После распада СССР в Россию массово мигрировали грузины, армяне и азербайджанцы. «Бумага» провела социологическое исследование, чтобы узнать, как складываются судьбы их детей в Петербурге.
Социолог «Бумаги» Серафима Бутакова поговорила с 16 молодыми людьми, родители которых переехали в Петербург из стран Закавказья. Во время глубинных интервью мы выяснили, ощущают ли они себя «мигрантами», как сохраняют связь с национальной культурой и сталкиваются ли с ксенофобией. Об итогах трехмесячного исследования читайте в нашем спецпроекте. Полный текст отчета можно посмотреть по ссылке.
Как дети мигрантов из Закавказья росли в России 1990-х, как они себя идентифицируют и хотят ли переехать в родные страны родителей?
«Бумага» поговорила с четырьмя петербуржцами и петербурженками, чьи родители переехали в Россию из Армении, Грузии и Азербайджана: одни — чтобы получить образование, другие — чтобы переждать войну и найти работу.
Севинч Гасанова
— Мои мама и папа выросли в городе Шемахы в Азербайджане. Отец служил в Ленинграде, после чего вернулся домой, где они с мамой поженились. Буквально через месяц они переехали в Россию — мы с сестрой родились уже здесь. Наша семья стала одной из первых среди родственников, кто уехал так далеко, поэтому родным было тяжело.
Несмотря на то, что я выросла в России, я чувствую себя настоящей азербайджанкой. Я выросла на национальной музыке, знаю азербайджанский — мама с детства давала нам с сестрой два языка. Мы отмечаем с семьей азербайджанские праздники, на которых всегда много национальной еды.
Когда я училась в школе и университете, я не сталкивалась с каким-то негативом из-за моей национальности. Наоборот, все считали это моей изюминкой. Единственное, у меня необычное имя, которое пытались коверкать и называть меня «Сэндвич». Я объяснила, что мое имя звучит по-другому, где-то пришлось немного поругаться, но все меня поняли.
Мне кажется, что азербайджанцы, которые родились и выросли в России, мыслят не так, как коренные азербайжанцы. Есть какая-то разница в менталитете, что-то на уровне чувств. Там другие законы, особенно в моем родном городе. Например, девушка не может выйти одна в магазин: она должна быть с мужем, дядей, братом или с другими женщинами. Людей должно быть достаточно, чтобы никто не подумал, что это подозрительно. Когда я приезжаю туда, мне самой начинает казаться, что это неприлично.
Однажды я привозила в Шемахы свою русскую подругу и просила ее носить длинные юбки. В Баку нет ограничений, это туристический город, который похож на Стамбул, а в провинции всё иначе. Когда я в Азербайджане, эти правила мне даже нравятся, но я никогда не жила там долгое время. Может быть, через несколько месяцев я бы почувствовала на себе всю их суровость.
С возрастом появилось ощущение, что мне не хватает людей, которые были бы похожи на меня, и мне захотелось больше узнать о своей культуре, поэтому я вступила в Союз азербайджанской молодежи. Там я встретила ребят, которые понимают меня, познакомилась с людьми из моего родного города, хотя раньше в Петербурге вообще никого оттуда не встречала.
Бекарий Цулукидзе
— Моя бабушка по папиной линии русская, она жила в Ленинграде. Поэтому когда в Грузии в 1991 году началась война, моя семья решила приехать сюда на неделю переждать. Эта неделя длится уже 27 лет.
В конце 90-х в Петербурге было очень сильное националистическое движение, из-за которого родители старались воспитывать нас без полутонов. Мы должны были быть русскими, чтобы здесь выжить, и я помню, что в детстве было тяжело. Мой папа брил голову, моего старшего брата Лексо очень коротко стригли и на русский манер называли Сашей.
Меня привезли в Петербург, когда мне было девять месяцев. Это мой родной город, и я рад, что вырос именно здесь, но я грузин с грузинской фамилией и грузинской кровью — это накладывает свой отпечаток. Иногда я чувствую, что я свой среди чужих и чужой среди своих. Здесь меня не воспринимают как русского, а в Грузии, пока не начну говорить, все думают, что я или грузин, или итальянец. Я знаю грузинский и пытаюсь как можно больше на нем общаться, но часто бывает, что в Грузии мне на мои фразы отвечают на русском — слышат акцент.
Мои родственники в Грузии, конечно, относятся ко мне как к грузину, но есть нюанс. Каждое утро у нас начинается с того, что они просят меня сказать что-то на грузинском. Я говорю со своим русским акцентом, и они, подшучивая надо мной, расходятся.
Когда мы с братом были маленькими, в семье разговаривали на русском, а родители обсуждали свои секреты на грузинском. Однажды мама и папа как обычно о чем-то говорили, а мы с братом обо всем догадались и спросили: «Почему мы с вами не идем?» Родители поняли, что мы немного знаем грузинский, и стали обучать нас языку. После этого свои секреты они стали обсуждать на диалекте — сванском языке, который мы с братом так и не выучили.
Не могу сказать, что мы в Петербурге обрусели. Все-таки начинку не поменять. Я замечаю, что когда слышу лезгинку, во мне просыпается какая-то энергия, даже взгляд становится другой. В такие моменты мурашки бегут по коже.
Грузинская кровь проявляет себя в отношении к семье. В грузинской культуре большой упор делается на уважение к родителям и родственникам, на это тратится много времени при воспитании.
Моя национальность сказывается и на моей работе. Я актер — играю в театре и снимаюсь в кино. Недавно мы с другом обсуждали, что он похож на немца, и постоянно играет из-за этого немцев, а я исполняю роли кавказцев. Мне это нравится, но ведь это творчество. Еврея не обязательно должен играть еврей, а китайца — китаец. Я хочу сыграть еще много чего и думаю, что всё впереди.
Назила Гасратова
— Мой папа родился в Азербайджане, а в Ленинград приехал учиться в университете. Когда он нашел здесь работу, перевез сюда мою маму, с которой познакомился еще в школе. Я родилась уже в Петербурге.
В садике я не ощущала, что чем-то отличаюсь от других ребят, и не понимала, что такое национальность. Но потом, когда я училась в начальной школе, у меня появились некоторые проблемы с одноклассниками. Иногда они некрасиво выражались, акцентируя внимание на моей национальности.
Это очень обидное чувство, когда люди не принимают тебя из-за твоей внешности. Тем более, скорее всего, это было мнение не детей — ведь они были еще маленькими, а их родителей: дети услышали грубые фразы и повторяли их.
Мне казалось, что проблема во мне. Но так получилось, что рядом с моим домом построили новую школу, и меня перевели. В новом классе были люди разных национальностей, в том числе азербайджанцы, и я увидела, как просто они взаимодействуют с русскими ребятами. Тогда я поняла, что, оказывается, всё может быть в порядке. В новом коллективе у меня появились настоящие друзья.
Спустя столько лет иногда всё равно кажется, что я отличаюсь. Это связано не только с тем, что я азербайджанка. Просто когда живешь на две страны, ощущаешь себя человеком без родины. Я никогда особо не чувствовала себя азербайджанкой, не было такого, что бы я этим гордилась: я придерживаюсь мнения, что людей нужно воспринимать вне национальности.
Когда я только начала учиться в университете, и мы знакомились с потоком, я встретила девушку-азербайджанку. Она сказала, что рада знакомству, потому что я азербайджанка — значит, рядом будет родная душа. Мне стало как-то не по себе: она не видела во мне человека, только национальность. Меня это оттолкнуло.
Я часто езжу в Азербайджан, но не чувствую себя там как дома. Я бы не хотела там жить, потому что мне не нравится отношение к женщинам. Там на девушку смотрят с точки зрения ее репродуктивной функции, а если она учится, то это, конечно, здорово, но будут следить, чтобы она не ставила карьеру выше семьи.
В Азербайджане люди очень боятся общественного суда и постоянно думают, что скажет другой, даже в больших городах. Например, моя тетя и сестра живут в Баку, и прошлым летом я осталась там на месяц. Когда до моего отъезда оставалось несколько дней, мы с сестрой и братом пошли гулять. Было около 12 часов, когда сестра резко засобиралась домой. Я попросила, чтобы мы еще посидели вместе, потому что у нас осталось так мало дней, но сестра сказала, что если она придет домой позже, соседи утром скажут, что она в час ночи вернулась с каким-то парнем. Всем будет наплевать, что этот парень — ее брат, что вместе с ними буду еще и я.
В Азербайджане есть и то, что мне близко: например, мне нравится отношение к любви. Люди там ответственнее относятся к своему выбору. Когда они строят отношения, это редко бывает эксперимент. Я не очень одобряю отношение к любви среди петербургской молодежи — люди просто проводят вместе время, а когда их спрашиваешь, что из этого может получиться, отвечают, что ничего не знают и просто развлекаются. Может, кому-то это покажется нормальным, но я видела, что люди могут быть ответственны за свои слова и чувства.
Лилит Акопян
— Мы переехали в Петербург, когда мне было шесть лет. До этого мы с семьей жили в регионе Самцхе-Джавахети на юге Грузии. Он практически полностью населен этническими армянами.
В еще не модных Грузии и Армении не было никакой инфраструктуры, и многие эмигрировали в поисках лучшей жизни для себя и детей. Моя семья не исключение. Отец служил в Ленинграде, поэтому — в отличие от многих — мы переехали в Петербург, а не в Москву. Папа уже более 20 лет в строительном бизнесе, а мама занималась нашим с братом воспитанием.
В Петербурге я никогда не сталкивалась с расовой дискриминацией, даже несмотря на то, что мои детство и юность прошли в нулевые под страшные рассказы о скинхедах. Меня это обошло стороной, и я в принципе считаю, что подобные движения искусственно создаются государством, поэтому всё зависит от твоего окружения и от того, как ты себя ведешь. Наверное, если бы я в чужом монастыре пыталась установить свои правила, то конфликты были бы.
Благодаря родителям у меня с детства была возможность путешествовать и учиться за границей. Возможно, поэтому я мыслю глобально и никогда не задумывалась над тем, что могу быть где-то чужой. Еще у меня никогда не было мысли откреститься от своей национальности: в любом коллективе, где бы я ни появилась, всё заканчивается тем, что окружающие начинают планировать поездку в Армению. В шутку я называю себя серым кардиналом армянского народа.
У меня нет друзей из ортодоксальных армянских семей. Мне кажется, сейчас зарождается тип «новые армяне» — это прогрессивные ребята с творческим потенциалом и армянскими ценностями, главная из которых — верность и дань своей семье. Армянские традиции — это не про запреты, как многие думают, а про честь.
Думаю, то, что нас пытались стереть с лица земли как целый этнос, — это травма, с которой будет бороться еще не одно поколение армян. Семья для армянина не заканчивается у порога его собственного дома — границы гораздо шире.
Конечно, между мной и армянкой, которая родилась и выросла в Армении, есть разница, потому что среда влияет на человека и формирует его. Но я однозначно ощущаю себя армянкой — по этому поводу у меня никогда не было сомнений.
Безусловно, Петербург повлиял на меня. Можно даже сказать, что я наполовину армянка, а наполовину петербурженка. Этот город так глубоко проник в меня, что я не мыслю себя без Петербурга. Наверное, это связано с тем, что у меня было правильное с ним знакомство — через искусство. С первого класса я ходила на занятия в Русский музей, в античном зале Эрмитажа нам читали мифы Древней Греции, возили на экскурсии по рекам и каналам.
Обложка: Елизавета Шавикова
