Белоруске Яне Пинчук дали 12 лет колонии — в 16 раз больше, чем ее жизнь с мужем на свободе. Вот их история о любви, мечтах и поддержке

25-летнюю Яну Пинчук приговорили к 12 годам колонии по делу о создании оппозиционных телеграм-каналов во время протестов 2020 года в Беларуси. Девушку задержали в Петербурге в ноябре 2021 года — через месяц она со своим молодым человеком Никитой Сафроновым должна была улететь в Испанию.

Никита и Яна познакомились благодаря тем же каналам, из-за которых власти Беларуси отправили девушку в колонию. «Бумага» поговорила с Никитой о приговоре, свадьбе в СИЗО, поддержке и мечтах о будущем.

«Сложно рассуждать даже о том, что будет через год». О приговоре

— Как ты?

— Иллюзии, что будет какой-то маленький или адекватный срок, не было ни у меня, ни у Яны. Когда я услышал о приговоре, меня, конечно, потрясло где-то часик, а дальше уже взял себя в руки и понял, что есть задачи, которые нужно выполнять. Сконцентрирован на них, поэтому состояние можно назвать стабильным, нормальным.

— Как я понимаю, сразу связаться с адвокатами в Беларуси не удалось. Как ты узнал о приговоре?

— Бывшая сокамерница Яны, которую осудили на «домашнюю химию», ходила к ней на суд поддержать — и после суда мне написала.

— Насколько я понимаю, самым оптимистичным был срок в 6 лет — и вероятность срока до 19 лет. Какие эмоции вызвало число двенадцать?

— Оптимистичный вариант в 6 лет был, пока Яне не добавили статьи за массовые беспорядки и за терроризм. В тот момент стало понятно, что будет больше 10 лет — и был страх, что дадут 19−20.

Мы обсуждали с женой другого политзаключенного, что очень извратилось восприятие сроков и цифр. Когда в Беларуси начали выдавать 12, 6 лет казалось уже не таким большим сроком. Сейчас дают 22 года, 25 лет — и на этом фоне 12 кажется не таким большим сроком.

Больше всего себя успокаиваешь тем, что Александр Лукашенко не пробудет у власти так долго. Я более чем уверен, что 12 лет Яна не пробудет в заключении. Шесть — возможно.

— Я правильно понимаю, что теперь у вас нет возможности встретиться?

— У меня в целом не то чтобы есть возможность приехать в Беларусь. Ближайших родственников политзаключенных в Беларуси тоже сажают — за любые вещи. Например, за интервью телеканалу «БелСат», как было с Дашей Лосик. А у меня интервью с телеканалом «БелСат» где-то штук шесть, так что там лет на восемь [заключения] накопилось.

— Ты думаешь, как пережить те годы, что Яна будет в заключении? Или ты сосредоточен на ближайших задачах?

— Больше на ближайших задачах, да. Если думать об этом сроке — ничего не поменяется, только хуже себе сделаешь и загонишь себя в депрессию. Нет ничего хорошего в том, чтобы думать: «А что будет дальше?»

Всё, борьба закончилась. Остается только помогать, поддерживать и говорить, говорить, чтобы в будущем реабилитировать человека.

Мы еще из таких стран, что неизвестно, что будет завтра. Что выкинет один президент или второй. Так что сложно рассуждать даже о том, что будет через год.

— Какие задачи ты себе сейчас ставишь?

— На ближайшее время — предавать максимальной огласке, говорить о несправедливости срока, о статьях, которых вообще не должно было быть. Мы пытались с «Московской Хельсинкской группой» задать вопросы Генпрокуратуре России, не смущает ли их, что Генпрокуратура Беларуси их фактически обманула. Но, видимо, не смущает.

— В контексте Беларуси это наивный вопрос, но есть ли всё же шансы смягчить приговор, хоть как-то улучшить ситуацию Яны?

— Приговор точно мягче не будет. По ее статьям он довольно лояльный, как бы это ни звучало. Апелляция наверняка будет — и будет здорово, если по апелляции хотя бы штраф меньше сделают, потому что 120 тысяч рублей все-таки немаленькая сумма, а выплатить ее нужно в течение десяти дней.

«Успели пробыть вместе около девяти месяцев». О знакомстве и сорвавшемся отъезде

— В подкасте «Времени больше не будет» ты рассказывал, что вы с Яной познакомились в интернете. Можешь рассказать подробнее?

— Это произошло как раз на фоне белорусских протестов 2020 года. Яна помогала найти задержанных, освещала суды. А я как раз искал возможность помочь белорусам: сборы на передачи, сборы на одежду. В каких-то чатах на каком-то сборе мы пересеклись, начали общаться. Сначала по делу, а дальше уже более лично.

Я жил на тот момент в Испании. Когда я приехал к ней в Россию, мои лучшие друзья сказали: «То есть к нам ты два года не мог доехать, а тут ты познакомился с какой-то девочкой в интернете и за три месяца рванул во время ковида к ней в Москву, которую ты не любишь? Серьезно?» А я такой: «Да, парни, такая вот любовь».

— А почему ради нее захотелось рвануть?

— Не знаю, какая-то связь. Знаешь, просто чувствуешь внутри, что твое, — и делаешь.

— Ты жил в Испании по личным причинам или по политическим?

— Я уехал, потому что понимал, что в России у меня из-за политики правительства меньше перспектив. Но политэмигрантом я себя не считал. В моей жизни были митинги, акции, протесты, но активистом я себя назвать не мог.

В политику я окунулся, когда задержали Яну. Мне пришлось в срочном порядке покупать билет на автобус Петербург — Хельсинки и улетать в Испанию, потому что полиция очень настойчиво меня искала и пыталась вызвать на допрос в Следственный комитет.

— Получается, то, что привело Яну в тюрьму, — оно же свело вас вместе?

— Да, мы это не раз обсуждали в письмах: если бы не протесты в Беларуси, если бы мы не делали то, что делали, то мы бы и не познакомились. Так что да, это палка о двух концах.

— И какой конец этой палки перевешивает? Для вас с Яной это, скорее, трагичное стечение обстоятельств или вы больше рады, что встретились?

— Конечно, мы рады, что встретились. Тут не трагично, не смешно — тут, скорее, какой-то фильм. Мне кажется, книгу нужно начинать писать уже сейчас, а потом продавать права. Можно Квентину Тарантино для его последнего фильма.

— Ты в подкасте говорил, что сделал предложение уже через месяц и что это было шоком для твоих друзей. Почему?

— У меня был такой «лоу-лайф»-лайфстайл: вечеринки, гулянки с пацанами. Отношения — здорово, но как-то второстепенно. А тут я в человеке прямо утонул. Поэтому мои парни удивлялись: «Чего? Ты колдунья? Что ты с ним сделала?»

— Сколько вы успели пробыть вместе до задержания?

— Около девяти месяцев. Год знакомства у нас был 29 ноября 2021 года. К тому моменту Яна уже была в СИЗО.

— Какой у вас был план на совместную жизнь?

— Как и у любой молодой пары, четкого плана не было. Накопить деньги и уехать из России — а там уже куда-то двигаться и строить свое будущее. На тот момент — особенно после ареста Алексея Навального и митингов — было понятно, что в России никакого благоприятного будущего не видно.

«Я делал всё, что мог». О задержании Яны и поиске сил

— В итоге подача документов на визу стала катализатором того, что произошло.

— Да. Перед каждым консульством стоит будка, где сидят сотрудники полиции, которые проверяют паспорта. Мы приехали в консульство Польши, Яна сдала паспорт — и, по всей видимости, она была в базе розыска. Странно, что тогда ее отпустили. Видимо, нужно было, чтобы задержала опергруппа. Может, им нужно два-три дня покопать на нас информацию. Они всё про нас знали — вплоть до моего места работы семь лет назад.

— То есть не было и мысли, что на Яну может быть какое-то дело?

— Вообще нет. Наверное, есть какая-то наша вина, что мы не были осторожны, ведь мы знали, что Яна есть в этих чатах. Возможно, стоило предположить, что что-то против нее есть. Но мы не подумали — зачем уже рассуждать о прошлом.

— Ты уже подробно рассказывал про день, когда к вам пришли силовики, и про следовавшие за ним дни. Можешь рассказать что-то, что больше всего отпечаталось в памяти из того периода?

— Вчера, после приговора, мне позвонил мой лучший друг и спросил, как я. Я ответил: «Как будто я снова в первых числах ноября». Не в плане эмоционального состояния, а в плане количества работы, которую нужно делать, общения с журналистами и огласки.

Я помню ноябрь и декабрь обрывками. Помню, что было тяжело: много дел, много стресса и мало сна. Пару седых волос я точно себе заработал.

— Мне представляется, что в такой ситуации многие не знали бы, что делать, и вероятно, были бы не в состоянии что-то делать. Но ты довольно быстро начал что-то предпринимать, создал телеграм-канал в поддержку Яны. Расскажи, что ты делал и какие задачи перед собой ставил?

— Первой задачей было предать [ситуацию] огласке. Спасибо огромное нашему адвокату, потому что она очень хорошо направляла и объясняла, что делать — например, написать в «Мемориал», чтобы признали Яну политзаключенной.

Конкретного плана действий не было. Как говорила Яна: «План говно, но мы и не стратеги». План был делать всё, что я могу. Трубить во все трубы, стучать во все двери — может, что-то получится.

За первые дни ноября я объездил огромное количество адвокатов, юристов, «решал». В моей голове было огромное количество противоречащей друг другу информации от разных людей. И мысль: от моих действий зависит жизнь человека.

Было нелегко. И впоследствии все эти действия ни к чему не привели. Но если бы я их не делал… В итоге я знаю, что делал всё, что мог. Да, не получилось. Но я пытался.

— А как вообще не сойти с ума в таких условиях? Выполнять задачи, что-то делать — понятно. Но если думать об этом 24/7, можно рехнуться.

— Голова в какие-то моменты не вывозила, в феврале я на весь месяц впал в апатию. Тогда было затишье по делу, не было ни судов, ни следственных действий — и я не вылезал из кровати.

Война полностью выбила меня из колеи, так что я обратился к психотерапевту. До этого момента у меня всегда была поддержка от брата, с которым я жил. Друзья поддерживали. И конечно, очень помогали бутылочка вина и вкусный ужин вечером.

— Кто держал тебя на плаву?

— Мои лучшие друзья, мой брат, мама, бабушка, тетя, иногда отец давал какие-то советы. Мы с адвокатом очень подружились — она боевой товарищ, который стал близким другом нашей семьи.

— Были в твоем окружении люди, которые говорили: «Брось всё, брось Яну и двигайся дальше»?

— Были такие люди. Но я пропускал это мимо ушей и отвечал, что не собираюсь продолжать этот диалог.

— Почему ты даже не допускал такой мысли?

— Если взял на себя ответственность, то нельзя бросать на полпути.

«Свадьбу нужно будет переигрывать». О Яне, бракосочетании в СИЗО и будущем

— Как вы общались с Яной? Много ли переписывались, были ли звонки?

— Пока она была в России, переписка шла каждые два дня, так как «ФСИН-письмо» достаточно быстро работает. Ощущалось, как медленная переписка в телеграме — с поправкой на то, что сообщения читает цензор.

Было несколько свиданий — через стекло с телефонной трубкой. За всё время в российском СИЗО было два или три звонка. Один звонок она оставила на свой день рождения, но я тогда уже был в Испании, потому что в ее день рождения мне прислали повестку в СК.

В России общение было достаточно активное, никаких препятствий. А вот в Беларуси уже помедленнее. Там есть сервис «Письмо.бел», но он работает не как «ФСИН-письмо»: письмо там распечатывают, отсылают в бумажном виде в СИЗО или колонию, а затем получают бумагой ответ, сканируют и пересылают отправителю. Получается две недели туда и две недели обратно.

— О чем вы общались?

— В основном строили планы, обсуждали мечты. Говорили о том, что скоро всё это закончится. Ну и Яна рассказывала, если у нее что-то случалось, если заболевала. Какие-то истории про СИЗО. Рассказывала, как общалась с сокамерницами: у Яны есть лидерские качества, которые позволяют ей повести за собой людей или заставить себя слушать.

— После приговора коммуникация как-то изменится?

— [Общаться будем] точно так же — через «Письмо.бел». Только нужно будет в колонию предоставить свидетельство о браке.

— Как Яна себя чувствует? В плане здоровья и морально.

— Со здоровьем всё в порядке. Зимой она болела, но ей без проблем передавали лекарства. В Беларуси с этим гораздо проще, чем в российских СИЗО. В Беларуси в передачу можно положить лекарства без дополнительных согласований. В Петербурге нужно писать запрос на имя начальника, потом этот запрос передают в конкретную аптеку на Петроградке, ты оплачиваешь — и аптека отправляет лекарство в СИЗО. Этот процесс может занимать до полутора месяцев. В Беларуси можно даже косметику передавать, вплоть до яркой красной помады.

Ментальное здоровье перед судами, конечно, подшатывалось. Потому что это стресс, неизвестность. Ей прописывали успокоительные.

— В каких условиях Яна содержалась в Беларуси?

— В камере шесть человек, что ли. Со всеми сокамерницами отношения нормальные. Давления со стороны администрации СИЗО нет, насколько я знаю от уже вышедших сокамерниц. Насколько возможно, условия сносные. Но сейчас будет этап в колонию под Гомель, что там будет — неизвестно.

— Свадьба у вас прошла в СИЗО в Петербурге. Как это было?

— Самое долгое — это подготовка: получить все документы, разрешения. Это заняло около трех месяцев.

Сама свадьба: это было настолько сумбурно, что даже словом «сумбурно» не описать. Мы приехали с сотрудником ЗАГСа и еще одной девушкой, которая выходила в СИЗО замуж перед нами.

Больше всего удовольствия принесло, что мы смогли физически соприкоснуться друг с другом. Но, понятное дело, свадьбу нужно будет переигрывать.

— Прикоснуться к любимому человеку в такой ситуации — что это за чувства?

— Такие бабочки в животе, что по ощущениям они сейчас вырвутся из тебя. Одновременно отчаянная грусть и неутолимое счастье. Вместе они вызывают эмоцию, которую ты вообще не понимаешь и не знаешь, как ее описать. Ты понимаешь, что перед тобой твой человек, но вы в СИЗО и неизвестно, когда вы в следующий раз увидитесь. Это было больше года назад, тогда я последний раз видел Яну.

— Ты упоминал, что за время с задержания Яны встретил много хороших людей, участвовал в вечере писем политзаключенным в Испании. Можешь рассказать про тех, кто пришел в вашу с Яной жизнь за эти месяцы?

— После первых постов в телеграм-канале и просьб прийти поддержать в суд подписались много ребят-активистов, с которыми я общаюсь. Иногда просто мемами обмениваемся, а иногда они оказывают полноценную поддержку и помощь: рассказывают о деле, приходят в суды. Отнесли собранную передачу Кобре Хассани — пять человек вызвались в течение трех минут после того, как я попросил это сделать у себя в сторис.

Это люди, которые готовы помочь кому угодно, от них так и прет эмпатия — и мне очень приятно, что они появились в моей жизни. В Испании мы познакомились с девочкой и организовали с ней вечер политзаключенных — всё прошло очень круто, душевно и лампово.

Да, ситуация ужасная. Но в ней появились люди, которых я могу назвать своей семьей и которых я люблю.

— Ты сказал, что вы с Яной обсуждаете мечты и планы на будущее. Можешь описать примерную картину: что вы будете делать, когда Яна выйдет на свободу?

— Всё банально на самом деле. Испания, домик у моря, бокал риохи и закат. Как в фильмах.