В центре бельгийского Антверпена есть связанное с Россией место — горожане устраивают там стихийные мемориалы и встречаются во время важных событий. Это памятник Петру I. Его установили в 1998 году по инициативе эмигрантки из Ленинграда балерины Ольги Яковлевской. После смерти Алексея Навального Ольга добивается разрешения назвать безымянную площадь, где стоит памятник, «Navalny Plaats».
«Бумага» поговорила с Ольгой Яковлевской о том, как в Бельгии воспринимают события 2022-2024 годов, о встречах балерины с Путиным и жизни эмигрантского сообщества.
— Вы уехали в начале 90-х — почему вас продолжают волновать происходящее в России?
— У меня с Петербургом родство на клеточном уровне. Мой род издавна жил на землях Южной Финляндии, мой дед был репрессирован и расстрелян в 1939 году, моя семья пережила Блокаду. Я выросла на Мойке, 22, рядом с Капеллой. Меня водили в Эрмитаж каждые выходные. В школу ходила мимо музея-квартиры Пушкина.
Второй адрес, в котором я выросла, — улица Зодчего Росси, 2. Там в ЛАХУ им. Вагановой, я получила примеры трудолюбия, дисциплины и красоты. Господь подарил мне уникальных педагогов, которые меня сделали тем, чем я являюсь сегодня. Все эти факторы сформировали мою личность и характер. Я типичный питерский интроверт.
Когда случилась перестройка, я поехала при первой же возможности по Европе: я хотела увидеть мир и ощутить свободу. Я переехала в Антверпен по работе мужа в начале 90-х. и позднее, через 20 лет, мне повезло жить и работала в Канаде и в Америке, я даже добралась до Австралии. То есть, я пережила несколько эмиграций.
Это дало мне знания, что мой дом — весь мир, я совершенный космополит. До войны я могла спокойно приехать в Петербург и эта связь не прерывалась. Но у меня там остались друзья, и родные люди. И мне ужасно хочется поддерживать их.
— Как у вас вообще появилась идея установить памятник Петру?
— Я приехала сюда и никак не могла найти свое место. Адаптация была тяжелая, я искала какие-то зацепки, чтобы прижиться. Я хотела найти символ, который свяжет меня с родиной, станет чем-то родным в Антверпене. И в общении с разными людьми с поняла, что таким символом может стать Петр I. И я задумала поставить ему памятник.
Для того. чтобы реализовать эту задумку, я стала искать единомышленников и затем, все вместе, мы нашли в архивах полную информацию о визите Петра I в Антверпен в 1717 году, узнали место куда именно он ступил ногами, что он здесь делал. Не с первого раза, но добились разрешения на установку памятника и нашли прекрасного скульптора, который решился на эту работу. Мы открыли памятник Петру I в 1998 году, как символ свободной открытой России и таким он остается для меня и сейчас.
— Как вы узнали о смерти Алексея Навального?
— Мне было очень интересно наблюдать за Навальным: как он развивается, как совершает какие-то ошибки, как их исправляет. Мне нравится его отношение к семье, нескрываемая любовь к жене, интерес к своим детям, их дружба. И меня подкупали его ощущение личной свободы, открытость, бесстрашие и очень сильная, светлая, созидательная энергия. Мой старший сын почти его ровесник, и я находила в нем эти черты. Отравление Навального стало шоком и я стала более пристально следить за всем происходящим, а сообщение о его смерти полностью сразило. Я вообще не могла осознать происходящее, не могла в это поверить, не знала, что делать.
Когда я увидела видео его мамы, услышала «Отдайте мне тело моего сына», я купила цветы, свечи и поехала к памятнику Петру I. Я увидела там цветы, здесь уже кто-то был. И потом, здесь, у этого спонтанно возникшего мемориала, я познакомилась с молодыми прекрасными людьми, которые выросли и сформировались во время Навального.
И вот уже пятый месяц в Антверпене у подножья памятнику Петру I много цветов, свечи, записки, плакаты. Люди, которых объединил мемориал [инициативная группа российских эмигрантов — прим. «Бумаги»], решили сделать всё возможное, чтобы площадь, где стоит памятник, получила название Алексея Навального.
По инициативе одной из партий в мэрии уже прошло первое голосование, где мнения разделились на две части, три партии сказали «да» и три — «нет». Но эта дискуссия не закрыта, установке памятника Петру тоже отказали в первый раз.
Мы сделали сайт и собираем голоса людей, которые хотят, чтобы имя этого человека осталось в памяти. Имя Навального должно стать известным в Европе и в мире так же, как оно известно в России. Он должен стать символом мирового значения.
— Во многих странах стихийные мемориалы в память об Алексее Навальном возникали у российских консульств. Почему в Антверпене люди несли цветы именно к памятнику Петру I?
— Консульство в Антверпене закрыто с начала войны. С первого дня, как только был поставлен памятник Петру I, он стал любимцем Антверпена. Он живет жизнью города, феминистки повязывают ему фартук, скауты — скаутский галстук. Недавно экологи завязали ему глаза, как бы говоря «Не будьте слепыми, смотрите, что происходит с экологией». Его любят и принимают и видят в нем символ той свободной открытой России, о которой все мечтают.
— Петр I из сегодняшнего дня многим кажется тираном, а Алексей Навальный — человек, отдавший жизнь за борьбу с современной тиранией. Не кажется ли вам странным, что мемориал ему возник именно у этого памятника?
— Бельгийцы не рассматривают его как фигуру негативную. Именно с него установились дипломатические и торговые отношения между Фландрией и Россией. Для ниx он молодой царь-реформатор. Он открыл для Европы дверь в Россию, для русских людей — в Европу. И то, что Алексей точно так же хотел России с распахнутыми дверями и окнами в две стороны, роднит его с Петром.
— C началом полномасштабной войны в Украине отношение к этому месту у бельгийцев изменилось?
— Нет. Никто русскую культуру в Европе не отменял, это неправда. Петр же приехал сюда как символ свободной России. Почему он должен нести ответственность за то, что происходит в России сегодня? Почему ее должны нести прекрасные люди, жители Петербурга? Почему должна нести ответственность удивительная пожилая художница Елена Андреевна Осипова, которая выходит всё время на протесты против войны? Или блокадница Людмила Николаевна Васильева, которая только что пыталась баллотироваться в губернаторы? Эти прекрасные люди – мои символы сопротивления, они мои представители там, а я их голос здесь.
— Памятник Петру — только один из ваших проектов в Бельгии. Как еще вы налаживали связи с Россией?
— Я сделала больше 45 проектов разной величины — в основном связанных с культурой, с образованием. И один очень важный социальный. В самом конце 90-х из республик бывшего Советского Союза в Антверпен приехало огромное количество русскоговорящих. Я видела людей потерянных, неустроенных, не соединенных между собой. И я подумала, что церковь может стать местом, которое объединит всех, и не только богослужением, здесь можно открыть библиотеку, школу, здесь будут, знакомится, дружить, обмениваться информацией и пускать первые корни. Все так, в конце концов, и получилось.
В 1999 году я была приглашена на прием в российское посольство в честь дня России и там увидела людей в церковном облачении. Подошла к одному из них с вопросом: «Скажите, пожалуйста, как можно открыть в Антверпене церковь?». Сегодня Антверпенская русская православная церковь – это один из самых крупных приходов в Европе. Я уже давно бываю там редко, на это у меня есть причины, а с начала полномасштабной войны, я совсем перестала ходить туда, потому что 95 % прихожан поддерживают всё, что происходит.
В 2000 году я учредила фестиваль «Дни Бельгии в России». Но после этого, в конце 2008 года, я полностью остановила эту деятельность.
— Потому что началось вторжение России в Грузию?
— Нет, прозрение еще не наступило, были предчувствия. Я просто очень устала, произошло выгорание от гипертрофической ответственности. Делегация, которая ехала в Сочи на форум, состояла из премьер-министра Бельгии, 60 крупнейших бизнесменов, 19 журналистов. И все мы ехали к Путину.
— Когда вы виделись с Путиным, каким он вам показался?
— Я запомнила его [в 2005-2008 годы], как очень подтянутого, энергичного, открытого и простого человека. Он улыбнулся, протянул мне руку и сказал: «Здравствуйте, очень приятно познакомиться», и затем задал какой-то формальный вопрос. И пока я отвечала, я отмечала перемены на его лице: полная отстраненность, безликие застывшие глаза, обращенные куда-то внутрь. Все это длилось секунд пятнадцать, а затем он как бы вернулся. Начал задавать очень много вопросов, шутить, улыбаться. И через минуту-две ты вдруг чувствуешь, что встретил своего главного друга, который тобой по-настоящему интересуется. Ты попадаешь под его чары, а он просто тебя зеркалит.
Он сам предложил мне подписать каталог Европалии, сказав, что иначе дети не поверят, что я разговаривала с Президентом России. Мне казалось: боже мой, какой умный, образованный, интересный, я просто в него влюбилась. Мне до сих пор это друзья припоминают.
Прозрение началось после 2008 года, когда я стала понимать, что происходит с Грузией, и дальше по нарастающей. Я видела, на кого из русскоговорящих в Бельгии сделана ставка с российской стороны, — это люди для меня были давно нерукопожатные. Идеалисты, как я, стали не нужны.
— Почему для вас было важно выстраивать отношения между Россией и Бельгией?
— Это два прекрасных народа, которые из-за железного занавеса ничего толком друг о друге не знали. Через мои проекты мне хотелось рассказать о прекрасных людях, которых я знала, привозить их сюда и возить туда, чтобы устраивать открытые добрые отношения, чтобы люди притягивались друг к другу, не разрушали, а созидали. Эта деятельность дала мне возможность взаимодействовать с самыми выдающимися людьми моего времени и в России, и в Бельгии.
— Что для вас изменилось с началом полномасштабной войны в Украине?
— Все поменялось: я, мое окружение, мироощущение. Я отказалась от всех, кто не разделяет мое мнение. Я пережила совершенный шок, оказалась полностью разрушена. Всё, что я делала столько лет, — выстраивание отношений, связей — оказалось ненужным. Я искала в себе силы разобраться во всем, что происходит.
Какое-то время у меня жила семья из Киева. Двое детей в этой семье пошли в те же школы, в те же музыкальные академии, что и мои, они стали как бы моими внуками. Эта семья знает, что может на меня рассчитывать всегда. Потом я разделила свой дом с семьей, которая уехала из России. Сейчас я еще глубже ушла в себя, много работаю и учусь, живу своим миром, своей родиной – моей семьей.
— Как по вашему, насколько тяжелым будет восстановление отношений между Европой и Россией?
— Я думаю, это будет трудный путь для всех. Бельгийцы поддерживают Украину: я вижу флаги, вижу помощь, которая предоставляется, вижу отношения к людям из Украины.
Битва идет не только на фронтах Украины, она идет внутри европейского сообщества. Это битва правых, левых, центристов. Битва идет в семьях: кто-то за, кто-то против, кто-то спасает свои деньги, кто-то спасает свою честь. Люди везде одинаковые: хорошие, плохие, честные, лживые есть тут и там. Просто нужно искать своих, хороших людей, беречь их, помогать им и верить, что свет победит.
Что еще почитать:
- Студенты СПбГУ лишились еще одного знакового преподавателя. Вуз не продлил контракт с историком литературы Юлианой Каминской — она не молчала о происходящем.
- Как изменился облик Петербурга при Беглове? «Тучков буян» не построили, градозащита потеряла независимость, но общественных пространств стало больше.
