Почти переплыть Ла-Манш после пяти месяцев тренировок

В сентябре 2006 года я увидел репортаж о том, что пловец-любитель из Москвы, Павел Кузнецов, переплыл Ла-Манш. Тогда к плаванию я не имел никакого отношения.

Как все мощные идеи, которые тебе не по плечу, всё это очень долго прорастало во мне. Начиная с 2009 года я стал плавать в бассейне, но у меня почти сразу возникла проблема с носом, которая возникает у многих пловцов. После занятия появляется отек — аллергическая реакция, переходящая в гайморит, и они долго не могут тренироваться. В мае 2015 года мне случайным образом удалось эту проблему решить. В магазине для плавания я там обратил внимание на зажим для носа, которые используют синхронистки. С ним длительные тренировки в бассейне проходили без последствий. Собственно тогда я понял, что больше нет никаких препятствий.

Я стал тренироваться и в августе 2015 года уже проплыл Kotlin Race из Санкт-Петербурга до Кронштадта. У меня был настолько мощный импульс после решения проблемы с зажимом, что после большого перерыва я за два с половиной месяца подготовился к марафону и успешно его прошел.

Каким бы легким ни казался Kotlin по сравнению с Ла-Маншем, мне он дался очень тяжело. После первых 25 километров я очень испугался: просто ступор и всё. Так продолжалось несколько месяцев. Я очень боялся мучений, которые связаны с длительными дистанциями в открытой воде без гидрокостюма. Я стал проговаривать свои страхи — и сразу стало легче.

У меня было два тренера. Дима Егоров занимался со мной на открытой воде и в 50-метровом бассейне, а с Ирой Кузнецовой в 25-метровом бассейне я отрабатывал мелкую технику.

В конце года отправил письма всем капитанам CSPF — эта организация занимается заплывом через Ла-Манш. Я хотел плыть в августе, но капитаны один за другим отвечали, что все слоты уже раскуплены, а ближайшие августовские появятся только в 2019 году. Конечно, я знал, что Ла-Манш очень популярен, но это для меня было полной неожиданностью. И пока я размышлял, мне пришло письмо, в котором говорилось, что есть слот на конец июня 2016 года. Это очень рано: в конце июня вода еще холодна — 13–15 градусов. Для сравнения, в августе 17–18.

Подготовкой к заплыву начал заниматься в январе, оплатил лодку и с 1 февраля приступил к тренировкам. Мне очень хотелось поддержки, общения с людьми, и я решил сделать группу. В ней и у себя на странице я объявил о том, что мы принимаем финансовую помощь от друзей, знакомых и незнакомых людей.

С конца апреля по середину мая я был в Испании, где тренировался на открытой воде. Я раз за разом проваливал квалификацию: мне не удавалось проплыть шесть часов. Кроме того, там были шторма и вода остыла до 13 градусов. Два с половиной часа плывешь — и замерзаешь. В итоге я просыпался и думал, что готов всё что угодно делать, только не идти на тренировку.

После возвращения в Петербург, помимо Гребного канала, в мае оплыл вокруг Елагина острова. Там выходит 5 километров по Большой Неве против течения. Свадьбы плывут, все бросают свои бокалы — и вдруг: «О, человек в трусах!».

В Англии человек, в трусах плывущий в холодной воде, — это почти всегда человек, готовящийся к Ла-Маншу. Они этим живут. Ты в субботу выходишь на пляж, а там человек 50: худые, полные, толстые, молодые, пожилые. Ты узнаешь, что рядом с тобой плавает женщина, которая перенесла рак.

Внешне я был спокоен, но были чудовищные мучения заходить в воду и пытаться что-то из себя выжать два-три часа в этой воде. Люди выходили после заплывов на семь часов — просто, как будто делают это каждый день, и меня это поразило. Никаких гидрокостюмов на Ла-Манше нет, это запрещено.

Почти сразу после прибытия в британский Дувр испортилась погода, температура воздуха опустилась до 12 градусов, начались шторма и волнения. Мы начали искать жилье: выяснилось, что все хостелы дорогие, больше 40 фунтов за ночь. В итоге мы остановились в гостинице для пловцов, где жил Павел Кузнецов, тот самый первый россиянин, переплывший Ла-Манш. Хозяин, вообще, берет за проживание от 1200 фунтов в месяц, но наш бюджет на месяц был всего 500 фунтов. Он просто пошел нам навстречу.

CSPF организует пребывание на лодке сопровождения официального наблюдателя, который фиксирует соблюдение правил заплыва. Как оказалось, наблюдатель очень полезен тем, что он постоянно на Ла-Манше и не подвержен морской болезни. Когда мы вышли в пролив, скосило всех, даже капитану пришлось принимать таблетки от укачивания.

Старт заплыва происходит не из бухты, а с пляжа — с открытого участка. До него нужно было еще доплыть. Наша лодка несколько раз ложилась бортами на воду. Погоды не было. С одной стороны, я понимал, что другого шанса не будет, с другой — что плыть в такой воде невозможно.

И вот старт. Ты идешь, мечтаешь об этом десять лет и готовишься, как ни странно, пять месяцев. Что ты чувствуешь в этот момент? Ни фига ты не чувствуешь. Я думал только о том, что у меня очки для открытой воды и они отличаются от других тем, что в них нельзя нырять.

На относительно спокойной воде ты приспосабливаешься к условиям и дышишь так, чтобы не сглатывать соленую воду. И до Ла-Манша я делал это успешно, а тут никак не мог приспособиться во время вдоха. Я практически каждый вдох глотал соленую воду. Со второго часа уже начались приступы тошноты. Мне не удавалось освободить желудок от воды. Нужно было два пальца, кулак в рот засунуть. Только тогда, во-первых, у тебя приступы тошноты прекращаются, во-вторых, ты можешь еду усваивать.

У нас перед заплывом была такая договоренность: мой тренер Дима будет на палубе, чтобы контролировать меня, кормить и общаться. Это очень важный момент: когда плывешь, чувствуешь жуткое одиночество. Но с самого начала Дима ушел готовить питание, потому что только он мог находиться внутри. А на палубе дежурила Катя, которая не всегда могла следить за мной из-за приступов морской болезни.

К тому же у меня потек зажим, и я никак не мог его наладить. Всё время попадала вода в пазухи. Мысли, что жутко хочется вылезти и всё это дело прекратить, пришли где-то после третьего часа. Я стал замерзать.

На квалификации я разработал тактику: если холодно, начинаешь делать более частые гребки. И это срабатывало, но в этот раз из-за того, что руки всё время были в воде, я не мог обеспечить себе нужный темп. Мой заплыв закончился спустя пять часов.

Через два дня из-за неисправного зажима начался гайморит. Дня четыре я пролежал с температурой, дальше всё нормально, даже антибиотики не понадобились.

На Ла-Манше люди тонут, таких было восемь человек за всю историю: пропадает визуальный контакт с пловцом, он теряет сознание и всё. Я понимал, что девушка не всегда за мной смотрит, Димы нет, и уверенности, что тебя в любой момент вытащат, тоже не было. Зато очень круто работал капитан: он успевал контролировать трафик, обеспечивать траекторию и всякий раз, когда меня останавливал приступ тошноты и я просто вставал, лодка тут же останавливалась, он лично выходил на палубу, смотрел, спрашивал, всё ли в порядке.

Человек не знает, как организм чувствует себя в открытой воде. В основном в России люди плавают в гидрокостюме. Есть моржи, которые плавают в отрицательной воде и +4, но это совсем другая категория. Так-то ты просто не знаешь, что будет с твоими почками, сердцем, когда процесс переохлаждения уже начался. Очень страшно было стать инвалидом.

Результат по общепринятым меркам плачевный. Я поставил себе цель переплыть Ла-Манш и этой цели не достиг. И вроде больше рассказывать нечего, но это не так. И у меня самого отношение к этому результату очень хорошее, для меня эта вся история не делится, не окрашивается в плюсы и минусы.

Одна из основных причин нашего результата — это недостаточность тренировочных объемов. Казалось бы, объемы приличные, почти 600 километров за пять месяцев, но тем не менее для тех условий недостаточные.

Я хочу повторить всё. С помощью хозяина гостиницы, где мы жили, удалось встретиться с Венди Трехио, женщиной, перенесшей рак и переплывшей Ла-Манш в два конца. Она написала, например, какое должно быть питание. На марафонских заплывах такого рода используется мальтодекстрин — это расщепленный крахмал. Питание должно быть горячим, но не обжигающим. У ребят это не получалось. Руки были холодные, и они не могли определить температуру, но очень боялись, что я обожгусь. В итоге питье было недостаточной температуры.

Я сейчас делаю вывод, что на тренировках надо проплывать 35–40 километров. Тогда вопрос твоей готовности сразу проясняется — не на заплыве, а на тренировке. Ты либо упираешься в неспособность, у тебя летят плечи на 25 километрах, либо ты проплываешь. И сразу ясно, готов ты или не готов. И если готов, то сколько времени еще нужно на тренировку.