«Салют в честь Дня Победы прогремел, когда я была в ИВС». Интервью с ранее неизвестной фигуранткой дела о лжеминировании Дарьей Абрамовой

Дарья Абрамова — одна из самых таинственных фигуранток дела о «минировании» филиала РАНХиГС, которое перед 9 Мая использовали для обыска и задержания активистов. Когда к девушке пришли силовики, она не успела связаться с правозащитниками. А о пребывании петербурженки в ИВС журналисты узнали лишь от ее сокамерниц, тоже проходящих по этому делу.

«Бумага» связалась с Абрамовой. В отличие от большинства других фигурантов к моменту задержания она не состояла ни в одной политической организации, хотя и открыто высказывалась против военных действий в Украине. Сама девушка предполагает, что задержание связано с ее волонтерством в структурах Навального.

Читайте интервью Дарьи — про психологическое воздействие при обыске, поддержку в ИВС и эмиграцию.

— Судя по тем немногим сообщениям в СМИ, в которых фигурировало ваше имя, силовики пришли к вам с обыском в ночь на 8 мая. Как это было?

— Я жила в коммунальной квартире. В тот день я проснулась посреди ночи от стука в дверь моей комнаты и слов: «Откройте, полиция». Как я узнала позже, они [полицейские] уже выломали общую дверь. Я так крепко спала, что даже этого не слышала.

Силовики пришли ко мне в следующем составе: следователь, три или четыре оперативника и собровец с ломом. Следователь представился, но показал не удостоверение, а паспорт. Позже он объяснил это тем, что только что перевелся в Петроградский УМВД и ему якобы еще не выдали удостоверение. Остальные не представились.

Потом мне вручили постановление на обыск. В нем говорилось, в чем меня подозревают. Якобы неустановленным лицом было совершено следующее преступление: неизвестный отправил с электронной почты сообщение о минировании [филиала РАНХиГС] и требовал 100 тысяч долларов. Еще что-то говорилось про контракт с ВСУ и побег за границу. Я уже точно не помню, воспроизвожу по памяти. Прочитав это, я испытала полнейший шок.

Я попыталась связаться с [правозащитными проектами] «Апология» или «ОВД-Инфо», чтобы кто-то знал, что со мной происходит, но я не успела, потому что у меня выхватили телефон и изъяли его как вещдок. Позвонить близким у меня не получилось по той же причине. Затем у меня начали искать другую технику и загранпаспорт. В итоге они также забрали у меня планшет и ноутбук. Еще они пытались забрать винчестер из компьютера хозяйки [квартиры], хотя я говорила, что это не мой.

Силовики не применяли ко мне физическое насилие, но вели себя, скажем так, некорректно, оказывали психологическое давление. Например, они открыли дверь на моем балконе. Мне стало холодно, поэтому я встала, чтобы ее закрыть. Но они налетели на меня со словами: «Нельзя так делать, сиди на месте и не рыпайся».

Сын моих соседей и еще один сосед по лестничной площадке выступили в качестве понятых при обыске. Еще один сосед, который жил со мной через стенку, оказался следователем. Я поняла это, когда он начал разговаривать с силовиками. Я не слышала весь разговор, только то, что он назвал меня «странной девочкой», хотя я вообще никак с ним не общалась. Я знаю только его имя — Александр. Он переехал в нашу коммуналку уже после моего заселения.

Обыск продлилися примерно полтора часа, после чего мне сообщили, что я подозреваемая и мне нужно переодеваться, так как мы едем на допрос. Потом на меня надели наручники и мы поехали в Петроградское УМВД.

— Что происходило на допросе? О чем вас спрашивали?

— Сказали ждать. Я попросила снять с меня наручники и объяснила, что мне некуда бежать. Мне ответили: «Вы все так говорите», — и отказали.

В кабинете следователя меня снова пристегнули наручниками к стулу. Он [следователь] спросил, состою ли я в политических организациях. Я ответила, что на данный момент нет. Потом мы начали разговаривать на какие-то темы типа «Все всё понимают». Мне уже сложно вспомнить суть, всё как в тумане. Затем мне дали почитать постановление о возбуждении уголовного дела. Я сказала, что это какой-то бред, я не знаю, кто это сделал, точно не я.

Мне сказали, что допрос будет утром, когда придет государственный адвокат, отметив, что я могу воспользоваться 51-й статьей Конституции. Потом мы ждали конвой, который отвез бы меня в ИВС. Следователь еще удивился, зачем мне нужно сопровождение. При этом, так как у меня не было возможности связаться с друзьями, я попросила его принести воды и прокладки — он принес.

Утром состоялся допрос, но я не могу сказать, сколько он длился, так как я была дезориентирована во времени. Я решила, что не буду свидетельствовать против [себя] и откажусь от госадвоката, на что следовать мне сказал: «Вы тормозите расследование».

— Расскажите, сколько времени вы провели в ИВС, а также про условия содержания и ваше освобождение.

— Меня поместили в изолятор временного содержания примерно в три-четыре часа ночи 8 мая, а выпустили… Точно не могу сказать. Помню, что праздничный салют в честь Дня Победы [вечером 9 мая, спустя двое суток после обыска] прогремел, когда я еще была в ИВС. После него я оказалась на свободе.

Отношение ко мне зависело от смены. Был мужчина, который приносил нам то, что мы [с сокамерницами] просили: например, предметы гигиены и сигареты. Когда вместо него пришла другая сотрудница, отношение поменялось. В последний день вместо ужина, который якобы закончился, она принесла нам нарезку колбасы и хлеб, которые передали кому-то из задержанных. Еще давали чай, но у меня еще была с собой бутылка воды, которую мне купил следователь. В остальные дни кормили на завтрак, обед и ужин.

Атмосфера там была, конечно, гнетущая. Потому что изначально следователь еще ночью мне сказал, что после ИВС меня повезут в суд на избрание меры пресечения. Но этого не произошло.

— В каком статусе вы покинули ИВС? И связывались ли с вами следователи после вашего освобождения?

— После ИВС меня с конвоем отвезли в 18-й отдел полиции, сфотографировали и в статусе подозреваемой отпустили под обязательство о явке. Я сразу связалась с независимыми правозащитниками и договорилась с ними, что если будут какие-то процессуальные действия, то они помогут.

Следователи не связывались со мной, потому что это довольно сложно сделать. Дело в том, что я в тот день покинула свое место жительства. А номер телефона, который я указала, привязан к сим-карте, которую у меня изъяли вместе с телефоном.

— В тот день также прошли обыски и задержания петербургских фем-активисток Юли Карпухиной, Дары Щукиной и активистки «Весны» Полины Барабаш. Вы были с ними знакомы или общались ранее?

— Я никогда не была с ними знакома и не общалась. С Дарой я познакомилась уже в изоляторе, а Юлю лишь мельком видела в коридоре ИВС.

— Участвовали ли вы до этого в антивоенных акциях или, может, выражали свою позицию в соцсетях?

— Я не лгала следователю: на тот момент я действительно не состояла ни в каких политических организациях. Но в демонстрациях я участвую с 2017 года. До этого я волонтерила в петербургском штабе Навального — с 2020 года и до момента его закрытия. Помимо этого, у меня был белорусский кейс, но я не могу о нем распространяться. Я писала антивоенные посты в соцсетях, но у меня там не особо большая аудитория.

— Почему, на ваш взгляд, силовики пришли к вам в тот день?

— Я думаю, что они пришли перед 9 Мая, так как в этот день планировалось проведение акции. Думаю, это была такая превентивная мера. При этом я бы не пошла на эту акцию, я работала в День Победы.

Наверное, это также связано с антивоенными постами и моим бывшим волонтерством. Хотя раньше, несмотря на то, что я ходила на демонстрации на протяжении пяти лет, я не попадала в поле зрения правоохранительных органов. Меня задерживали, но я сбегала из автозака. Административок у меня не было.

— Что вы думаете о своем деле и его перспективах?

— Я не юрист и не могу сказать, как будет продвигаться это дело. Мне стало страшно, поэтому я покинула Россию. Я читала комментарии юристов в вашем материале, что, возможно, это дело не получит никакого продвижения. Но я бы не была так уверена.

Мне кажется, что если мы будем продолжать то, что делали, то против нас могут возбудить новые дела или пусть в ход это дело. Помимо этого, все фигуранты, как я понимаю, попадают и под новую статью о дискредитации российской армии.

— Как происходил ваш отъезд из страны?

— Честно говоря, немного нервно. Я не сразу покинула Россию, потому что ждала, когда из консульства придет мой загранпаспорт: я подавала [документы] на визу еще до всех этих событий, потому что чувствовала, что что-то не так. Сейчас я нахожусь в другой стране, и, скорее всего, это не конечная остановка. Я подумываю над тем, чтобы подаваться на беженство.

— Как ваши родные и друзья отреагировали на то, что с вами произошло?

— Сейчас мне финансово помогают мои друзья. Перед отъездом я успела оформить банковскую карту UnionPay, поэтому удалось избежать проблем с переводами.

Моя мама поддерживает меня, так как знает, что мне непросто. Папа тоже очень переживает.

— Как вы переживаете перемены в вашей жизни?

— Честно говоря, я думаю, что моя жизнь изменилась раньше этого дела. Мое психологическое состояние после 24 февраля оставляло желать лучшего. Мне было очень страшно, потому что у меня есть родственники в Украине и я очень за них переживаю. Я даже не поняла, как прошли последние три месяца. Я просто ходила на все эти акции протеста… А то, что я сменила страну, — я понимала, что мне небезопасно оставаться, и когда я выехала, мне стало чуточку легче.

— Чем вы занимались в Петербурге до всех этих событий?

— Я переехала в Петербург из Липецка в 2016 году, так как поступила на философский факультет в РГПУ имени Герцена. Моя специальность — «Педагогическое образование». Я учитель, но также культуролог, специалист по культуре стран Северной Европы. То есть я изучала скандинавскую культуру, учила шведский язык.

В 2020-м закончила университет и кем только ни работала: барменом, продавцом, в турфирме. Это было связано скорее с какой-то депрессией. Я не ходила к психотерапевту, но чувствовала, что нахожусь в нестабильном состоянии. Я очень люблю животных и кинематограф. Моя любимая франшиза — «Звездные воины». Это любовь всей моей жизни.

— Рассматриваете ли вариант возвращения в Россию?

— В близкой перспективе я не рассматриваю этот вариант. Я думаю, что даже смена верховного главнокомандующего вряд ли заставит меня вернуться. Наверное, мое возвращение будет возможно только при смене режима.