Paper Kartuli познакомилась с координатором проекта неформального образования Frame Максимом Иванцовым. До войны он жил в Петербурге и организовывал тренинги и дебаты для школьников и учителей.
Максим рассказал о том, как сложно создать идеальное пространство для активистов, почему Frame стал проводить меньше мероприятий о войне, а также о работе над пособием для педагогов, чтобы в будущем их ученики не выбирали диктаторов.
Кто вы?
— Я тренер по правам человека. Занимаюсь продвижением интерактивных методов в сфере гражданского образования. Проект неформального образования Frame родом из Петербурга (раньше инициатива называлась «Школьные проекты» — прим. Paper Kartuli).
После возвращения [Алексея] Навального [из Германии после лечения] в России стали сильнее закручивать гайки — я понял, что к президентским выборам в 2024-м репрессии усилятся. Мы начали продумывать план Б: изучать законодательство разных стран, чтобы уехать, если в России не удастся работать.
Я уехал из Петербурга 24 февраля [2022-го]. В два часа дня уже пересекал границу как последний трус, потому что боялся, что границы закроют. Я тогда понял, что такие конфликты быстро не заканчиваются. А даже если война закончится, политика в России будет явно несовместима с работой, связанной с правами человека.
Идея сплочения нации [продвигаемая в РФ] напрямую противоречит идее, за которую выступаем мы. Мы говорим о том, что нужно защищать права и интересы каждого человека, чтобы общество его не съело.
Где мы?
— Это наше пространство Dom на Бетлеми, 23. Долгое время мы снимали это место вместе с проектом Emigration for Action, вместе делали ремонт. Здесь есть кафе, основной зал для мероприятий, внизу курсы грузинского, английского, немецкого.
Мы выбрали для переезда Тбилиси, потому что здесь благодаря наследию Кахи Бендукидзе гораздо проще устроиться и начать что-то делать, чем, к примеру, в Европе.
В моем идеальном мире это пространство [Dom] нужно для того, чтобы активисты и журналисты общались, пересекались, знакомились в неформальной среде, чтобы потом по-доброму вместе взаимодействовать. У нас проходит школа расследователей для журналистов, школа прав человека для активистов.
Проекты для учителей мы тоже проводим. С теми, кто находится в России, работаем осторожно и выбираем методики и темы, которые можно относительно безопасно использовать и обсуждать в РФ: например, буллинг и борьба с конфликтами [в школе].
На этой неделе мы встречались с группой людей, которые занимаются гражданским образованием. Мы начинаем писать пособие о том, почему происходят войны и как сделать так, чтобы они не повторялись.
Что касается работы с детьми — того, что мы активно делали в Петербурге, — эту деятельность мы свернули: не хватает ресурсов. Периодически ведем разговоры о школьном коммуникационном клубе, но пока его нет. Сейчас в пространстве есть садик для украинских детей, но мы только предоставляем для него площадку.
Еще одно направление нашей работы — это мероприятия в пространстве: лекции, кинопоказы, дебаты. Это точка притяжения для активистов. Нас многие обвиняют в том, что мы проводим мало [ивентов] про войну. Но мы заметили, что они не пользуются спросом.
С одной стороны, важно, чтобы люди могли сохранять что-то от мирной жизни. С другой — важно, чтобы мы не забывали про войну и чтобы антивоенных активистов становилось больше. То есть людям, которые много думают про войну, хочется сказать: «Отдохни». А тем, кто не думает, — «Думайте про войну». Мы работаем над тем, как перестроить нашу деятельность так, чтобы найти этот баланс.
Так сложилось, что основной язык общения здесь русский. У нас есть меню на грузинском и английском, иногда проходят мероприятия на английском языке. К нам регулярно приходят наши грузинские друзья — несколько журналистов и активистов. Мы очень сильно дорожим этими контактами, но это меньшинство.
Как вы?
— Я помню, [еще в России] парень из движения «Весна» попросил помещение, чтобы проводить вечера писем для политзаключенных. Сказал, что в то место, где они раньше проводили вечера, пришли менты. Я попытался объяснить, почему нет [возможности проводить мероприятия у нас, — из-за угроз], но самому потом было очень тошно. Это мудацкий и нехороший поступок.
В Грузии точно меньше страха и больше солидарности и взаимопомощи, которая спасает. Здесь я встречаюсь с людьми, и появляется ощущение, что тебе хотят помочь, — в России это было забыто. Мне кажется, в обществе, где есть страх, солидарности сложно родиться.
Сейчас меня зажигают вещи, с помощью которых мы пытаемся сделать мир лучше. Хочется сделать хорошие методики для учителей и внести свой вклад в то, чтобы в послевоенном мире появились занятия, направленные на то, чтобы не было войн, чтобы люди не выбирали диктаторов.
Хочется жить в мире, где политики — это честные и порядочные люди. Мы к этому придем: если сравнить современное общество с тем, что было 20 и 30 лет назад, сейчас совершенно другая культура — более порядочная и открытая. Становятся популярными идеи о равенстве и независимости, появляется понимание того, что демократия — это не когда большинство победило и побило меньшинство, а когда люди договариваются.
Что еще почитать:
- «В Тбилиси нет распространенного мнения, что культура вне политики». Знакомьтесь: музыковедка Христина Джишкариани и ее любимые дома на улице Ингороква.
- В Грузии хранят карточки политзаключенных времен Российской империи. Вот истории пяти арестантов: от Жордании до Церетели
