Чтение на «Бумаге»: отрывок из книги «Со всеми и ни с кем» о свободном времени до интернета

В 2012 году третье место по числу запросов ее имени в Google заняла пятнадцатилетняя девочка из Порт-Кокитлама (заштатного канадского города, замечательного разве что магазинами складского типа, парковками и подростками, которым абсолютно нечего делать). Ее имя — Аманда Тодд. С самого детства она была очень активной — ей, как, наверное, всем маленьким и хрупким девочкам, хотелось попасть на вершину славы. Она очень любила петь. Она пела на камеру, а потом отправляла видео на YouTube под ником SomeoneToKnow. Такая деятельность типична для современных подростков. Но неожиданная известность обрушилась на эту ничем не примечательную жизнь после того, как в среду 10 октября Аманда Тодд свела счеты с жизнью. В течение нескольких дней в СМИ появились ужасающие подробности самой жестокой сетевой травли за всю историю интернета.

Я не стану описывать долгие годы этой травли, которая в конце концов довела девушку до самоубийства (эта история есть в интернете в сопровождении циничных и злобных комментариев). Достаточно сказать, что, когда девочка училась в седьмом классе, неизвестный мужчина убедил ее сфотографироваться на веб-камеру топлесс. После этого он принялся шантажировать ее. Шантаж продолжался несколько лет. («Устрой для меня стрип-шоу», — настаивал шантажист). У Тодд появился профиль в Facebook, где в качестве аватара фигурировала ее обнаженная грудь. В течение года девочке пришлось поменять три школы, чтобы избавиться от издевательств одноклассников. В конце концов ее избила группа девочек, эту акцию сняли на телефон и выложили в интернет. Аманда чувствовала себя настолько затравленной, что боялась выходить из дома. Она попыталась покончить с собой, выпив отбеливатель, но осталась жива. Это привело лишь к усилению травли.

За месяц до своей смерти Тодд отправила на YouTube видео со своей трагической историей. На этот раз она не пела, а рассказала зрителям о своих страданиях (у девочки были нарушения речи). Естественно, это вызвало новую волну циничных отзывов со стороны сетевых «комментаторов». Вступая в жужжащие ульи интернет-форумов, мы рискуем оказаться объектом невероятной жестокости. Пока Аманда была жива, град насмешек заставлял ее исповедоваться еще больше. Она обращалась к той самой аудитории через то самое технологическое средство, которое усугубляло ее несчастье. После смерти Аманда превратилась в мем и хештег, став персонажем анекдотов о самоубийстве, а на ее памятной странице постоянно появлялись сетевые вандалы. Ее начали порочить еще сильнее, чем при жизни.

Больше, чем история о сетевой жестокости, меня поражает средство, которым, как бальзамом от нанесенных ей ран, пользовалась Аманда. В последнем творческом порыве она стала рассылать видео в своих постах. Вопреки рассудку, а возможно, подчиняясь логике почти наркотической зависимости, она обратилась к средству, послужившему источником ее страданий, — сетевому вещанию в интернете. Когда я впервые прочел об этой несчастной девочке, я удивился, насколько легко мы доверяем нашу эмоциональную жизнь новым технологиям. Меня поразило, что мы перестали облегчать наши страдания и боль традиционными способами (через дневники, друзей, психологов). Мы хватаемся за социальные сети, которые якобы сулят нам утешение.

Через две недели после самоубийства Аманды ее мать Кэрол Тодд, сидя на черном диване, давала интервью. «Речь идет не о ребенке, который… просто сидел в своей комнате за компьютером, — говорила она тихим, надломленным голосом, не глядя в камеру и стараясь описать душевное состояние дочери в дни, предшествовавшие самоубийству. — Она понимала, что совершила ошибку, но не смогла ее стереть… Она старалась забыть, избавиться от нее. Она пыталась менять школы, но везде, куда бы она ни приходила, эта ошибка продолжала ее преследовать». Эти кадры было очень тяжело смотреть. Кэрол была раздражена вниманием прессы. В конце интервью, кусая губы, она отвечает тем, кто обвинял ее, называя «плохой матерью»: «Аманда воспитывалась в хорошей семье». После этого она попросила выключить камеру.

Когда несколько месяцев спустя я пытался поговорить с Кэрол Тодд, она либо отказывалась, либо в последний момент отменяла встречу. Так повторилось несколько раз. В конце концов я прекратил попытки, но Кэрол, видимо, передумала, позвонила и назначила встречу. Я поехал в Порт-Кокитлам, мы встретились в ее любимом ресторане «Эрл». Молоденькие девушки, ровесницы Аманды, принесли нам сэндвичи и кофе.

В массивных очках, в черной куртке с капюшоном, Кэрол Тодд производила впечатление уравновешенного, но решительного человека. Поначалу она держалась настороженно, так как репортеры, осаждавшие ее после смерти дочери, доставили ей много горя. Кроме того, в результате этой истории она и сама стала объектом сетевой травли. Некоторые чересчур активные личности продолжают слать ей сообщения со всего мира, обвиняя ее и ее дочь. Эти люди беспощадны. В нескольких электронных письмах Кэрол делилась со мной своей тревогой из-за «ненавистников», которые не оставляют ее в покое.

Так же как ее дочь, Кэрол отвечает на оскорбления не уходом в себя, а, наоборот, ростом активности в сети. Она завела блог, где призывает к административной и школьной реформе. Она учредила фонд для поддержки этих реформ, рассказывает политикам и директорам переполненных гимназий о своем опыте. Она даже наладила производство одежды и браслетов, на которых напечатано имя ее дочери. Кэрол пополняет свой фонд за счет продажи этих вещей. Когда YouTube через несколько дней после смерти Аманды убрал ее видеоролик, Кэрол попросила вернуть его, потому что это стоит смотреть многим.

Она сказала мне, что в мире что-то сдвинулось с мертвой точки после гибели ее дочери. «Аманда сама поставила себя в тяжелое положение. Я хочу сказать, что она не была ангелом, и я первая признаю это. Но она сделала то, что сделала, и мне кажется, что это пробудило людей от спячки». Среди СМИ, распространивших по миру историю Аманды, можно назвать New Yorker, Anderson Cooper 360° и Dateline. В тридцати восьми странах прошли ночные акции в память Аманды.

— Аманда — не первая, с кем такое случилось, — сказал я. — Почему именно ее история стала толчком, движущей силой?

— Очевидно, все дело в видео, только в нем. Если бы она не сняла тот ролик, то вы не сидели бы сейчас здесь.

Конечно, она права. Мы все давно стали участниками массового вещания, на которое провоцирует нас сетевая жизнь. Но иногда какой-нибудь человек — обычно такой цифровой абориген, как Аманда, — вдруг пробуждает нас, превратив столь банальную вещь, как YouTube, в трибуну обжигающей исповеди.

Каждый человек явно или тайно любит исповеди. Вечером, в день смерти Аманды, ее мать смотрела видео и заметила, что за день набралось 2800 просмотров. На следующее утро их было уже десять тысяч. Через две недели — семнадцать миллионов.

Видео было загружено в YouTube 7 сентября 2012 года. Кадры черно-белые. Аманда Тодд стоит перед камерой, она видна до пояса. Молча она поднимает и показывает зрителям плакаты с надписями, повествующими обо всех ее мучениях за последние годы. Я до сих пор помню свои мучения и страхи, которыми я никогда и ни с кем не делился. Поэтому мне было неловко наблюдать за признаниями девочки в YouTube. Звуковым фоном видео служила песня ансамбля Jimmy Eat World под названием Hear You Me. Тодд, неподвижно стоя перед камерой, один за другим поднимает плакаты. Надписи на них просты и трогательны, может быть, чересчур сентиментальны, на взгляд взрослого человека. Это был отчаянный крик о помощи, на который YouTube отреагировал бесполезными похвалами и холодным презрением. А девочки, бившие Аманду, через несколько часов после того, как Тодд загрузила свой ролик, выложили в сеть видео с ее избиением.

При всей трагичности судьбы Аманды Тодд мы должны отметить: эта непоправимая реакция на сетевую травлю и оскорбления не является аномалией. Недавно проведенное в Университете штата Мичиган исследование доказало, что, например, сингапурские дети, которых травили в сети, столь же часто задумывались о самоубийстве, как и те, кого травили в реальной жизни. Ученые выяснили: сетевая травля чаще доводит подростков до самоубийства. 22 процента подростков, подвергавшихся издевкам в реальной жизни, говорили, что у них возникали мысли о суициде. Доля потенциальных самоубийц среди тех, кто подвергался травле в сети, достигала 28 процентов.

В этом Аманда Тодд едва ли была одинока. Истории о бессердечном сетевом мире множатся ежедневно. Недавно я прочел о двадцатилетнем студенте из Университета Гвельфа, который решил транслировать в сети свое самосожжение, воспользовавшись скандально известной доской электронных объявлений 4chan. (Парню не дали сгореть до конца, его вытащили из комнаты общежития и доставили в госпиталь.) Вот его обращение к зрителям: «Думаю, что мне наконец удастся вернуть долги сообществу, рассчитаться с ним наилучшим образом: для всех вас я покончу с собой перед камерой». Другой пользователь 4chan поделился с ним своей «комнатой для сетевых бесед». Двести человек (комната не вмещает больше) смотрели, как самоубийца принял снотворные таблетки, запил их водкой, поджег комнату и залез под одеяло. Когда огонь добрался до кровати, парень написал из-под одеяла зрителям: #omgimonfire («О боже, я горю!»). Некоторые зрители принялись поучать его, уговаривая выбрать более поэтичный способ самоубийства. Конечно, это экстремальные, исключительные случаи, но думаю, что они обращены к какому-то чувству, общему для всех нас. В большинстве своем мы не хотим отдавать свои жизни анонимному интернету, но присутствует какое-то маниакальное желание саморекламы в сети, которой мы уже привыкли восхищаться.

В какой-то степени все мы проживаем эмоциональную жизнь при помощи технологий. Мы срослись с нашими гаджетами именно потому, что наш мозг одержим страстью к общению, ежеминутным контактам, а новые технологии предлагают великолепные инструменты для удовлетворения этих устремлений. Многие мои друзья спят в обнимку со своими телефонами и смотрят почту, прежде чем встать с постели. Создается впечатление, что телефон — это возлюбленная, требующая своего утреннего поцелуя. Сообщения и твиты могут быть неприятными, страшными или скучными, но сам аппарат безупречен и воспринимается как надежный и верный товарищ. Узы, связывающие нас с нашими «дружественными к пользователю» машинами, настолько прочны, что мы доверяем то, чего не доверили бы ни одному человеку.

Тем не менее каждый раз, когда мы используем технологию, чтобы избавиться от элементов хаоса в нашей жизни, и пытаемся справиться с неприятностями, демонстрируя себя в видеороликах и записях на Facebook, мы непроизвольно меняем отношение к той части нашей жизни, которую стараемся взять под контроль. Мы всегда пытаемся дистанцироваться от какой-то части окружающего нас мира. Но поскольку мы навсегда к нему привязаны, то в конечном счете дистанцируемся и от какой-то части нашей жизни. Результат такого отчуждения может быть абсолютно банальным (я слышал от многих молоденьких девушек, что они всерьез обеспокоены тем, добавят ли одноклассники их в друзья или удалят). А может обернуться непоправимой трагедией.

Вероятно, нам не стоит удивляться, что аборигены цифрового мира ищут утешения в той самой среде, которая мучает и терзает их. Что еще, собственно говоря, могут они придумать? Как подчеркивает Евгений Морозов в книге The Net Delusion: The Dark Side of Internet Freedom, если единственный молоток, который у вас есть, — это интернет, то «нет ничего удивительного, что каждая из возможных социальных и политических проблем представляется в виде сетевого гвоздя». К этой же аналогии Морозов прибегает в своей более поздней книге To Save Everything, Click Here, где он пишет: «Это очень мощный набор молотков, и масса людей — большая часть их обретается в Кремниевой долине — просто жаждут услышать ваш крик: “Гвоздь!” независимо от того, на что вы в этот момент смотрите». Другими словами, людей очень легко убедить в том, что решение обусловленных технологиями проблем заключается в самих технологиях. В особенности это легко, когда технология захватила все поле нашего зрения. Несмотря на то что некоторые представители моего поколения думают, будто интернет не исчерпывает весь набор доступных нам инструментов, для Аманды Тодд и ее ровесников отключение интернета или даже отказ от него как от рупора кажется немыслимым.

Для тех, кто не помнит времена, когда мир не был подключен к сети, подчинение человеческих эмоций системам сетевого управления представляется самым лучшим, удобным и, безусловно, самым легким способом решения всех проблем. В конечном счете мы хотим получить такую машину, которая смогла бы вполне понимать наши чувства и даже направлять и формировать их за нас.

Однако в наших отношениях с «социальными» сетями заключена ирония. Социальные сети скрадывают расстояния, но делают нас одинокими. Они держат нас «на связи», но порождают тревожность по отношению к физическому взаимодействию. Шерри Теркл из Массачусетского технологического института сформулировала это емко и кратко: «Мы с нашим новым одиночеством поклоняемся неодушевленному предмету». Молодые люди, с которыми она обсуждала использование технологий вместо реального общения с людьми, регулярно утверждали, будто общение с живыми людьми «рискованно», а технология абсолютно «надежна». Вот одно из самых показательных интервью. С молодым человеком по имени Говард обсуждаются возможности робота-опекуна:

Правда, такого робота для Говарда пока не создали.