. Котик шел по решетке крыши и рассматривал нас, мы звали его вниз, но он так и не спустился…

Мы возвращаемся в камеру, и моя соседка бежит к телевизору. А я сажусь за письма. Писать под телевизор крайне сложно, но я уже почти привыкла. С тоской и чувством вины поглядываю на целый баул бумажных писем… ведь ответить у меня получается чаще всего только на ФСИН [письма, отправленные через электронный сервис «ФСИН-письмо»], да и то с большим опозданием.

Перед ужином телевизор выключается, я пишу письма уже в тишине и просто радуюсь тому, что телек не работает. Потом нам приносят ужин. Нужно дать три тарелки: в две складывают кашу или картошку, а в третью — рыбу и несколько раз в месяц — маринованные помидоры (здесь их все очень любят). После ужина могут принести передачку. Обычно пакеты с передачками пропихивают в кормушку. С ними дают два листа с перечнем продуктов, которые принесли. Нужно проверить в передачке наличие всех продуктов из списка (минуты за три!). Подписать оба списка — «Передачку получила полностью», число, подпись — и отдать листы обратно в кормушку. Больше всего из передач я люблю именно эти листы, на которых мои любимые люди моим любимым почерком написали список продуктов — и именно их, к сожалению, приходится отдать.

Еда сейчас не вызывает у меня особо светлых чувств: в моей жизни были голодные времена, когда я бы за эту буханку безглютенового хлеба могла продать душу, но теперь я чаще злюсь на то, что мне прислали слишком много, так что все не влезает в холодильник и некоторые продукты придется выкинуть, когда они испортятся. Может быть, эти чувства и возникают как раз потому, что я бывала голодной художницей и радовалась, когда удавалось купить в магазине кусочек сыра. В неволе я совсем перестала ценить предметы и еду. Впрочем, наверное, есть вещи, которых бы мне хотелось. Во-первых, я мечтаю поесть вилкой. Еще хочу приготовить себе что-то самостоятельно на плите… Съесть безглютеновый хлеб не просто сам по себе, а с кусочком сливочного масла. О, или выпить йогурт! Если говорить о самых экзотических блюдах, то я бы хотела съесть безглютеновую пиццу или пасту, или, скажем, авокадо. Но больше всего на свете мне хотелось бы жареной картошки! Ни одну из этих вещей, к сожалению, нельзя получить в СИЗО…

После ужина моя соседка смотрит «Зачарованных» и «Сверхъестественное», а я пишу письма и между делом предсказываю, как дальше будет развиваться сюжет серии. Иногда мы договариваемся посмотреть какой-нибудь полнометражный мультик по каналу «Дисней», если идет что-то интересное. Обычно в это время я рисую и параллельно его смотрю. Обязательно плачу в конце от того, что добро победило.

Потом вечерняя проверка. Мы опять выходим в коридор, сдаем письма, говорим заветную фразу: «Камера 302-я, содержащихся в ней двое, дежурная такая-то». Можем озвучить жалобы, предложения или заявления. И в некоторые дни (всегда в разные, но не в выходные) мне выдают новые стопки писем. Потом дежурная по камере выносит мусор, а второй человек, который дежурит завтра, расписывается в журнале дежурств.

Нам переключают свет на ночник, который горит ярче, чем дневной свет, желают доброй ночи и закрывают в камере. После этого моя соседка продолжает смотреть «Сверхъестественное», а я читаю новые письма, подчеркиваю в них слова или делаю пометки о том, что стоит написать в ответном письме. Это мой самый любимый момент дня. Потом я моюсь из бутылки, переодеваюсь, чищу зубы и ложусь спать на самую неудобную кровать в мире.

В основном все дни проходят одинаково с небольшими вариациями — иногда я уезжаю в суд, иногда у меня ВКС (видеоконференцсвязь на апелляции), по четвергам с утра у нас забирают белье в стирку (возвращают вечером), по вторникам или средам нам приносят магазин. Здесь есть магазин, но сходить в него нельзя — можно написать список того, что ты хочешь заказать, сдать этот список в воскресенье вечером, а заказ принесут во вторник в черных пакетах. Деньги снимаются с твоего внутреннего ФСИН-счета. Товары не всегда бывают в наличии, каждый месяц прейскурант становится короче, а цены в нем — выше. Как вам ведерко с шестью солеными огурцами за 374 рубля?!

По средам и субботам — банный день: нас закрывают в душе на полчаса, чтобы мы могли помыться. Несколько раз в месяц (никогда не предугадаешь, в какой день) в нашей камере проходит обыск. Дежурная остается в камере, а второй человек ждет снаружи либо запирается в душе. Обыск проходит с разной степенью «божескости» в зависимости от сотрудников, которые его выполняют. Иногда все вещи выкидывают прямо на пол, заглядывают за все шкафы, под матрасы, выскребают пыль из щелей между половицами… Среди запрещенных предметов, которые могут изъять при обыске: стирательные резинки, цветные карандаши, лекарства без письменных разрешений на них, предметы эстетики, типа рисунков или оригами (слышала, что в одной камере однажды изъяли нарисованный на картонке смартфон), заточенные ложки, непропечатанные цензором книги, пластиковые стаканчики, четки, самодельные игральные кости или карты… Пока у нас ничего подобного обнаружено в ходе обысков не было.

Иногда сотрудники просто аккуратно смотрят все вещи, и мы подписываем документ о том, что претензий к обыску не имеем. Есть дни, в которые я занимаюсь ручной стиркой. Есть дни, в которые нахожу время почитать (что-то, кроме писем). Но каждый вечер перед сном я медитирую. Люди часто делятся со мной в письмах разными техниками медитации. Я с удовольствием пробую их все.