«Бумага» продолжает рубрику, посвященную городским окраинам, в которой автор паблика «
Спальные районы страны Oz» Игорь Антоновский рассказывает о том, как живется в местах, далеких от Думской, Невского и Рубинштейна.
В новой колонке: окрестности Пискаревского проспекта с древними шведскими поселениями, кладбищами, советской реальностью и судьба одного человека, похожего одновременно на графа Меншикова и бомжа.
Иллюстрации: Екатерина Касьянова / «Бумага»
Я прихожу к «аэродрому» — месту во дворе на улице Замшина, напротив двери, из которой ты должна выйти с работы, закуриваю сигарету, смотрю на свет в окне, жду тебя. Одновременно со мной на балконе третьего этажа начинает курить женщина в куче платков. Она похожа на старую цыганку, и это придает еще больше мистики тысячеглазому двору, готовому обрушиться всеми своими желтыми клеточками на черноту зимнего вечера.
Пискаревка неряшливая и шальная. Пискаревка такая, будто соратники Петра I — Меншиков, Бестужев, Брюс — спились где-то в советском пятиэтажном прошлом, превратились в бомжей и алкашей, в сутулых ленинградцев с серыми лицами. Пискаревка черноземна. Кажется, что почва тут рыхлая, хотя сейчас зима, снег и черная земля скрылась под белой январской тканью.
Когда я описывал Олега знакомым, мне приходилось применять конструкцию «он похож даже не на алкаша, а на бомжа», при этом безо всякой злобы
Я вспоминаю, что знал одного такого «соратника Петра», жившего тут и спившегося совершенно. Его звали Олег Тарасов, лицо его было торфяным и по цвету, и по структуре. К тому же совершенно женская отечность от пива превращала его — человека-мешка, шального, раскоординированного — в какую-то невыносимую тетку. Прости, Олег. Вспоминаю как есть.
Он разрушил одну из легенд моей юности. На питерском телевидении была передача «Ночной странник», где мужчина за редким тогда ноутбуком рассказывал про разные сайты. Лицо его не показывали, только аккуратные руки с бокалом дорогого алкоголя или сигаретой. Вокруг него создавали соответствующую атмосферу: яхта, ресторан или камин и женщина на кровати в расфокусе. Программа шла больше десяти лет назад. Тогда я учился в школе, сидел в интернете по диалапу и из-за остатков детского воображения мне казалось, что ночной странник действительно существует.
С Олегом я познакомился в 2010 году. Оказалось, что все тексты для «Ночного странника» писал он, подбирал ссылки, искал материал. Сказать, что он контрастировал с образом, созданным в той программе, — ничего не сказать. Конечно, в кадре были пальцы и голос артиста, но суть его, душа, разум — Олег Тарасов — были чем-то поразительно противоположным. Когда я описывал его знакомым, мне приходилось применять конструкцию «он похож даже не на алкаша, а на бомжа», при этом безо всякой злобы. Я очень полюбил Олега — его невозможно было не полюбить — но выглядел он действительно так.
Он обладал широчайшей эрудицией, редким умом, и, видимо, отличной способностью к убеждению. Его окружение — IT-журналисты, блогеры, фэнтези-писатели, сценаристы компьютерных игр — все были сплошь сталинисты, и многие из них признавались мне, что в величии Сталина убедил их именно Тарасов. В том году, когда мы с ним познакомились, они как раз запускали «сталинобус» — автобус ко Дню победы с изображением тирана.
Олег оживлялся и непременно говорил, что весь проспект Энергетиков — одно большое кладбище, что существует оно с XII века, что кости тут лежат прямо под ногами
Я приезжал к Тарасову, и мы ходили по Пискаревке. Он шел с баклашкой пива, на которое частенько стрелял у меня деньги, и мурлыкал себе под нос краеведческие истории про XII век и шведские поселения, про петербургские дачи солидных господ, про антиатомную тематику района, который создали в советское время. Мы шли по Екатериненскому проспекту мимо авторынка — памятника бандитским 90-м. Черная земля Пискаревки открывала нам свои культурные слои, и ночной странник, мой проводник, что-то нечленораздельно пытался мне рассказать, перескакивая с темы на тему. Мы выходили к Большеохтинскому кладбищу, его любил Тарасов, и еще там лежат мои бабушка с дедушкой. Тут Олег оживлялся и непременно говорил, что весь проспект Энергетиков — одно большое кладбище, что существует оно с XII века, что кости тут лежат прямо под ногами.
Ему нравились империи, нравились люди, кромсающие друг друга, и неважно, при шведах ли, при Петре, при Сталине, при дележе авторынка или в компьютерных играх. Ему, наверное, нравилось ощущение холодной сырой земли, в которой были только кости.
О его смерти я узнал в очереди в Burger King
О его смерти я узнал в очереди в Burger King. Мне позвонил Слава Резаков и сообщил, что Тарасов умер. В тот же момент меня спросили, что я буду заказывать.
Олега сожгли в крематории там, где заканчивается Пискаревка и начинается мой родной район. Его кости не легли в сырую землю. Он остался ночным странником, удаляющимся в парк Академика Сахарова с совершенно дурацким пакетом, из которого, как у Митяева, протекло пиво. Он и сам был человеком-пакетом, Меншиковым или Брюсом, Бестужевым или Шафировым — имперец, обреченный жить в Ленинграде.
Ты выходишь с работы усталая, а тетка в платках, которую я хотел показать тебе, уже закончила курить. Я говорю, что люблю тебя, и забываю про Тарасова. Мы идем на автобусную остановку, чтобы скорее уехать прочь с Пискаревки. Навстречу нам — темный вечер, как черная земля, странники в ночи и культурные слои археологических раскопок из рассказов Олега. До метро остается еще несколько тысячелетий.
