Жизнь в осаде: история чемпионки по теннису Натальи Ветошниковой

В семидесятилетнюю годовщину полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады «Бумага» публикует воспоминания пятерых ленинградцев, в разном возрасте переживших голод, бомбежки и потери близких. Вторая история — о малоизвестном эпизоде истории осажденного города. В конце июля 1943 года, когда Ленинград подвергался жестоким артиллерийским обстрелам, на стадионе «Петровский» прошло первенство города по теннису среди женщин. Третье место заняла Наталья Борисовна Ветошникова, мастер спорта СССР и впоследствии неоднократная чемпионка Ленинграда по теннису, которая всю блокаду города — от первого до последнего дня — провела в Ленинграде.

Фото: Егор Цветков

Когда в июле 1941 года была введена карточная система, нормы продуктов, в том числе хлеба, были еще высокие. Хотя у нас не было рабочих карточек, а только шесть служащих, одна иждивенческая и одна детская, наша семья могла бы ежедневно получать около четырех с половиной килограммов хлеба. А нам, как правило, хватало на всю семью в день одного килограмма черного хлеба и двух батонов по пятьсот граммов, а то и меньше. Нам не приходило в голову делать запасы, да и не было лишних денег. И потом мы очень жалели, что не были прозорливыми. В декабре многие стали умирать — прежде всего те, кто не боролся за свою жизнь. А я боролась и очень боролась. У меня была цель: снова выйти на корт и выиграть первенство Советского Союза по теннису среди взрослых. Труднее всего оказались январь и февраль 1942 года. Тогда умер младший брат мамы и две мамины сестры. В январе мы съели весь папин запас столярного клея — восемь плиток, ежедневно варя из них студень. В него мы, чтобы отбить запах, добавляли большое количество перца и лаврового листа. С тех пор, готовя любую еду, я никогда не кладу в нее ни того, ни другого. Были дни, когда кроме нормы хлеба ничего не было. 1 марта 1942 года умер папа. Мама везла его до братской могилы на Серафимовском кладбище в страшный мороз, простудилась и слегла с двусторонним воспалением легких. Как она выжила — это просто чудо; потом она уверяла, что спасла ее чашка черного кофе, который мы выменяли на толкучке около булочной на десять моточков мулине. 5 мая 1942 года умерла бабушка, а вскоре заболела и я. От желудочной инфекции меня спас участковый врач, доктор Нигель, он принес из поликлиники бактериофаг. Потом, уже на первых сборах в Тбилиси, я встретила его дочь, эвакуированную из Ленинграда. Благодаря этому замечательному доктору к концу июня я поправилась. В 1942 году спортивных соревнований не было. В 1943-м город уже не голодал так страшно, и с марта стали выдавать маленькие, но регулярные нормы еды: крупу, сахар, иногда конфеты и прессованный мармелад, варенье мизерными порциями. И тогда в осажденном городе начались легкоатлетические состязания, плавание, велосипедные гонки. Все это имело символическое значение и воспринималось с огромной радостью, хотя на многое еще не хватало духу. Жизнь возрождалась, правда, народу было мало. Мужчины были на фронте, некоторые теннисисты были в эвакуации — и все же на стадионе имени В. И. Ленина (теперь «Петровский») было проведено первенство города по теннису среди женщин. Соревнования проводились в три дня. Участвовали восемь женщин. На стадионе было четыре площадки, но для игры нам приготовили лишь одну. Кто мне сказал, что будет первенство, как все остальные узнали, как собрались вместе — не помню. Клочкова и Налимова, наверное, имели связь с комитетом физкультуры. Во время войны Налимова работала инструктором по штыковому бою, а Клочкова — в госпитале, разрабатывала бойцам конечности после операций. Конечно, не было у нас никакого торжественного ощущения, будто происходит что-то историческое. Это были трудные встречи: стояла страшная жара, так что мы даже специально играли ближе к вечеру. На соревнованиях не было никаких корреспондентов. И зрителей не было — только моя мама пришла посмотреть, и то потому, что в тот день не работала. И судейства тоже никакого не было: в первый день встречались четыре пары, так по очереди играли и судили. На следующий день — полуфиналы, на третий день — финал. За третье место я играла с Галиной Мавромати и выиграла 6:4, 6:0. Призы и кубки за теннисные победы стали вручать только в пятидесятые годы, а тогда мы получили лишь грамоты. Эта блокадная грамота за третье место для меня самая дорогая из более чем ста тридцати других, среди которых были и за первые места.

Победительница блокадного первенства по теннису Татьяна Налимова (слева) и Ксения Сидоренко. Другие участницы блокадного первенства: Зинаида Клочкова, Галина Мавромати, Екатерина Кукуранова, Зинаида Грибова, Варвара Четверикова

О чем мы говорили между играми? О еде, как всегда. После войны эту историю вспоминали очень кратко: «А ты помнишь?» – «Помню. А ты?». Главное, что мы ощущали, — это чувство восторга от того, что можно просто взять ракетку и сыграть в теннис: до этого не было возможности, а то и физических сил. В 1942 году, оправившись от болезни, я работала бухгалтером на стадионе «Динамо». И там встретилась с Эллен Тис, которая была кладовщицей. Кладовая и бухгалтерия располагались в разных углах стадиона, и виделись мы нечасто, а тут разговорились, обрадовались друг другу и решили: «Давай-ка поиграем!». Мы с трудом вытащили сетку из кладовой на корт, натянули ее еле-еле. Вокруг никого не было, и мы перекинули буквально два-три мяча. Раньше я не понимала, что это значит, когда «земля уходит из-под ног». Не было у меня ни головокружения, ни слабости, но действительно возникло ощущение, что земля под ногами куда-то едет. И я сказала: «Не могу играть». А Эллен в ответ, будто извиняясь: «Ты знаешь, я тоже». Через несколько дней она умерла. Ей было тридцать три года. Эллен была мастером спорта, трехкратной чемпионкой Советского Союза в парном женском разряде — значительно сильнее меня. Мне помог выжить теннис. У меня было неистребимое желание — после окончания войны выиграть первенство СССР. Тем более что были первые успехи: в 1937 году я выиграла первенство Союза среди девушек, и в 1939 году тоже выиграла — но уже по старшему возрасту. Летом 1939 года я поступала в институт, нужно было сдавать десять экзаменов в утренние часы, и мне пошли навстречу: назначали игры во второй половине дня. Так мне удалось и в институт поступить, и соревнования выиграть. В 1940–1941 годах я была уже перворазрядницей. Когда же начался голод и все стали умирать, я решила, что от голода не умру ради своей будущей победы. Стать чемпионкой страны мне, к сожалению, не удалось, но блокаду я пережила.