«Политкорректность — это чума»: профессор из Израиля о Путине и отсталой России

Профессор Иерусалимского университета Мартин ван Кревельд прочитал лекцию в «Ткачах», организованную журналом Esquire и проектом InLiberty. Речь должна была пойти о государстве и его будущем, однако военный историк решил выступить от лица Владимира Путина и объяснить с позиции президента, почему Россия оказалась там, где оказалась. «Бумага» публикует лекцию профессора ван Кревельда.

Я вижу отчетливую логику в том, что делает Путин. Я не говорю, что все идеально, не говорю, что он не делает ошибок

Представьте, что меня зовут не ван Кревельд, а Владимир Путин. Я знаю, кто вы. Вы — цвет России, идеалистичные молодые люди. Вы любите свою страну, вы хотите работать ради общего блага и вы, я это знаю, либертарианцы. У вас есть любопытные идеи, многие из которых вы, конечно, позаимствовали у этих сумасшедших американцев, вроде Мартина ван Кревельда, который тоже любит говорить об идеях насчет свободы, конкуренции, рынков и обо всем таком. Я, Владимир Путин, разделяю многие из этих идей, однако я пришел сюда специально для того, чтобы объяснить вам, что некоторые из них (не все), если не слишком далеко заходят, то, по крайней мере, предпринимают такие попытки. Позвольте мне начать с исторического факта: нравится вам это или нет, но мы, россияне, к сожалению, были жителями отсталой страны. Ленин так говорил, Сталин так говорил. Я процитирую почти дословно то, что говорил Сталин: Россия всегда была слабой и отсталой, и это причина по которой мы, русские, так часто терпели поражения: сначала нас били викинги, потом били монголы, потом били турки-османы, потом шведы, потом поляки (а может, сначала были поляки, а потом шведы?), а потом французы и, наконец, немцы. И всегда наш народ платил миллионами и миллионами жизней. Вот что говорил Сталин в 30-е годы. На тот момент уже была самая страшная угроза немецкого вторжения, которое произошло в 1941 году и стало причиной Великой Отечественной войны. Вернусь, с вашего позволения, к роли Мартина ван Кревельда, жителя Израиля и еврея: я хочу сказать, что без вас и вашего потрясающего сопротивления Гитлеру, без Ленинграда мы, евреи, просто бы не существовали сегодня. В Америке, может быть, да, но в Европе евреев бы не осталось.

Россия всегда была слабой и отсталой, и это причина, по которой мы, русские, так часто терпели поражения

Вернемся снова к Владимиру Путину и к ситуации, какой она была в 1945 году после нашей великой победы над самой эффективной военной машиной всех времен — военной машиной Вермахта. Страна была в руинах. Советский Союз представлял собой море несчастья, и нам противостояли самые сильные державы. Нашим врагом стала самая мощная держава с ее промышленностью, городами, народом, с технологиями, которые были лучше наших. C того момента, как мы, россияне, в 1917 году совершили революцию, весь остальной мир, во главе с Америкой, ненавидел нас и хотел уничтожить, как только подвернулась бы для этого возможность. Эти люди в 1945 году не просто создали, но и использовали дважды новое оружие — такое оружие, которого никогда еще не было на поверхности Земли. Это результат того, что их народ, в отличие от нашего, живет там, где с одной стороны Тихий океан, с другой — Атлантический, а с третьей — Канада, а с четвертой — Мексика. Им боятся-то некого. На них никто не нападал уже 200 лет. Они не понимают, что такое восстанавливаться после разрушения. Они как раз сами и разрушают. Показали они это в 1945 году, когда сбросили ядерные бомбы.

Эти американцы, они совсем сумасшедшие, посмотрите на то, что они натворили за последние несколько лет

Так и что же лидеры коммунистической партии должны были сделать? Они сделали то, что должны: создали атомное оружие, но скоро оказалось, что этого недостаточно, потому что американцы отлично умеют изобретать новые технологии. Мы изобрели атомную бомбу, они — водородную. И дело дошло до холодной войны. Американцы придумывали все новые смертоносные технологии, которых у нас не было. Нам приходилось им подражать или заново придумывать: межконтинентальные бомбардировщики, межконтинентальные баллистические ракеты (да у нас было несколько штук), — между прочим, мы первыми спутник в космос запустили. Но на момент Карибского кризиса, в 62 году, у них было в десять раз больше ракет, чем у нас. В десять! А потом они начали строить подводные лодки, с которых можно было запускать ракеты. А когда мы начали строить подводные лодки, они придумали космические ракеты. На пике холодной войны, при Рейгане, они тратили, возможно, 80 % ВВП на военные расходы, а мы тратили больше 20 % ВВП. Неудивительно, что страна проспалась. Хорош был коммунизм или плох, мы потеряли все, что построили со времен Екатерины II.

Я помню, ваш бывший министр иностранных дел пришел к нам, чтобы показать презентацию и умолял западных политиков: «Пожалуйста, помогите нам», чуть ли не на колени вставал

И вот наступили 90-е. Хаос. Инфляция. Безработица. Кроме всего, у нас была Чечня в 94–95 годах. А Чечня, как вы знаете, это место, откуда происходит большая часть нашей нефти. Позволить бросить Чечню мы не могли, даже если бы захотели. Мы пытались удержать свои позиции и обнаружили, что наша армия, которая десятилетиями строилась, чтобы бороться с другими армиями, оказалась бесполезна в этих условиях, — и нам пришлось создавать ее с чистого лица. Мы были в состоянии распада. Слава богу, эти дни миновали. Мы восстановили внутренний порядок, заставили экономику снова функционировать — возможно, это и не выдающаяся экономика, но более или менее она работает. Военная мощь тоже в большой степени восстановлена. Когда Советский Союз распался, у нас было три с половиной миллиона военных. Сейчас всего 980 тысяч, но, поверьте, они лучше оснащены, лучше организованы, лучше выучены. Мы даже сумели вернуть себе кое-что из своих — я повторяю, своих — территорий, потому что после всего, что произошло, Крым наконец снова стал частью России. И вы знаете, что мы провели референдум и подавляющее большинство проголосовало за воссоединение с Россией. Когда-то Хрущев в минуту слабости по каким-то причинам, никто не понимает по каким, решил отдать Крым Украине [в 1954 году — прим. «Бумаги»].

Мы даже сумели вернуть себе кое-что из своих — я повторяю, своих — территорий, потому что после всего, что произошло, Крым наконец снова стал частью России

Когда-то наша экономика была второй по величине в мире, может быть, после США; а сегодня мы на шестом месте после США, после Китая, Японии, Германии, Великобритании, если я правильно помню [согласно рейтингам 2013 года, Франция занимает пятое место, а Великобритания шестое — прим. «Бумаги»]. Мы на шестом месте [на восьмом после Великобритании и Бразилии — прим. «Бумаги»], не говоря уже о том, как бледно мы выглядим на фоне всех этих экономиях вместе, а при этом наши границы по-прежнему открыты, как и раньше. Никаких естественных географических препятствий, которые могли бы защитить нас, нет. Мы владеем гигантскими природными ресурсами, энергетическими ресурсами. Ни у кого нет такого количества ресурсов, как у нас. Когда у вас столько ресурсов, ваши враги — это все. Это проклятие изобилия. Помните, во времена Гражданской войны в 19-м и 21-м годах, когда мы были слабы, и британцы, и американцы, и французы, и чехи, и японцы, и даже итальянцы подумали, что вот-вот им сейчас перепадет что-нибудь от нас. Потребовались невероятные усилия (мы не знаем, сколько жертв пришлось принести), чтобы отправить всех этих любителей поживиться за чужой счет обратно по домам.

Когда у вас столько ресурсов ваши враги — это все

Я не говорю, что они все хотят прислать армию и отвоевать у нас эти ресурсы, но всем хочется получить долю в них. Мы окружены с трех сторон. С запада — НАТО, мощнейший военный союз в истории. Евросоюз сам по себе, без США, в котором вдвое больше солдат, чем у нас. Эти ребята, конечно, не особо умеют сражаться (если кому-то интересно, я недавно об этом книгу написал [«Расцвет и упадок государства» — прим. «Бумаги»]), конечно, они с нами биться не будут. Но с 90-го года, с окончания того, что я называю холодной войной, они нарушали все соглашения, которые у нас были. У нас есть угроза с запада — это скорее политическая, нежели военная угроза, но она существует. На юге — самые разнообразные исламские страны. На востоке — Китай с населением, которое в десять раз превышает население нашей страны. Китайско-российские отношения во второй половине XVIII века только начали развиваться, и в течение двух веков мы всегда были сильнее Китая. Мы сумели в XIX веке оттяпать у них тысячи квадратных километров территорий, которые китайцы считали своими. Но с 90-х годов XX века они сильные, а мы слабые.

Буду с вами откровенен — и с остальным миром тоже: мы должны сделать так, чтобы наши враги набросились друг на друга, другого выбора у нас нет

Так что же мне делать? Я расскажу вам, что пытаюсь делать. Если говорить о внешней политике — это вопрос восстановления, получения назад тех частей Советского Союза, по крайней мере, европейской части, присоединения их к России, для того чтобы в конечном итоге защитить наши границы, в данном случае от НАТО. Я не говорю, что мы это делать будем военным путем, я не говорю, что мы должны использовать силу, — я говорю, что мы должны использовать политические и экономические инструменты, для того чтобы вернуть себе то, что столетиями было нашим, как весь мир это признает. Буду с вами откровенен — и с остальным миром тоже: мы должны сделать так, чтобы наши враги набросились друг на друга, другого выбора у нас нет. Они больше нас. Вот почему я, Владимир Путин, только что подписал соглашение о поставках газа в Китай, я надеюсь усилить Китай в отношении Америки, и посмотрим, сумею ли я как-то улучшить наши отношения с Северной Кореей. Мы знаем этот принцип — разделяй и властвуй. Это римский девиз, которым мы должны и можем руководствоваться. Я понимаю, что вы либертарианцы, я понимаю, что вас это пугает, но с учетом нашей геополитической ситуации мы просто не можем себе позволить совсем открыться: открыть нашу экономику, открыть наши коммуникации, открыть нашу транспортную систему, потому что в решающий момент мы лишимся экономики, мы лишимся транспортной системы, мы лишимся системы коммуникаций, у нас вообще ничего не будет.

Брежнев смотрит, как танцует известная балерина, а после того, как она закончила выступать, Брежнев говорит ей: «Проси что хочешь, тебе это дадут». Она ему говорит: «Товарищ Брежнев, вы можете разрешить всем, кто хочет уехать из России, уехать?». Он смеется, треплет ее по щечке и говорит: «Ах ты, детка, хочешь одна со мной остаться?»

Когда американцы создали свои знаменитые системы GPS, которыми мы все пользуемся, они попросили и получили разрешение в 90-е годы установить одиннадцать наземных станций на нашей территории. И теперь я, Владимир Путин, обратился к ним и сказал: «Американцы, ребята, мы — суверенная страна. Почему вы не даете нам ставить свои передатчики на вашей территории? Вы же — глобализаторы, вы же — либералы, великие кто угодно». А они говорят вдруг: «Нет, мы вам не позволим поставить ваши передатчики». Интересно, да? Мы не величайшая держава в мире, уже нет. Но мы — великая держава, и наши интересы должны приниматься во внимание, как это принято среди суверенных государств на взаимной основе. Мы должны все-таки восстановить какую-то дисциплину. Может быть, коммунистические лидеры заходили слишком далеко, когда они запрещали практически все контакты русских с иностранцами. Помню, в брежневские времена была такая история, о которой можно рассказать даже анекдот: Брежнев смотрит, как танцует известная балерина, а после того, как она закончила выступать, Брежнев говорит ей: «Проси что хочешь, тебе это дадут». Она ему говорит: «Товарищ Брежнев, вы можете разрешить всем, кто хочет уехать из России, уехать?». Он смеется, треплет ее по щечке и говорит: «Ах ты, детка, хочешь одна со мной остаться?». Вот так и было все.

Мы не можем позволить себе ситуацию, когда все будут общаться с иностранцами обо всем безнадзорно, как будто отдельные личности что-то значат, как будто у нас нет общей для всех для нас родины

Может быть, они зашли слишком далеко, но мы, русские, должны придерживаться определенной дисциплины. Мы не можем позволить себе ситуацию, когда все будут общаться с иностранцами обо всем безнадзорно, как будто отдельные личности что-то значат, как будто у нас нет общей для всех для нас родины. Мы должны быть бдительны, мы должны быть сильны. В противном случае, и тут я процитирую знаменитое римское изречение, которое, к сожалению, мы, русские, знаем слишком хорошо по собственной истории: «Vae victis», то есть «горе побежденным». Я вижу отчетливую логику в том, что делает Путин [ответ на один из вопросов из зала, последовавших за лекцией — прим. «Бумаги»]. Я не говорю, что все идеально, не говорю, что он не делает ошибок. Я не могу судить. Я уже третий день в России, и мне очень нравится. Я вам скажу почему. Я понял, что здесь нет политкорректности. Политкорректность — это чума, ужасная вещь. Нет места в мире, где была бы гарантирована полная свобода слова: у вас есть свои проблемы в этом отношении, у нас свои. Я не могу сказать, у кого проблемы хуже. Как измерить? Мне нравится здесь то, что я могу говорить о таких вещах, о которых я никогда не смог бы сказать дома. Мне бы голову отрубили, буквально.