Власти и граждане не могут прийти к единому мнению по поводу названия Дня снятия блокады. Филолог Виктория Васильева объясняет, чем принципиально использование слова «освобождение», почему нетолерантно говорить «немецко-фашистские войска» и как название влияет на отношение людей к событию.
С 2013 года 27 января именуется Днем полного освобождения советскими войсками города Ленинграда от блокады его немецко-фашистскими войсками. В этой формулировке, как и хотели, «снятие» заменили на «освобождение», но теперь фраза выглядит излишне сложной для восприятия. Петербургские справедливороссы уже внесли в Госдуму законопроект о повторном переименовании. Владимир Путин, принимающий участие в торжественных мероприятиях, также заявил, что современное название не учитывает роли гражданского общества. Президент поддержал инициативу по изменению: «Пообсуждайте это со всех сторон. Это вопрос чувствительный, чтобы обидно никому не было, но в то же время, чтобы можно было найти оптимальный вариант названия этого праздника».
Виктория Васильева
Кандидат филологических наук, доцент кафедры речевой коммуникации Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций
Номинация такой праздничной даты имеет огромное значение. Если «имя праздника» выглядит громоздко, а сама фраза требует бесконечных переходов от одного словосочетания к другому, логические отношения между этими словосочетаниями не считываются с первого раза, — то на уровне языкового чутья номинация может вызвать у человека раздражение, даже отторжение. Эти чувства могут переноситься и на само событие, что формирует сомнительное отношение к событию, оно начинает выглядеть искусственным и придуманным. Как это воспринимают люди — важно. Слово «снятие» заключает в себе некоторый акт воли. И самое важное здесь, что у наложения каких-то ограничений и у их снятия должен быть один субъект действия: тот, кто наложил арест, тот его и снимает; тот кто присвоил индивиду статус «инвалид», тот и «снимает инвалидность». А вот в значении слова «освобождение» включены два актора действия: один ограничил свободу, например, — другой освободил от этой несвободы. «Снятие» блокады означает, что мы держали эту блокаду, а потом сами решили ее снять… Но ведь это была фашистская блокада! И получается, что в слове «снятие» есть ощущение нашей личной воли. Но мы не «сняли» блокаду, мы ее прорвали — а потом и полностью освободили Ленинград и ленинградцев от нее. В плане заочной дискуссии с некоторыми мнениями, что, дескать, Ленинград не освободили, а «лишь» сняли блокаду: в словосочетании «освободили от блокады» есть дополнение: от чего освободили? От блокады, то есть не от неволи, не от врага даже, а именно от ситуации, созданной не нами! Что касается «фашистской» или «немецко-фашистской» блокады, то здесь государственная принадлежность фашистской армии значения не имеет. Речь идет об общем образе врага. Этим врагом был фашизм. Мы воевали с фашизмом как с ненавистной нам идеей, как с феноменом и должны были уничтожить его, а не Германию и не немцев. Например, в фильмах, которые снимались после войны, не так активно подчеркивается, что война шла против немцев. Носителями идеи фашизма были люди, принадлежащие разным этносам. Мне не нравится в названии памятной даты формулировка «немецко-фашистские захватчики», мне нравится «фашистские захватчики»: с современной точки зрения это более толерантное определение. «День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады» — это, на мой взгляд, абсолютно достаточная по смыслам номинация, абсолютно прозрачная по действию и понятная по идейной подоплеке этого события.Фото: Алексей Гущин
