Ирина Прохорова, издатель «Нового литературного обозрения» и руководитель Фонда Михаила Прохорова, рассказала «Бумаге», чего не хватает для создания адекватной системы образования, почему Болонская конвенция и государственные реформы не работают как надо, а на гуманитариев в России не обращают внимания.
Фото: Виктория Взятышева / «Бумага»
— Как вы считаете, положение, в котором находится сейчас российское образование, можно назвать катастрофическим?
— Я не любитель таких терминов, как «катастрофа», «ужас», «распад». Я думаю, что достаточно драматическая ситуация связана с тем, что нет некоторого консенсуса в обществе по поводу концепции будущего: в какой стране мы хотим жить, какую страну мы строим — таких разговоров вообще не ведется. А образование всегда есть некоторое символическое отражение той картины мира, которая существует в данной стране. Все меры, которые у нас принимаются в образовании, — это противоречивые, отчасти друг друга аннигилирующие тренды. То есть часть образования мы модернизируем — это идеология открытого общества, интегрированного в мировое сообщество, а с другой стороны, мы видим целый ряд решений, которые, наоборот, направлены на изоляцию общества, на отрезание свободного доступа к образованию. Это несовмещение, некая культурная шизофрения и приводят к тому, что хаотически привносятся разные фрагменты других систем без понимания для чего.
— Например, та же болонская система. Как вы считаете, в нашей стране она прижилась?
— Да вы хоть марсианскую конвенцию возьмите — без понимания общей концепции образования никакие механистические перенимания систем не помогут. Ничего плохого в Болонской конвенции нет — просто это не делает наше образование более современным и конкурентоспособным, пока у нас полная невнятица. Огрубляя ситуацию: если мы растим своих детей, для того чтобы они стали пушечным мясом в милитаристской доктрине, то это один тип образования.
«Идет всемирная битва за интеллект: только с помощью него сейчас возможно сделать развитую конкурентоспособную экономику»
Введение всяких НВП (начальная военная подготовка) и еще каких-то странных предметов как обязательных — это как раз такая модель: послушные, дисциплинированные и полуобразованные люди, которые хороши для того, чтобы заниматься завоевательными войнами. Но если мы, наоборот, хотим конкурировать с другими странами, нужен другой тип человека на выходе: поливалентный человек, обладающий целым рядом навыков, умением осваивать новые профессии, решать какие-то задачи, создавать какие-то проекты. Тогда это совершенно другое образование. Форма, способ образования вытекают из главных задач.
— Этой же проблемой непонимания единой задачи вызвано и то, что у нас фактически не востребованы гуманитарии? На Западе выплачивают достаточно большие гранты, стипендии, а у нас гуманитариев относят к неприоритетным направлениям.
— Это палка о двух концах. С одной стороны, в общественном сознании гуманитарные науки очень важны, конкурс в гуманитарные вузы колоссальный. Другое дело — государственная позиция. Раньше гуманитарные науки интересовали власть, прежде всего, потому что это были площадки, где воспроизводились идеологические работники. Хотя, увы, мы опять видим идеологизацию гуманитарного образования: например, начинаются разговоры о фальсификации истории. Поэтому я бы не сказала, что к гуманитарной науке есть абсолютное пренебрежение, просто государство вообще не очень понимает, как образование структурируется, каковы приоритеты, каким образом выстроить систему образования. Происходит столкновение осколков старой мифологии, какого-то ностальгического прожектерства с идеологией 90-х годов, немного искаженной, но все равно идеей открытого развития, и в этой каше создается не очень приятная ситуация.
— В конце прошлого года Госдума приняла закон «Об образовании». Можно ли теперь говорить о появлении четкой концепции будущего?
— Я спрашивала в эфире программы «РБК» замминистра по образованию о резких переменах, которые обрушились на образовательный процесс. Я попросила объяснить: «Вот вы меняете систему высшего образования, но во имя чего это делается? Какого человека вы хотите на выходе получить? Для демократического общества или милитаризованного, для открытого или закрытого?». Честно говоря, я не получила ответа. Мне кажется, здесь проблема в том, что две противоположные тенденции сталкиваются друг с другом. С одной стороны, высшее образование хотят демократизировать, либерализировать, а с другой — что творится в школах? Сплошной обскурантизм. Чему же тогда вузы будут обучать, если из школы выходят дети с зашоренным сознанием?
«Государство вообще не очень понимает, как образование структурируется, каковы приоритеты, каким образом выстроить систему образования»
Если говорить о сокращении вузов: часть людей идет в университеты, чтобы избежать армии. Может быть, мы поборем милитаристкое лобби, перестроим армию и половина проблем в образовании решится сама собой? Невозможно что-то делать, игнорируя проблемы в других областях. Образование действительно устарело, оно во многом осталось советским по своей структуре и дисциплинам. Но что-то меняя, надо понимать традиции в образовании и готовность людей. Да и часто наши реформы делаются традиционным советским образом, то есть за счет людей: взять, к примеру, несколько искусствоведческих институтов, слить в один, из 800 человек оставить 100. А что с остальными? Чем они будут заниматься? И вот здесь же кроется отношение к человеку и хочется задать вопрос: для кого вы делаете это образование? Критиковать, конечно, легко, но боюсь, что игнорирование в принятии серьезных решений этих вопросов может привести к известной фразе Черномырдина: «Хотелось как лучше, а получилось как всегда».
— Вы сказали про идеологизацию образования. Сейчас уже наметилась довольно острая проблема, связанная с клерикализацией общественной жизни — в том числе образовательных программ средней и высшей школы. Ученикам пятых классов преподают основы религии, в некоторых случаях принуждая выбирать изучение православия, в вузах открывают целые теологические факультеты. Какие цели преследует государство, постоянно обращая народ к религии?
— Теоретически, если отвлечься от контекста, ничего страшного в этой идее нет — почему бы не рассказать детям, на чем основаны разные религии? Но в реальности это предлог для вхождения православной церкви в школу и подмена светской школы религиозной. Обществу сказать нечего, а государство не понимает, что обществу диктовать. Выходит, что создается идеологический вакуум в традициях тоталитарного государства, где есть жесткая идеология. Это мечта целого ряда людей, которые думают: дайте нам определенную идеологию и будет жизнь прекрасна. Вот и церковь, за неимением другого, привлекается, чтобы решить проблему. Но это порочно для самой церкви, которая постоянно себя дискредитирует: ведь зависимость церкви от государства сыграло роковую роль и во многом погубило этот институт — из истории мы знаем, что церковь стала игрушкой власти и придатком идеологии. А во-вторых, эта тенденция ужасна и для общества: по Конституции мы вроде бы светское государство, а в реальности становимся клерикальным.
«Образование действительно устарело, оно во много осталось советским по своей структуре и дисциплинам. Но что-то меняя, надо понимать традиции в образовании и готовность людей. Да и часто наши реформы делаются традиционным советским образом, то есть за счет людей»
Проблема еще в том, что церковные кадры не готовы к правильному и грамотному преподаванию. Страшно то, что из всех инициатив не получится верующего общества, а наоборот, вырастет целое поколение нигилистов — и это мы проходили во второй половине XIX века. Более того, это будет большим ударом для истинно верующих людей, потому что дискредитация института церкви ударит по людям, которые серьезно относятся к религии. Это колоссальная ошибка — пытаться, как обычно, найти простой выход из сложного положения.
— Получается, что общество все равно нуждается в гуманитарных науках, а государство эти потребности не реализует. Возможно ли сделать так, чтобы образовательная политика устраивала всех — и людей, и власть?
— Можно с помощью экспертов и практиков заниматься разработкой новых программ. С учетом специфики России попытаться адаптировать мировой опыт, но не сразу брать что-то с потолка и пытаться это вкрутить. И вообще, надо подойти спокойно, без истерик, без криков про особый менталитет, который оправдывает все, что у нас происходит. Идет всемирная битва за интеллект: только с помощью него сейчас возможно сделать развитую конкурентоспособную экономику. Когда мы говорим о рабочих, у нас все равно остается картинка доисторического мышления: работяги с лопатами крутят какие-то гайки.
«Теоретически, если отвлечься от контекста, ничего страшного в этой идее нет — почему бы не рассказать детям, на чем основаны разные религии? Но в реальности это предлог для вхождения православной церкви в школу»
А на самом деле сейчас на предприятия, связанные с компьютеризацией и сложными технологиями, требуются высокообразованные люди — это и есть запрос общества. И не дожидаясь государства, люди копят деньги на образование детей, понимая, что путь в светлое будущее, путь к социальному лифту идет через образование. И не то чтобы государство было против, но оно не может понять систему делегирования полномочий в обществе, а по старинке пытается руководить всем на свете.
— И часто получается так, что после окончания вуза человек остается невостребованным.
— Человек учится всю жизнь — это главная тенденция нашей эпохи: недостаточно окончить вуз, а потом успешно работать до пенсии. Сейчас столь быстро идет устаревание знаний, что необходимо всю жизнь доучиваться. Надо сочетать государственную стратегию в образовании с быстрым реагированием. У молодого человека, приходящего в вуз, есть здоровое чувство конъюнктуры, что сейчас требуются такие-то специалисты. Никому не хочется быть на обочине и заниматься неизвестно чем. А у нас настолько неповоротливое образование, что оно не успевает за этим, потому что оно централизовано, унифицировано и бюрократизировано.
«Происходит столкновение осколков старой мифологии, какого-то ностальгического прожектерства с идеологией 90-х годов, немного искаженной, но все равно идеей открытого развития»
— Наверное, частные фонды в этом плане больше ориентируются на общественные потребности. Какие преимущества у частных образовательных инициатив в отличие от государственных?
— Возможность поддержать образование со стороны частных структур, фондов, корпораций практикуется по всему миру. Государство потому и делегирует огромное количество функций, что в таком сложном многоуровневом мире оно не способно выполнить все обязательства. Частные фонды быстрее реагируют, а государственный аппарат по природе своей медленный и не может быстро принимать решения. И если есть общая стратегия, она не предполагает стремления государства быть затычкой в каждой бочке. Она предполагает правильное координирование усилий, ведь частные фонды способны мобильно перестраиваться и влиять на государственные институции, которые тоже должны конкурировать, и это надо обратить в позитив. Если поднимать частные учебные заведения, которые дают хорошее качество образования, где появляется идея престижа профессии, то это влияет на общий уровень образования, и все подтягиваются.
Материал подготовлен при информационной поддержке проекта «Арт Личность»
Читайте также:
