Весной в музее современного искусства «Эрарта» открылась выставка «Безнадежные живописцы». Неформальное объединение художников, наследующее традиции петербургской живописи, возникло в начале 2000-х годов, когда этот вид искусства, по их мнению, стал неактуален.
«Бумага» поговорила с основателем «Безнадежных живописцев» Анатолием Заславским о том, почему члены объединения «безнадежно влюблены» в живопись, как их вдохновляет Петербург и чем местные художественные традиции отличаются от московских.
Анатолий Заславский
Петербургский художник
Как появились «Безнадежные живописцы» и почему они вне времени
«Безнадежные живописцы» появились в 2002 году. Время тогда было антиживописное, это был пик непринятия живописи, [восприятие ее] как чего-то неинтересного, неактуального. Не только в России. Внутренне я был с этим не согласен и решил сделать в Академии Штиглица выставку друзей, которые занимаются живописью. Ну и так, для юмора назвал эту выставку «Безнадежные живописцы». Никакого мрака в этом не было, просто безнадежная влюбленность в живопись.
Потом мы делали разные выставки, собирался коллектив, близкий в отношении к построению картины. Люди вокруг начали думать, что «Безнадежные живописцы» — это какая-то группа. Но никакой организации нет, есть художники, которые собираются в тот момент, когда им нужно высказаться.
Художники абсолютно разные, их живопись имеет разные акценты. Но их объединяет то, что они воспринимают цвет как содержание; как настроение, как переживание. Время от времени мы собираемся и делаем выставки. На эту выставку собралось 27 человек. Некоторые участвуют с нами впервые.
Можно сказать, что безнадежные живописцы — вне времени. Хотя это очень оскорбительно звучит в наше динамическое время. Потому что художник должен реагировать на жизнь. А живописный материал не имеет прогресса. Мы скорее можем претендовать на звание хранителей очага, чем на движущийся вперед авангард. Хотя были времена, когда живопись делала яростные рывки — в случае с импрессионизмом, экспрессионизмом. На уровне формы происходят временные подвижки.
О петербургской школе живописи и кружках художников в Ленинграде
В 1920-е годы в Ленинграде существовало художественное объединение «Круг художников», и мы в некотором смысле его наследники. Они начали с того, что стали изучать авангард, а потом эти открытия перевели в реалистическую живопись. Она стала наполнена не таким фотографическим эффектом, но в то же время была чутка к живому ощущению. Потом их всех прижали и назвали формалистами. Они говорили на языке живописи, а соцреалисты хотели использовать язык живописи, чтобы говорить о чем-то другом. Группа «Круг» — это высокий стиль петербургской, ленинградской живописи.
В 1940-е годы ленинградская школа живописи была задушена, но не до конца. После войны появились скрытые от людских глаз группировки, которые искали какую-то истину в живописи. В конце 1940-х возник «Арефьевский круг», они делали живопись сами для себя. Думали, что никто не поймет, никому это не нужно. Но постепенно они стали выходить [к людям].
В 1970-е была «Школа Сидлина» (неформальное объединение учеников Осипа Сидлина — прим. «Бумаги»), где собрались любители искусства. Это был кружок рисования, живописи. Около него собралась огромная живописная школа. Ученики были разные, но все хотели превратить видимый мир в цветной.
В конце 1990-х — начале 2000-х для живописи было очень печальное время. Тогда появилась идея, что искусство должно быть концептуальным, нужно выйти за пределы произведения искусства, чтобы была жизнь; работать с реальными вещами, а не нарисованными. Чтобы рассказать о чем-то важном, картина не нужна, это можно сделать и фотографией и кино. Единственное, что теряется вместе с картиной, это плоскость и отношение цветов, которое выстраивает особенную глубину чувств.
Когда я учился, в определенном кругу была тема живописи. Есть живопись или нет живописи — это определяло качество события. Если живописи нет, то могут быть какие угодно серьезные темы, но если нет цветного рассказа, то на работу смотреть скучно. Там нет любви.
В 2000-х годах быть живописцем было даже стыдно. Сейчас, что интересно, это меняется. Но не столько потому, что интерес к живописи растет, а сколько из-за того, что пафос актуального дизайнерского искусства поднадоел. Живопись не стала актуальной, но она стала живой.
В советское время, где бы ни происходило что-нибудь запрещенное, слух разносился мгновенно — и все туда ломились. Среди этого шума было много прекрасных живописцев. Сейчас этого нет. Но в узком кругу мы всё время чем-то интересуемся, устраиваем пленэры, выставки в мастерских.
Почему Петербург — цветной город и чем его живописная традиция отличается от московской
В Москве — «сезаннисты», «Бубновый валет», в них была какая-то купеческая цветная разнузданность. В Петербурге этого нет. В Петербурге идут не от Сезанна, а от Марке (французский художник Альбер Марке — «Бумага»); от сложного цветного художника. Это другая цветная тема — не такая роскошная, но глубже.
Мы живем в Петербурге, город — это часть нас. Выходишь каждое утро и пребываешь в полном восхищении. Причем город может иметь совершенно неожиданные повороты. Это и сам город, и воспоминания, и придуманные сцены. Зашел в гости, внезапно посмотрел в окно и расплылся в этом пространстве.
Он бывает очень светлым и даже цветным. Интересно, что даже картины с серым Петербургом всегда более цветные. Вообще, в сером больше цвета, чем в солнечном. В солнечном больше тона, резких контрастов. Петербург — очень цветной город.
Есть мнение, что в Петербурге нет живописи, что это город архитектуры; серый город, живописцев якобы нет. Архитектура города отразилась на школе живописи. И классическая архитектура, и любовь ко всяким задворкам, крышам, водосточным трубам, канализациям. Всё это в Петербурге превращается в живопись с большим удовольствием.
