В своей новой антиутопии культовый режиссер Терри Гиллиам снова ставит этой планете ноль. «Бумага» рассказывает о «Теореме Зеро» — цирке-шапито с Кристофом Вальцем, Тильдой Суинтон и религиозными исканиями, который примерно столько баллов и заслуживает.
Случай Гиллиама хуже, он похож на другой распространенный типаж — пожилого, но молодящегося балагураМногие уже отметили парадоксальное сходство «Теоремы» с последним фильмом Джима Джармуша. Наверное, не очень просто найти пару режиссеров, менее похожих друг на друга, чем эти двое, но есть вещи универсальные: перед лицом старческого маразма все равны. При этом Джармуш, кажется, хотя бы понимает, как это выглядит, и ведет себя сдержанно, как безобидный дедушка, который сидит в углу и ворчит себе под нос, никого не заставляя себя слушать. Случай Гиллиама хуже, он похож на другой распространенный типаж — пожилого, но молодящегося балагура, который встревает в любой разговор с житейскими мудростями и арсеналом анекдотов из брежневских времен и вызывает у всех мучительное чувство неловкости. «Теорема Зеро» удивительным образом объединяет довольно плоский сарказм по поводу современности (Гиллиам, как Рената Литвинова, ставит этой планете ноль; типичная шутка: на улице рекламируют церковь Бэтмена Спасителя) и отчаянное желание понравиться. Для этого в ход идут самые грубые приемы: Вальц падает на задницу, смешно растопырив руки, Вальц надевает красный комбинезон и колпак, периодически в кадр запускают карлика в полосатом костюме. Когда лысая Тильда Суинтон, скорчив гримасу, начинает читать рэп, уже не удивляешься, но все-таки в этот момент хочется закрыть лицо руками, потому что после такого можно ожидать чего угодно — бородатых женщин, шуток про пуканье, Адама Сэндлера. Терри Гиллиам явил метафору своего творческого метода в своем предыдущем фильме — «Воображариуме доктора Парнаса»: потешный балаган дурного вкуса, за кулисами которого должен скрываться фантастический параллельный мир, а на деле скрываются компьютерные задники, на фоне которых все те же клоуны серьезнеют лицом и начинают сбивчиво рассуждать о молчании Бога, при этом не снимая рыжего парика и разноцветных ботинок. Так и тут: вся эта феерия придурочного юмора, весь этот межгалактический парад графоманских клише должны, как предполагается, обернуться в философское эссе, но эта философия формулируется в такие афоризмы, которым самое место в профилях школьников «ВКонтакте», где мы их, без сомнения, скоро и увидим. «Мы все умираем с нашего рождения, в некотором смысле жизнь — это смертельный вирус». Да что вы говорите.
Хочется закрыть лицо руками, потому что после такого можно ожидать чего угодно — бородатых женщин, шуток про пуканье, Адама СэндлераК чести Гиллиама и сценариста-дебютанта Пэта Рашина, они, в отличие от большинства графоманов, хотя бы не пытаются объяснить, как все устроено на самом деле (возможно, это достижение режиссера: он утверждает, что вырезал концовку). Хотя нам, кажется, все же намекают, что Бог, если перефразировать Эйнштейна, не играет в тетрис со Вселенной, фильм заканчивается вопросительным знаком. Достойный, освященный годами прием, но такая непоследовательность выглядит странным обрывом текста, анекдотом без финальной фразы (афоризм про это в фильме тоже есть). В некотором роде это диалог клоунов в артхаусном цирке. «Почему ты такой грустный, Бим?» — «Я потерял смысл жизни, Бом! Что мне делать?» — но Бом не отвечает, потому что Бома, кажется, нет.