На киноночи в парке Александрия, которая пройдет 4 ноября, покажут фильм-исследование «Дачные истории. Петербургские воспоминания», сопровождающий выставку «Петергофские дачники» в Фермерском дворце. В картине Елены Кальницкой и Константина Гусева петербургские интеллигенты — писатель Даниил Гранин, ученый Татьяна Черниговская, публицист Яков Гордин и литературовед Борис Аверин — рассказывают о традициях и укладе дачной жизни и делятся своими дачными воспоминаниями. «Бумага» публикует отрывки из рассказов петербуржцев.
Борис Аверин
Литературовед
— Чувство дачника — это чувство свободы, чувство изменившегося сознания. Достаточно выехать из Петербурга, переехать в Заячий Ремиз, и вы будто становитесь другим человеком. У вас уже другой настрой, вы не злитесь. Вы вообще радуетесь жизни. То есть вы становитесь тем, для чего и были сделаны дачи. Для чего было сделано это ожерелье вокруг Петербурга.
Кто из писателей имел дачу в Петергофе? Да никто, по-моему, и не имел. Это только для богатых. А кто жил? На самом деле, очень многие. Апухтин писал замечательное стихотворение про Монплезир. Блок здесь находился вместе с Пястом. Заячий Ремиз — это центр дачной жизни Петергофа. Вяземский здесь, отмечая свой день рождения, написал лучшие стихи, посвященные Петергофу:
Как свеж, как изумрудно мрачен
В тени густых своих садов,
И как блестящ, и как прозрачен
Водоточивый Петергоф.
Гончаров тут жил три года, когда писал свои произведения. Полонский приезжал. Мережковский с Гиппиус навещали его. Пушкин, естественно.
В 1832 году Николай I издает указ, в котором говорится, что отныне на территории Петергофа можно покупать участки и строить дачи частным лицам. Построить их, конечно, в то время было невероятно трудно. Для этого требовалось сдать все документы, подать заявление в Дворцовое управление и проч. Так, из Дворцового управления оно поступало к Императору. Император же с ним знакомился и решал вопрос, имеете ли вы вообще возможность начать строительство. Ко всему прочему, вы должны были бы назвать и фамилию архитектора. Да не простого. А архитектора, имеющего диплом архитектора. И вот тогда только начнут строить.
Иметь свою дачу могли позволить себе только очень высокопоставленные люди. Но можно было и снять. Если человек в обществе говорил, что он снял дачу в Петергофе, то это было все равно, что «Я получил вице-адмирала». Именно эти постройки впоследствии и станут настоящими «дачами». Дачами, которые мы имеем в виду, когда произносим это слово.
Яков Гордин
Историк и публицист
— Понятие и смысл дачи, очевидно, состоят в принципиальном изменении быта, столь необходимого человеку. Бегство из города, особенно в настоящее время, — это и есть то самое изменение. Да и, на самом деле, не только в настоящее. В прошлом такое тоже было. Еще лет 100–150 назад смысл был тот же: бегство из каменных громад к природе, траве и так далее.
Есть один исторический момент, чрезвычайно важный и высокий исток дачной хроники России, — дача Льва Добровольского на Каменном острове. В ней в 1834–1836 годах жила семья Пушкиных. Это еще то время, когда Каменный был действительно природой, а не частью города, как сейчас. Дачный сезон этих лет был навеки запечатлен великим «Каменноостровским» циклом А. С. Пушкина. Это, можно сказать, его дачные стихи. Стихи, написанные на пределе гениальности. «Из Пиндемонти», «Памятник», «Пустынники» — всё это последний гениальный всплеск пушкинского таланта, который пришелся именно на этот дачный сезон 36-го года.
Что касается моего личного дачного опыта — он очень давний. Я впервые был вывезен на дачу в 1936 году. Это была деревня Бугрово, рядом с Михайловским лесом, Пушкинский заповедник. Поскольку тогда мой отец, занимавшийся Пушкиным, уже имел непосредственное отношение к Михайловскому, мы проводили там целое лето.
Последнее лето — это было предвоенное лето — когда мне уже было около пяти лет, запомнилось лучше всего. Мы жили на самой усадьбе, в Михайловском. Там было очень хорошо. Я даже зрительно, через многие десятилетия, представляю себе общий фон: огромное количество зелени вокруг, и лес, и парк. Но как раз началась война. И родители, которые в это время были в Ленинграде, стали требовать, чтобы я (а я был с бабушкой) дачный сезон немедленно прекратил, чтобы мы ехали в город. А бабушка, пережившая первую мировую войну, немцов страшными не считала. Вообще никто не думал, что они дойдут даже до Пскова. Она всячески сопротивлялась. Родители слали телеграмму за телеграммой. В конце концов, мы уехали последним поездом.
Дача была прочной традицией у советского интеллигента. Мы были в эвакуации на Урале, в Нижнем Тагиле. Это промышленный город, дымный, довольно грязный. И даже тогда мы ездили на дачу: из Нижнего Тагила в деревню в предгорья Урала, с таким странным названием Весимауткинск. Я тоже ее прекрасно помню: полугорная речка, довольно бурная, узкая, лес, отроги. Была потребность, несмотря на то, что это было достаточно сложно, летом выехать из города.
Татьяна Черниговская
Ученый в области нейронауки, психолингвистики
и теории сознания
— Несомненно, дача — это чудесное дело. Я не уверена, что дача в таком понимании есть где-то, кроме России. По всему миру за городом живет множество людей. Но здесь, в России, — это особое дело, особый стиль жизни, особые отношения между соседями, такая, словно семейная, вражда-дружба. И другой темп, совсем.
В Комарово, когда все еще жили «на месте», это было некое time travel. По Курортной улице прогуливались чинные господа с тростью в руке, дамы в шляпках — все они фланировали, встречались с соседями, раскланивались, беседовали, заходили друг к другу в гости. Но мы, поскольку мы были уже другое поколение, у нас и манеры другие были: никаких тросточек в руках мы не держали. Зато, как в деревнях и полагается, была такая система жизни, что у тебя не было гарантии, что тебя в твоем доме никто не тронет. Пока ты идешь от станции домой, то откуда-нибудь выходят старушки: «Вот я только что сейчас прочла такой-то роман, вы что думаете по этому поводу?» Вот такой тип общения, который сейчас отсутствует. И я думаю, он никогда больше не появится. Строго говоря, я даже не уверена, что это жизнь ХХ века, может быть, она скорее XIX века или, в крайнем случае, начала ХХ. Такая патриархальная жизнь старых академиков и их жен.
Мы давным-давно стали ностальгировать. Место то осталось, а стиль — сменился. И он не вернется. Многие дачи уже проданы. На их месте — полустеклянный забор. Такое все новенькое, красивенькое. А там [в Комарово, раньше] такого не было. Там были поломанные заборы и отваливающиеся калитки. Отваливается? Да и бог с ней. Ну какая тут разница?! Мы ведь вечером все равно соберемся, сядем, вино будем пить. Отваливается калитка? Ну… Очень хорошо! Ориентиры другие были, понимаете? Этого уже нет, и оно не может появиться больше. Жизнь изменилась. Век другой. Еще в ХХ всё начало быстро меняться. Уже никакие Гоголи и Чеховы не родятся.
Нельзя возвращаться в те места, которые ушли с временем. В них нельзя попасть. Это не географические места больше — это места памяти. Даже если всё стоит на месте, все дома на месте — всё равно это уже не то: ты смотришь другими глазами.
Даниил Гранин
Писатель
— Дачная жизнь была не просто отдыхом, не просто развлечением. Дачная жизнь в Комарово, да и не только в Комарово — в Сестрорецке, в Парголово, в Репино — была каким-то густым интеллектуальным общением.
Дача — это каждый раз другая жизнь, не городская, не деревенская, совсем особая жизнь. Тем более в школьные годы. Каждый раз у нас снималась другая дача. Сперва самая дешевая, поскольку мы жили бедно. Потом подороже. Дача «получше», помнится, — это, прежде всего, комната и веранда. Веранда из цветных стекол: красных, зеленых, желтых, синих — всех цветов. Вместо стеклянного аквариума. Это волшебный фонарь. Внутри всё переливалось разными красками. Находиться было одно удовольствие.
Дача — это еще кусок природы. Природы не дикой. Вначале это были огороды, картошка, морковка, огурцы — по необходимости, когда были карточки. Потом, после войны, уже другие дачи и другой участок. Тот же самый участок, который был, становился цветником, появлялись дорожки — такая полусадовая, доморощенная культура.
За помощь в подготовке материала «Бумага» благодарил Марию Оганесьянц, представителя пресс-службы ГМЗ «Петергоф»
