27 января 2014

Жизнь в осаде: история чемпионки по теннису Натальи Ветошниковой

В семидесятилетнюю годовщину полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады «Бумага» публикует воспоминания пятерых ленинградцев, в разном возрасте переживших голод, бомбежки и потери близких. Вторая история — о малоизвестном эпизоде истории осажденного города. В конце июля 1943 года, когда Ленинград подвергался жестоким артиллерийским обстрелам, на стадионе «Петровский» прошло первенство города по теннису среди женщин. Третье место заняла Наталья Борисовна Ветошникова, мастер спорта СССР и впоследствии неоднократная чемпионка Ленинграда по теннису, которая всю блокаду города — от первого до последнего дня — провела в Ленинграде.

Фото: Егор Цветков
Когда в июле 1941 года была введена карточная система, нормы продуктов, в том числе хлеба, были еще высокие. Хотя у нас не было рабочих карточек, а только шесть служащих, одна иждивенческая и одна детская, наша семья могла бы ежедневно получать около четырех с половиной килограммов хлеба. А нам, как правило, хватало на всю семью в день одного килограмма черного хлеба и двух батонов по пятьсот граммов, а то и меньше. Нам не приходило в голову делать запасы, да и не было лишних денег. И потом мы очень жалели, что не были прозорливыми. В декабре многие стали умирать — прежде всего те, кто не боролся за свою жизнь. А я боролась и очень боролась. У меня была цель: снова выйти на корт и выиграть первенство Советского Союза по теннису среди взрослых. Труднее всего оказались январь и февраль 1942 года. Тогда умер младший брат мамы и две мамины сестры. В январе мы съели весь папин запас столярного клея — восемь плиток, ежедневно варя из них студень. В него мы, чтобы отбить запах, добавляли большое количество перца и лаврового листа. С тех пор, готовя любую еду, я никогда не кладу в нее ни того, ни другого. Были дни, когда кроме нормы хлеба ничего не было. 1 марта 1942 года умер папа. Мама везла его до братской могилы на Серафимовском кладбище в страшный мороз, простудилась и слегла с двусторонним воспалением легких. Как она выжила — это просто чудо; потом она уверяла, что спасла ее чашка черного кофе, который мы выменяли на толкучке около булочной на десять моточков мулине. 5 мая 1942 года умерла бабушка, а вскоре заболела и я. От желудочной инфекции меня спас участковый врач, доктор Нигель, он принес из поликлиники бактериофаг. Потом, уже на первых сборах в Тбилиси, я встретила его дочь, эвакуированную из Ленинграда. Благодаря этому замечательному доктору к концу июня я поправилась. В 1942 году спортивных соревнований не было. В 1943-м город уже не голодал так страшно, и с марта стали выдавать маленькие, но регулярные нормы еды: крупу, сахар, иногда конфеты и прессованный мармелад, варенье мизерными порциями. И тогда в осажденном городе начались легкоатлетические состязания, плавание, велосипедные гонки. Все это имело символическое значение и воспринималось с огромной радостью, хотя на многое еще не хватало духу. Жизнь возрождалась, правда, народу было мало. Мужчины были на фронте, некоторые теннисисты были в эвакуации — и все же на стадионе имени В. И. Ленина (теперь «Петровский») было проведено первенство города по теннису среди женщин. Соревнования проводились в три дня.

Из книги Натальи Ветошниковой «Теннис в моей жизни: воспоминания»

Лето 1943 года осталось в моей памяти очень страшным: безоблачное небо, прекрасная жаркая погода, наслаждаться которой мешали бесконечные шквальные обстрелы. Остаться в живых, пережив жуткий голод, для того чтобы погибнуть от какого-то осколка? Выходишь утром, не знаешь, вернешься ли вечером домой. Особенно жутко было в июле. В книге «Ленинград в борьбе месяц за месяцем. 1941–1944 гг.» есть такие строчки: «На протяжении месяца город 25 дней подвергался артиллерийским обстрелам: в ходе которых на улицах и площадях разорвалось 6962 снаряда. В июле среднесуточная продолжительность артобстрелов Ленинграда достигла максимума и составляла 9 часов 14 минут. 17 июля город пережил самый сильный за время войны артиллерийский обстрел: на его проспектах разорвалось более двух тысяч снарядов врага. Было убито 210 и ранено 920 человек». И далее: «В августе посты МПВО отметили разрывы 5829 снарядов». Как можно было жить тогда — с такой нагрузкой на психику? Непостижимо. К счастью, в те три дня, когда мы играли наше первенство, Петроградский район не обстреливался.
Участвовали восемь женщин. На стадионе было четыре площадки, но для игры нам приготовили лишь одну. Кто мне сказал, что будет первенство, как все остальные узнали, как собрались вместе — не помню. Клочкова и Налимова, наверное, имели связь с комитетом физкультуры. Во время войны Налимова работала инструктором по штыковому бою, а Клочкова — в госпитале, разрабатывала бойцам конечности после операций. Конечно, не было у нас никакого торжественного ощущения, будто происходит что-то историческое. Это были трудные встречи: стояла страшная жара, так что мы даже специально играли ближе к вечеру. На соревнованиях не было никаких корреспондентов. И зрителей не было — только моя мама пришла посмотреть, и то потому, что в тот день не работала. И судейства тоже никакого не было: в первый день встречались четыре пары, так по очереди играли и судили. На следующий день — полуфиналы, на третий день — финал. За третье место я играла с Галиной Мавромати и выиграла 6:4, 6:0. Призы и кубки за теннисные победы стали вручать только в пятидесятые годы, а тогда мы получили лишь грамоты. Эта блокадная грамота за третье место для меня самая дорогая из более чем ста тридцати других, среди которых были и за первые места.
Победительница блокадного первенства по теннису Татьяна Налимова (слева) и Ксения Сидоренко. Другие участницы блокадного первенства: Зинаида Клочкова, Галина Мавромати, Екатерина Кукуранова, Зинаида Грибова, Варвара Четверикова
О чем мы говорили между играми? О еде, как всегда. После войны эту историю вспоминали очень кратко: «А ты помнишь?» – «Помню. А ты?». Главное, что мы ощущали, — это чувство восторга от того, что можно просто взять ракетку и сыграть в теннис: до этого не было возможности, а то и физических сил. В 1942 году, оправившись от болезни, я работала бухгалтером на стадионе «Динамо». И там встретилась с Эллен Тис, которая была кладовщицей. Кладовая и бухгалтерия располагались в разных углах стадиона, и виделись мы нечасто, а тут разговорились, обрадовались друг другу и решили: «Давай-ка поиграем!». Мы с трудом вытащили сетку из кладовой на корт, натянули ее еле-еле. Вокруг никого не было, и мы перекинули буквально два-три мяча. Раньше я не понимала, что это значит, когда «земля уходит из-под ног». Не было у меня ни головокружения, ни слабости, но действительно возникло ощущение, что земля под ногами куда-то едет. И я сказала: «Не могу играть». А Эллен в ответ, будто извиняясь: «Ты знаешь, я тоже». Через несколько дней она умерла. Ей было тридцать три года. Эллен была мастером спорта, трехкратной чемпионкой Советского Союза в парном женском разряде — значительно сильнее меня. Мне помог выжить теннис. У меня было неистребимое желание — после окончания войны выиграть первенство СССР. Тем более что были первые успехи: в 1937 году я выиграла первенство Союза среди девушек, и в 1939 году тоже выиграла — но уже по старшему возрасту. Летом 1939 года я поступала в институт, нужно было сдавать десять экзаменов в утренние часы, и мне пошли навстречу: назначали игры во второй половине дня. Так мне удалось и в институт поступить, и соревнования выиграть. В 1940–1941 годах я была уже перворазрядницей. Когда же начался голод и все стали умирать, я решила, что от голода не умру ради своей будущей победы. Стать чемпионкой страны мне, к сожалению, не удалось, но блокаду я пережила.
Если вы нашли опечатку, пожалуйста, сообщите нам. Выделите текст с ошибкой и нажмите появившуюся кнопку.
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить
Все тексты
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox Mozilla Firefox или Chrome.