«Сегодня петербургский стиль — это миф»: историк моды — о городском костюме эпохи Петра I, Советов и Путина

Самый яркий исторический петербургский стиль — это эпоха Петра I. Что такое Петербург Петра? Это маленький остров, где люди странно одеты в европейский костюм на одутловатое боярское тело. Тогда к европейской одежде привыкали, в нее встраивались, с ней росли. Петербургский стиль тогда — это европейский стиль с купеческой подкладкой. Он был странным, ярким. Потом все привыкли к европейской одежде: в Самаре или в Нижнем Новгороде стали носить то же, что носят связанные с императором люди.

Новый виток петербургского стиля — это эпоха Николая I, которая, как и петровская, была своего рода тоталитарной. Николай был большим любителем деталей, нюансов и практически весь Петербург одел в мундир, его носили практически 80 % людей на улицах: военные, чиновники — все были в зеленом сукне. «Шинель» Гоголя — гимн петербургскому стилю эпохи Николая. Иногда император сам исправлял костюмы: ездил по Петербургу и сбивал шапки, треуголки, а иногда, если какая-то деталь формы не соответствовала уставу, давал кулаком в лицо.

Николай повлиял и на женскую моду. В 1834 году он издал не просто устные рекомендации, а постановление, согласно которому любая придворная дама, являвшаяся в Зимний дворец на бал или большой выход, должна была надеть в соответствии со своим статусом (статс-дама, фрейлина и пр.) русское платье, напоминавшее национальный костюм. Каждому из рангов император придумал свой вариант русского платья, отличавшийся шитьем, цветом. Это была первая попытка вернуть позиции утраченного русского стиля, который искоренял Петр I.

Слева: императрица Александра Федоровна в русском придворном платье. Справа: княгиня Зинаида Юсупова в платье, которое было официально введено императором Николаем I в 1834 году

При более либеральном Александре II нюансы исчезли и конформный петербургский стиль перестал существовать. В то время в Петербург наконец проникала идея массовой одежды, узнали о швейных машинках. Но самое главное — петербургская публика начала становиться европейской в глобальном понимании.

С приходом либерализма на улицах Петербурга все расслабились и появилось много сумасшедших. Например, был такой публицист Павел Якушкин. Он решил, что он мужик, хотя был мелкопоместным дворянином. Якушкин начал одеваться как мужик: носил все помятое, сермяжное, не мылся, постоянно ел лук (потому что считал, что мужики пахнут луком), носил огромную бороду — был одним из первых ламберсексуалов. Но аутентичного петербургского стиля уже не существовало: если взять фотографии того периода и не знать, где сделан снимок, то определить, из Петербурга человек или из Москвы, из Риги или из Юрьева, будет сложно.

Слева: безымянный молодой человек, демонстрирующий популярный в эпоху Александра II костюм «а ля мужик». Справа: Павел Якушкин, одетый «под мужика»

Ни один петербуржец до революции, на рубеже XIX и XX веков, не мог себе позволить носить шубу мехом наружу. В Петербурге, раньше, чем в Москве, появились автомобили и, естественно, шоферы. Большинство автомобилей были открытыми, с кожаными или коленкоровыми козырьками, в них было холодно, а шоферы должны были ждать хозяина по несколько часов хоть в минус тридцать. И водители стали носить шубы мехом наружу и внутрь, чтобы не замерзнуть. Появился шоферский шик. И никто больше эти шубы не надевал, как бы холодно ни было: люди боялись, что их примут за водителей, что оскорбительно. А вот в Симбирске, в дальних городах, даже в ателье богатые люди позировали в шубах мехом наружу. То, что было правилом для Петербурга и Москвы, не было правилом для регионов.

Супруги в зимних костюмах. Слева: состоятельные жители отдаленных губерний Российской империи. Справа: столичный стиль — на даме ротонда, на господине — пальто мехом внутрь

Следующий этап, когда возникает петербургский, вернее, петроградский стиль, — это Гражданская война и НЭП. Одоевцева (Ирина Одоевцева — русская поэтесса и прозаик, прим. «Бумаги») называла его «позолоченная бедность». Бывшие петербуржцы пытались, несмотря на бедную жизнь и сумасшедшие цены, хорошо одеваться. И петроградский стиль того периода — сочетание совершенно несочетаемых вещей: современных, бедных, с тем, что донашивали с десятых годов. Был, к примеру, публицист Владимир Пяст, который с зимним пальто носил летние клетчатые брюки, потому что других не было. Тогда перелицовывали красивые шубы, из портьер шили пальто и шапки.

Назвать петроградских икон стиля сложно: были невозможные условия, шла война, денег не было. Да и после войны не все шло гладко: Чуковский описывал, как стоял в очередях за гуманитарной помощью, одеждой, от американской гуманитарной миссии ARA. Единственным модником, многие об этом писали, был Юрий Анненков — он и до эмиграции был денди, единственным человеком в Петрограде, носившим монокль. Анненков пытался одеваться с вывертом, с изыском, так как у него была возможность — он хорошо зарабатывал, рисовал Ленина и Троцкого и жил на четырех пайках.

После НЭПа началась сталинская эпоха, «уравниловка», а в культуре — социальный реализм. Одевались одинаково, стараясь не привлекать к себе внимания. Появился советский стандарт: в Москве был Общесоюзный дом моделей одежды, позже возник Ленинградский — они заложили основу советского стиля. Ленинградский дом одежды, например, работал по советской системе до 90-х годов, все лучшее происходило в Москве, там развивался «авангард» костюма. После 30-х говорить о ленинградском стиле сложно, были разве что разные школы кроя, но это уже сугубо профессиональное отличие.

Слева: Юрий Анненков, один из главных петроградских денди начала 1920-х годов. Справа: петроградская «золотая молодежь» в маскарадных костюмах, составленных из «чего попало», на голове девушки — раструб от граммофона

Есть такой миф: Москва — купеческая, Петербург — аристократический. В костюме, начиная с эпохи Александра II, это практически не проявлялось — и в Петербурге были купцы-староверы, которые ходили в чуйках, и в Москве были аристократы, жившие с выездом за границу.

В дореволюционной России не было такого, чтобы москвичи носили так-то, а петербуржцы по-другому, потому что были одинаковые школы этикета, все учебники в основном переписывали по европейским стандартам. В Петербурге и Москве был лучший крой, свои известные закройщики и портные. Многие горожане по полгода проводили за границей: Рим, Бад-Эмс, Париж. Костюм у них был, конечно, приличнее, чем у богачей где-нибудь в Туле.

Слева: житель Петербурга в классическом купеческом костюме — бархатной поддевке и сюртуке. Справа: московский предприниматель из купцов демонстрирует последние тенденции парижской моды

Сейчас петербургского стиля нет. Есть петербургская мода, которую и не все носят. Это мода авторская и у нее два формирующих признака. Первый — любовь к приглушенным цветам, этим увлекается большинство модельеров помимо Татьяны Парфеновой. Второй — ретромания, это делают все. Некоторые начинают играть в некую петербургскую аристократическую культуру, придумывать образы, связанные с Набоковым, Юсуповым, или создают формы, рожденные самой архитектурой Петербурга. Играются с историей города, потому что ее здесь много. Это, пожалуй, и все.

Сегодня петербургский стиль — это миф. Если у города сейчас есть какой-то стиль, это значит, что он совершенно не интегрирован в глобальное пространство. Это бывает, когда в государстве плохо со свободой слова. Например Тегеран: мужчины в застегнутых на последнюю пуговицу белых сорочках и в черных брюках, женщины ходят в основном в черном. В Ашхабаде то же самое, там цветные платья — это своего рода униформа.

Помимо этого, Петербург — многонациональный город. Говорить о том, что существует петербургский стиль, имея в виду потоки мигрантов, немыслимо. Это то же самое, что заявить сейчас о существовании парижского стиля: его просто нет. Ни один нормальный парижанин не наденет тельняшку и берет, а багет не съест, это только для туристов — как у нас кокошники, валенки и матрешки.

Выйдите на Невский проспект и абстрагируйтесь от архитектуры. Если вырезать людей и вставить их в центр летнего Парижа или Нью-Йорка, публика, в принципе, будет та же. Молодые люди, носители моды, одеваются одинаково — те же самые бороды ламберсексуалов, те же самые стрижки с выбритыми под тридцатые висками и затылками. Это говорит, что, несмотря на политическое охлаждение, и Петербург, и страна воспринимают внешнее влияние.

У нас даже нет эффекта запаздывания, который был в девяностые и начале двухтысячных. Если появляется такой феномен как ламберсексуал, то ровно в то же время, когда о нем пишут интернет-издания, ламберсексуалы уже здесь, ходят по городу. Это говорит о том, что у людей есть возможность ежемесячно или ежегодно выезжать в Нью-Йорк, Лондон, Париж, смотреть показы, листать сайты и копировать. И современные заморозки в политике — это маленькая корочка льда, которую можно разбить.