Правительство предложило повысить пенсионный возраст: по плану чиновников, мужчины будут выходить на пенсию в 65 лет к 2028 году, а женщины — в 63 года к 2034 году. Вместе с пенсионным возрастом с 2019 года планируется повысить и НДС — с 18 до 20 %.
Почему власти решили провести такие реформы, как они скажутся на людях и помогут ли российской экономике — «Бумага» поговорила с профессором финансов Российской экономической школы Олегом Шибановым.
— Повышение НДС (налог на добавленную стоимость, формируется исходя из себестоимости и конечной цены товара — прим. «Бумаги») и пенсионного возраста объясняют экономическими причинами. В каком вообще состоянии сейчас российская экономика?
— На мой взгляд, сейчас в российской экономике период медленного роста. Стагнацией называть не хочу, потому что у этого слова специфические коннотации.
Мы, макроэкономисты, создаем достаточно точные модели, которые позволяют прогнозировать темпы роста ВВП, исходя из всего, что известно о российской экономике. Благодаря такому моделированию на ближайшие два-три года и сравнению с показателями реальных темпов роста мы понимаем, что ничего странного в нашей экономике не происходит.
Мировая экономика в последние годы растет по 3–4 % и, конечно, развивается быстрее нашей. Мы отстаем, но нужно быть очень аккуратным в оценках. В России сейчас очень непростая демографическая ситуация. У нас, с одной стороны, стареет население, а с другой, в трудоспособный возраст вступает поколение, которое просто численно меньше, чем предыдущие. Поэтому наш медленный рост мы можем рассматривать как неудачу на фоне мировой экономики, но, по факту, при нашем уровне развития, ВВП на душу населения и прочим показателям — это нормальные темпы роста.
В нулевые мы росли гораздо более быстрыми темпами, и то, к чему мы пришли сейчас, выглядит достаточно слабо именно на фоне недавних воспоминаний. Но когда мы смотрим на макроэкономические показатели, такие как инфляция или состояние банковского сектора, мы видим, что они неожиданно приличные. В частности, в 2017 году ЦБ добился исторически низких показателей по инфляции.
Если подытожить, в 2014–2016 годах российская экономика пережила эпизод очень тяжелого внешнего шока, но оказалась достаточно крепкой и сейчас чувствует себя стабильно. Время, конечно, покажет, но пока тренды выглядят довольно прилично.
— На протяжении последних двух-трех лет многие люди из власти неоднократно заявляли, что кризис наконец-то закончился. На данный момент он уже действительно закончился?
— Здесь всё зависит от того, как мы для себя определяем кризис. Если мы говорим о росте экономики, то он хоть низкий, но стабильный. Если мы думаем про банковский сектор, то он выглядит нормально. Если же мы смотрим на располагаемые доходы населения, то здесь наши проблемы не прекратились. С 2014 по 2017 год в годовом выражении доходы каждый раз сокращались. В 2018 начался слабый рост, но, по данным за май, рост уже затормозился. То есть в целом макропоказатели приличные, но люди на себе еще не чувствуют улучшения после кризиса.
— Можно ли выделить какие-то тенденции в последние годы при составлении федерального бюджета? Стал ли он более скудным?
— Последние годы у нас постоянно был дефицитный бюджет, и Минфин очень хотел сделать его или менее дефицитным, или даже профицитным. Если смотреть на ожидаемые поступления по НДС, нефтегазовым доходам и прочим статьям, есть основания думать, что по итогам 2018 года доходы могут превысить расходы и бюджет станет недефицитным.
— Для человека, не погруженного в экономику, профицит бюджета звучит очень привлекательно. Это действительно хорошо или, может быть, лучше было бы иметь дефицит и тратить больше, чтобы развивать экономику?
— Когда власти в значительной степени занимаются балансировкой бюджета, это, конечно, сказывается на спросе в экономике. Бюджет не увеличивает расходы, и с учетом инфляции в реальном выражении они снижаются. То есть средств становится меньше, соответственно, снижается и спрос на товары и услуги.
Но мы до сих пор относимся к развивающимся странам. По уровню ВВП на душу населения, если говорить о паритете покупательной способности (ВВП с учетом уровня цен в экономике страны и покупательной способности валюты — прим. «Бумаги»), то мы находимся в районе 50-го места в мире. Это неплохо, но очень далеко от лидеров, а для развивающихся стран дефицит бюджета — это один из главных факторов кризиса. Опыт показывает, что если всё время поддерживать дефицит, то рано или поздно настанет момент, когда его нужно будет покрывать. И это может закончиться довольно плохо. Поэтому в нынешних условиях поддерживать дефицит бюджета сложно.
В целом, мне кажется, Россия попала в так называемую ловушку среднего дохода. Мы быстро росли, а потом, когда достигли какого-то среднего уровня, стали не очень богатыми, но и не очень бедными, как будто выдохлись и новых путей для быстрого роста пока не нашли. В истории было много таких примеров с самыми разными странами.
— Вы уже упомянули о рекордно низкой инфляции в 2017 году. Как этого удалось добиться?
— Государство старалось сбалансировать бюджет. Это предполагает, что спрос со стороны государства как минимум не растет и давления на цены с этой стороны нет. Кроме того, по статистике, последние четыре года реальные доходы в России снижались, соответственно домохозяйства обеспечить большой спрос тоже не могли. Получилось, что две основные движущие силы экономики, дающие в сумме порядка 70 % потребления, замерли. И цены вслед за ними тоже.
Еще один фактор — очень хороший урожай в прошлом году. Также учитываем, что ЦБ держал высокую ключевую ставку, которая не стимулировала людей брать много кредитов, а цены на нефть росли. В результате получаем, что со всех сторон для ЦБ были позитивные предпосылки для снижения инфляции.
— Когда человек со стороны видит данные Росстата о инфляции в 2–3 %, первая реакция у большинства — это вранье, цены выросли гораздо больше. Насколько такая точка зрения вообще имеет право на жизнь?
— Это практически стандартная реакция что для развивающихся, что для развитых странах. Огромная часть населения уверена, что инфляция гораздо выше, чем говорят статистики. Просто у людей есть психологические тенденции замерять инфляцию по определенным видам товаров. В первую очередь люди обращают внимание на продовольственные цены, а они в последние годы традиционно растут у нас быстрее, чем непродовольственные, потому что были больше завязаны на импорт.
Всё это работает даже на экономистах. Я постоянно копаюсь в данных Росстата и, естественно, больше доверяю им, но в 2017 году даже у меня закрались сомнения. Была такая эмоциональная реакция: неужели у нас настолько низкая инфляция? Я просто сел и начал выписывать все цены и как они изменялись. И моя инфляция оказалась даже ниже, чем у Росстата. В результате я успокоился. Сесть и посчитать все значимые для вас цены — очень правильное решение.
— Можно ли уже как-то объективно оценить, как на нашу экономику повлияли санкции?
— Объективно: они повлияли плохо. Снизились инвестиции, выросли цены и так далее. В то же время количественные оценки влияния санкций показывают несущественные цифры. Например, санкции после Минских соглашений снизили рост ВВП примерно на 0,2 %. Для России это довольно много, но нельзя сказать, что наша экономика разорвана в клочья, как когда-то говорил Барак Обама.
— Если всё, в общем-то, не очень плохо, то зачем понадобилось повышение и НДС, и пенсионного возраста? Со стороны кажется, что эти реформы объясняются тем, что в бюджете просто нет денег.
— НДС повышается не из-за того, что в бюджете нет денег. Они есть, но майские указы президента 2018 года предполагают новый подход к экономике и попытку разогнать ее расходами на здравоохранение, образование и инфраструктуру. К сожалению, финансировать выполнение этих указов из воздуха не получается.
НДС как наиболее собираемый доход удобен государству в качестве источника средств для финансирования указов. Опыт показывает, что их выполнение на качественном уровне может быть очень полезно для экономики. Образование, инфраструктура и здравоохранение — это краеугольные камни экономики.
С пенсионным возрастом история более тонкая. Если смотреть на ситуацию в мире, у нас достаточно низкий пенсионный возраст. Это важно, потому что на сбалансированность пенсионной системы влияет то, какое в стране население: молодое или стареющее. В России оно, скорее, стареющее и соотношение работающих людей к количеству пенсионеров постепенно снижается. В результате баланс системы стремится к не очень устойчивым показателям. Уже сейчас Пенсионный фонд крайне дефицитен, для закрытия дыр федеральный бюджет вынужден перечислять больше 1,5 трлн рублей в год. Непонятно, насколько долго мы можем позволить себе оставаться в рамках такого дефицита.
С повышением пенсионного возраста всё станет более сбалансированным. Возможно, сделать это нужно было еще раньше, потому что такая ситуация могла привести к серьезному кризису федерального бюджета.
— Говоря совсем просто, если пенсионный возраст не повысить, то через несколько лет пенсии платить будет просто нечем?
— Да. Даже те пенсии, что есть сейчас, а не то что повышать их. Сам по себе дефицит можно пока покрывать, но он будет только расти. И встает вопрос: что с этим делать? И кажется, что нет простых путей решить эту проблему.
— Каких последствий можно ждать от этих реформ? Например, как скажется повышение НДС на 2 %?
— На ценах точно скажется. Возможно, если не в этом году, то в следующем они точно вырастут. У производителей нет возможности не вкладывать возросшую налоговую нагрузку в стоимость своих товаров.
Что касается цифр, то, по большинству оценок, это даст дополнительный 1 % инфляции. Это большое число, но у людей было много вопросов относительно дополнительных негативных эффектов от повышения НДС. Пока предполагается, что их не будет.
Например, у людей могло быть опасение, что часть бизнеса уйдет в тень из-за повышения налогов. Из специалистов такого эффекта никто не ждет, потому что налоговая служба уже научилась приходить за нужными ей налогами. Сборы НДС сейчас близки к 100 % — и не кажется, что они снизятся.
— Сколько денег принесет повышение налога в бюджет?
— Оценки разные, но около 600 млрд рублей в год. Эти деньги пойдут на инфраструктуру, образование и здравоохранение, но полностью выполнение майских указов не покроет. На них нужно несколько триллионов рублей совокупно, повышение НДС закроет примерно половину.
— Как скажется повышение пенсионного возраста? Власти говорят о повышении среднего размера пенсий до 20 тысяч рублей к 2024 году.
— Всё зависит от инфляции. 20 тысяч при инфляции в 40 % — это одни деньги, а при инфляции в 4 % — совсем другие. В целом я бы сказал, что реформа позволит государству покрыть дефицит и увеличивать пенсии. И планы довести ее до 20 тысяч имеют право на жизнь.
— Вы говорите, что повышение пенсионного возраста было во многом неизбежно, но многие люди отреагировали на него очень негативно. Такая реакция объяснима?
— Результаты реформы очень зависят от того, что будет делать государство с точки зрения помощи рынку труда. Хотелось бы, чтобы у нас, как в тех же странах Европы, нельзя было увольнять людей предпенсионного возраста или писать в объявлениях «работа для людей до 40 лет». Если государство сможет аккуратно сделать это, а также запустить качественные курсы, на которых можно научиться новым профессиям, то результаты будут одни; если этого не сделать — совсем другие.
Обычный человек, который не погружается очень глубоко в реформу, наверняка воспринимает ее со страхом и ужасом. По простой очевидной причине: во многих маленьких городах, где зарплаты меньше пенсий, пенсионеры кормят младшее население. В этом плане то, что государство меняет пенсионный возраст, может восприниматься негативно. Поэтому помощь рынку труда очень важна.
— А экономисты позитивно смотрят на все эти изменения?
— Если говорить о пенсионном возрасте, то тут ситуация простая: если ничего не менять, ничего хорошего бы и не было бы. С повышением НДС чуть сложнее, потому что всегда можно говорить об альтернативных источниках средств для улучшения той же инфраструктуры.
— Вы видите, как можно было бы найти эти деньги более предпочительным способом?
— Об этом всегда очень сложно говорить, потому что мы не находимся в позиции министерства финансов. Изнутри ситуация воспринимается иначе, да и я не уверен, что есть совсем уж блестящие идеи, как это можно было бы сделать.
Альтернативой, о которой часто говорили, могло бы быть снижение количества средств от нефтегазовых доходов, которые мы сохраняем. Возможно, можно было бы побольше не сохранять, а пустить в экономику. Вероятно, это помогло бы не повышать НДС и немного иначе работать с пенсионной реформой. Но тут история простая: бюджет хочет быть сбалансированным. Государство хочет иметь заначки на случай внешнего кризиса. Так мы пытаемся защититься от будущих колебаний цен на нефть и снизить нашу зависимость от текущих нефтегазовых доходов.
— Сейчас — применительно к экономике — все говорят только об НДС и пенсиях. Обсуждаются ли какие-то реформы, которые могут еще больше изменить российскую экономику?
— На будущее есть две вещи, которые выглядят даже более существенными, чем текущие изменения. Первая: приватизация некоторых компаний, которые всё еще находятся в собственности государства. Может быть, часть этой собственности могла бы быть эффективнее в руках большего количества частных собственников.
Вторая: перенос некоторых функций в более региональные города. Сейчас у нас всё сконцентрировано в Москве и отчасти в Петербурге, но переезд некоторых министерств и ведомств мог бы дать развитие региональным территориям. И это касается не только переноса функций, но и большей налоговой и финансовой самостоятельности. Это могло бы дать значительный эффект, сейчас государство об этом много думает.
