Издательство «АСТ» выпустило книгу петербургского блогера Игоря Антоновского. В «Спальных районах страны Oz» автор описывает период нулевых, который разворачивался на поэтичном фоне городских окраин Петербурга. В книгу вошли и тексты Антоновского, которые выходили на «Бумаге» в рубрике «Метафизика городских окраин».
«Бумага» публикует пролог из книги Антоновского, в котором автор рассказывает о географической нежности и любви к спальным районам, своих мечтах относительно петербургской подземки и энергетике обыденности.
Иллюстрация: Екатерина Касьянова / «Бумага»
«Академическая», станция метро, серое здание 70-х годов посреди безымянной площади на пересечении Гражданского проспекта и проспекта Науки, — знакомое мне в любую погоду, в любое время суток, в любую из годин моей неспокойной жизни.
Красная ветка метро уносится далее — «Гражданский проспект». «Девяткино». На «Политехнической» есть туннель — ответвление для станций «Сосновка», «Проспект Культуры», «Бугры» — на месте «Политехнической» красная ветка должна превращаться в двухзубчатую вилку, но метро в Питере строят удивительно медленно, ссылаясь на болотистую почву и подземные воды, которые однажды уже привели к размыву. Метро — предмет особого моего культа.
Непостроенное метро тем более. Станция «Проспект Луначарского», которая, по моей задумке, должна была быть впаяна в многоэтажный дом на пересечении с Демьяна Бедного. Здесь, в пасторальном спокойствии спального района, открываются какие-то удивительные дополнительные органы для созерцания, и вот стоишь и молчишь, смотришь на аляповатый блочный дом этажей в 14, как мозаикой закрывший собой горизонт, и думаешь о несуществующей доминанте пространства.
Метро — предмет особого моего культа. Непостроенное метро тем более
Спальные районы — моя страсть, до дрожи в ногах, с которой я ничего не могу поделать. Они настолько крепко зарифмованы и впаяны в мое мировоззрение — вместе с христианством, смирением, отстраненным созерцанием суеты, с любовью, наконец, с какой-то пространственной, географической нежностью, — что на меня часто глядят как на сумасшедшего идиота, фрика, безумца. Спальный район сохраняет в себе весь потенциал пустоши, степи, леса — первозданной местности, и удивительная блочная — кирпичная простота, утилитарность домов, здесь сливается с природой. В спальных районах нет ничего искусного, вымороченного, эстетически излишнего. Это энергетика жизни в чистом виде. Энергетика обыденности.
Я христианин спального района. Адепт непостроенного метрополитена. Станция «Бабье-лето» в парке Сосновка, как ей пошло бы название «Бабье-лето» — весной, зимой, в июне или в конце ноября, ну и конечно, когда все вокруг покрывается испепеляющей ярморочной ржавчиной. Станция построена в 80-е годы, открытого типа, на стене в конце платформ панно — картина Глазунова «Прощание», замысловатый орнамент — где снизу похороны старухи, многоликая композиционная толпа — а сверху поразительными слоями осень, электрички, высоковольтные вышки, блочные дома. Плевать, кто что думает про Глазунова, эта картина — лучшее, что создано в живописи XX века, слияние художника с обыденностью, с повседневностью — то, чего так хочет добиться современное искусство.
Плевать, кто что думает про Глазунова, эта картина — лучшее, что создано в живописи XX века, слияние художника с обыденностью, с повседневностью
Нет ничего лучше плохой погоды — постулировал герой болгарина Богомила Райнова, черноморский разведчик и почти супермен. Серая конденсация в спальном районе превращает жизнь в Жизнь, тянет к смирению, показывает величие замысла, шумит сквозь дождь, как дециметровый волшебный канал на черно-белом телике где-то на даче.
Серость настраивает нас и играет нами — в серости так просто почувствовать себя другим, совершив колоссальный экстатический трип в абсолютное спокойствие.
Это и есть для меня высшее состояние человека — экстаз умиротворения, когда начинаешь видеть себя со стороны и ощущать собственное счастье, как выглядишь счастливым для других и как на самом деле счастливы другие. Счастье — самая аморфная форма, это палки на пути, зависающая красная полоска на ю-тубе (красная ветка метро), — все абсолютно вялое, неправильное, суетное, отчаянное, — но увиденное откуда-то сверху. Счастье — это вечное состояние Бога, которое несмотря ни на что, и чем большее отчаяние и боль, тем острее — можно почувствовать, услышать, испытать, став другим по отношению к себе.
Счастье — это вечное состояние Бога, которое несмотря ни на что, и чем большее отчаяние и боль, тем острее — можно почувствовать, услышать, испытать, став другим по отношению к себе
Когда перестаешь видеть толпу, потому что время двигается настолько быстро — что люди исчезают, и остаются лишь те, кто считает минуты, часы и года — так же, как ты. Координированные окна многоэтажных домов, потенциальные станции метро, пожирающие локус, перекати-поле — бесцветный шар, слепого пятна, того, что остается невидимым, непознанным, несделанным.
Об обыденности можно рассуждать бесконечно, но все упирается в это другое время и другое другое другое — бесконечное другое, на тонких ниточках. И думаешь, что и метро «Академическая» могли бы и не построить, а где-то было бы ответвление — «Проспект Культуры», «Сосновка», «Бугры»…
И вот думаешь об этом и становишься безмерно счастливым.
