Петербургскую художницу и музыкантшу Сашу Скочиленко приговорили к 7 годам исправительной колонии по делу о замене ценников. Что Саша думает о приговоре? «Бумага» публикует ее письмо — о процессе, поддержке, решении суда и будущем.
Спасибо всем, кто следил за моим процессом и освещал его. Мой процесс был блестящим, мой процесс был идеальным в плане показательности. Каждое слово, сказанное в этом процессе, было задокументировано.
Представляете, мы с вами вместе создали документ эпохи!
Каждое заседание было увлекательным, как целый фильм. Я всегда ехала в суд с предвкушением: «Ох, что же будет дальше?» Каждую секунду в зале суда я проживала «здесь и сейчас». Каждое мгновение было судьбоносным, каждое слово было исполнено смысла. Это была идеальная драма: с увлекательной завязкой, умопомрачительной кульминацией и катарсисом в финале. Я не могла представить, что мое произведение окажется таким ярким, таким целостным, таким ошеломительным. Мы были похожи на людей, которые приходили в русские суды в XIX веке. Процесс был похож на те, о которых писал Достоевский, или на те, которые придумала Айн Рэнд.
Многие спрашивают меня: «А стоило ли оно того? Ведь из-за такого шума ты и получила семь лет. Зачем было все это?» Отвечаю: «Да, стоило! Еще как!» Во-первых, было весело… А если серьезно, то да — это надо было делать громко. Иначе вообще в чем был смысл моего поступка? Cделать, а потом спрятать голову в песок? Или еще хуже того: говорить, что я дико раскаиваюсь, демонстрируя режиму, что он сильнее, чем человек, желающий мира? Я показала очень многим, что в России есть репрессии. Привлекла внимание к проблемам политзаключенных людей, которые раньше ими вообще не интересовались. Показала, что можно пережить и что можно стерпеть в борьбе за мир. Вдохновила многих. Разве семь лет — большая плата за это? Что такое семь лет? Плюнуть и растереть!
Что такое эти репрессии против гражданского общества, поддержки, человечности, любви? Просто пыль! Надеюсь, это всем уже стало ясно.
Все случилось в точности, как я и предполагала. Этой системе стоило просто отпустить меня, и о моей истории забыли бы уже завтра — но благодаря тупой недальновидности государственных органов, абсурдному процессу и жестокому наказанию мой голос зазвучал так громко и чисто, что его услышали в разных точках нашей планеты, и вызвал огромный резонанс. Я маленький трикстер, который обхитрил больших хмурых дядек в серых кабинетах.
Основная задача нашей государственной системы — давить в зародыше любых инакомыслящих лидеров: это видно даже на уровне муниципальных выборов. Она боится их уже панически, поэтому совершает ошибки. У меня и в мыслях никогда не было становиться лидером мнений или политической фигурой. Предел моих мечтаний — заниматься музыкой, рисовать комиксы и проводить время с близкими, но вместо этого режим в своей слепой и тупой жестокости сделал из меня символ сопротивления. Где логика? Вы хотите давить лидеров или создавать новых? У меня самой к этому не лежит душа — я рождена для творчества и любви, а не для общественной деятельности.
Я создана для другого — но я вынуждена делать то, что я делаю, чтобы защитить себя и своих близких, свою совесть и свои ценности.
Государственные органы при помощи моего образцово-показательного дела пытались показать всем моим единомышленникам — которых, как оказалось, довольно много в нашей стране, — что повторять мой поступок опасно. Приговор имел воспитательную функцию — но, к сожалению, воспитать население не получилось. Мои идеи, как чума, расползлись даже по тюрьме. Под воздействием моего приговора люди еще больше разуверились в справедливости и самостоятельности нашего правосудия — а еще и объединились, познакомились на заседаниях и в интернете, узнали, что их много.
Мой процесс имел силу и воздействие десяти тысяч акций, подобных одной, за которую меня судят.
Давайте, подгоните еще более жесткую апелляцию, я хочу стать еще громче! О каком идеологическом воспитании можно говорить, если мой процесс сделал мой поступок еще более привлекательным? Где логика? Многие пишут мне о том, что я вдохновила их бороться за мир и не отступать от своих моральных ориентиров. В общем, воспитание имело обратный эффект.
Да, я вдохновила людей. И это неудивительно. Люди вообще очень сильно вдохновляют других людей. Меня саму вдохновляют люди — люди, которые меня поддерживают, люди, которые со мной переписываются, и, да, люди которые со мной сидят. Тюрьма — это библиотека человеческих судеб. Я «прочитала» здесь удивительные истории, и не только о том, как заключение ломает жизни. Да, ломает. Но представляете, есть те, кому тюрьма спасла жизнь.
Я знаю девушку, которой тюрьма помогла выбраться из криминального бизнеса: мужчина угрожал ей расправой, если она бросит работу химика. Некоторые признавались мне, что тюрьма спасла их от передоза. Речь идет о людях с многолетней историей проблемного потребления. На них нет живого места, у них огромные вздутые руки и ноги, у них нет зубов, у них тромбоз, застой лимфы, ВИЧ и язвы на теле — все это последствия очень тяжелых веществ, которые вызывают сильнейшую зависимость. Чудовищно переломавшись здесь, в СИЗО, за первые недели после ареста, они делают первые долгожданные шаги к новой жизни, учатся радоваться простым вещам, налаживают отношения с родными, в первый раз за много лет строят планы на будущее. Есть женщины, которые, оставшись наедине с собой, понимают, что состояли в отношениях с абьюзером. Или те, кто понимают, что неправильно выбирали друзей.
Испытание тюрьмой обнажает в людях истинное.
Да, есть те, в ком тюрьма открывает экстремально звериное, — но их в разы меньше, чем тех, в ком тюрьма открывает экстремально человеческое. Когда в тюрьму заезжает новенькая — без вещей, в чем была одета, когда ее задержали, — с ней всегда поделятся едой, одеждой, стиральным порошком, сигаретами… Кто-то, сидя в тюрьме, открывает в себе талант к рисованию, интерес к литературе или религии. У кого-то ярко открываются способности к юриспруденции. Такие люди начинают помогать другим: пишут с ними жалобы, апелляции, ходатайства… Я лично знаю одну женщину, которая на воле занималась гражданским правом, но в заключении была вынуждена погрузиться в уголовно-процессуальный кодекс, который за три года нахождения здесь заучила почти наизусть. Она помогла нескольким женщинам выбраться на домашний арест. И каждый, без исключения, кто проходит через опыт тюрьмы, становится сильнее стократ. Я видела это своими глазами. Это поистине вдохновляет.
Как я и обещала: с самого первого дня до сегодняшнего я нахожу в опыте своего заключения самое светлое и прекрасное.
Наше государство все пыжится и пыжится для того, чтобы сделать мне что-то плохое, пытается как-то меня наказать — а не получается. Я не чувствую себя наказанной, я чувствую себя вдохновленной тем, что происходит со мной. Я не чувствую себя на дне, я чувствую себя на вершине. Хотели напугать, а вот и не напугали. Я видала передряги и пострашнее — например суицидальную депрессию без средств на лекарства. Хотели меня сломать, а вот и не получилось. И если наша новорожденная система репрессий не может сломать хрупкую женщину с хроническими заболеваниями и биполярным расстройством — которое даже на свободе превращает человека в хлипкую тростинку, — то кого и что она вообще может сломать?
«У нас нет никаких репрессий, — говорят верха. — Просто в военное время необходима цензура». Но это что — цензура? Цензура — это когда о чем-то запрещают говорить, а не когда полтора года трезвонят о том, о чем якобы говорить запрещено. Мой процесс создал возможность даже для СМИ, которые ограничены рекомендациями Роскомнадзора, транслировать тезисы, за которые меня судят. Все уже слышали, все уже знают — даже те, кто вообще не хотел об этом знать. Где логика? Чем больше государство пытается задавить неугодную информацию, тем больше она, как вязкая масса, сочится из всех щелей.
Мой процесс был спором за правду. За то, что считать правдой, а что нет. Наше государство хочет иметь монополию на правду — подобно тому, как оно имеет монополию на железные дороги.
Мое обвинение стоит на том, что «официальный» равно «истинный». Первый канал — истина. «Радио Маяк» — истина. Сайт борьба-с-фейками.рф — истина. Вывод можно сделать только один: если уже не получается доказать истину — значит нужно законодательно принудить к ней. Если то, что необходимо называть истиной, уже не получается талантливо предъявить народу, если уже нет тех, кто может убедительно толкнуть идеологию — о да! Россию покинули не только айтишники, но и мощные креативные специалисты, — то приходится приобщать людей к так называемой истине при помощи тюрьмы.
В нашем процессе было столько места для того, чтобы как-то доказательно донести идеологическую истину, но прокурор с этим просто не справился. Он ведь мог Соловьевым разливаться о том, почему его истина истинней, чем все остальные. И где? Я ожидала намного большего. Эта идеологически накачанная речь не состоялась не столько потому, что наш прокурор — весьма посредственный оратор, сколько потому, что слов этих, идеологически правильных, ему взять особо неоткуда — не с сайта же борьба-с-фейками.рф? Прохудилась наша идеология — вот и не может породить чего-то в действительности убедительного или убеждающего. «Вот и все. Рис уходит из плова».
В итоге: какие цели были достигнуты нашими государственными органами? Не показали красивого идеологического выступления. Не утвердили цензуру. Не воспитали народ. Не сломали. Суеты навели, да и только. Мои же цели были достигнуты. Я провела гигантскую акцию, которая привлекла внимание огромного количества людей к репрессиям в современной России, к проблемам нашего правосудия и пенитенциарной системы.
А что поделать, если у нас сегодня единственное место, из которого можно свободно высказываться, — это клетка в зале суда?
Я ни о чем не жалею: я рассказала красивую, трогательную, зажигательную и безумную историю о правде, пацифизме, поддержке, ненависти, человечности и настоящей любви. В этом и состоит мое предназначение как творческого человека. Спасибо, что вы ее посмотрели, выслушали и приняли в ней участие. Вот и финал. Смотрите! Что это там наверху? О! Это падают титры. Но не спешите, пожалуйста, расходиться. Мы делаем сиквел. По слухам, мой следующий перформанс будет называться «Освобождение из тюрьмы».
Продолжение следует…
Что еще почитать:
- «Любовь сильнее войны». 19 месяцев дела Саши Скочиленко — в фотоистории Андрея Бока для «Бумаги»
- «Несмотря на то, что я нахожусь за решеткой, я свободнее, чем вы». Последнее слово Саши Скочиленко — ода жизни и миру на пороге колонии
