27 января петербурженка Виктория Зырянова — незрячая руководительница центра подготовки служебных собак «Симаргл» — подошла к остановке у парка «Сосновка». Там ожидавшая троллейбус женщина обвинила Зырянову в прикосновении к ее ребенку тактильной тростью, а после нанесла ей несколько ударов телефоном по голове со словами «Слепые должны сидеть дома». Виктория утверждает, что подобную фразу услышала третий раз за месяц.
«Бумага» поговорила с Викторий Зыряновой о том, что она думает о суде над нападавшей и с какими проблемами сталкиваются незрячие в Петербурге.
Как на Викторию напали на остановке из-за тактильной трости
— Расскажите, как развивались события 27 января. Вы подошли к остановке. Что случилось дальше?
— Мы с собакой подошли к остановке. Вроде всё спокойно: никто не кричал, не жаловался, не пищал, не ойкал. Вдруг из тишины сзади налетает эта женщина и начинает кричать, что я ударила ребенка палкой по ноге. Это всё было так намешано с матом, что из адекватного там было только про ребенка.
Я пыталась объяснять, что незрячая, ничего не вижу и вроде никого не задевала. В ответ услышала, что раз я слепая, то мне нужно сидеть дома и вообще почему мы тут разгуливаем со своими псинами и палками.
Она на меня напирала, моя коллега попыталась ее отпихнуть, у них тоже случилась словесная перепалка. Покричали и вроде разошлись, стояли на остановке — приехал троллейбус. И когда мы начали в него заходить, сзади налетела эта женщина с воплями: «Вот тебе, чтобы ты запомнила» — и несколько раз ударила меня по голове.
Я опешила и вывалилась обратно из троллейбуса. Села на скамейку на остановке, пыталась прийти в себя. Женщина ходила вокруг и обвиняла меня в том, что я «придуряюсь». А у меня так сильно болела голова, слезы из глаз. Дальше я не очень помню, потому что были сплошные крики.
— Как на месте происшествия оказалась скорая помощь и полиция?
— Коллега по номеру 112 вызвала полицию, но они долго не ехали, поэтому мы позвонили в ближайшее отделение МВД, и наряд вскоре прибыл. Они и вызвали скорую.
Первой приехала скорая помощь, мы дождались полицию в их машине. Полицейские опросили нас и попросили эту мать написать объяснительную. Она всё это время оставалась на остановке: считала себя правой — видимо, хотела написать заявление, что ее ребенка обидели. Позднее меня забрали в больницу на обследование.
Уже потом мне журналисты рассказали, что эта женщина написала в объяснительной, и я была в шоке. Дословно не помню, но там было что-то вроде: «Она ударила моего ребенка, он упал, я упала на него, а телефон из моей руки вылетел и попал потерпевшей по голове». Фантастика прямо как фильме: телефон так сильно вылетел, что три раза отскочил мне прямо в голову.
История получилась многогранная. С одной стороны, само происшествие абсолютно дикое. С другой — почти никто из окружающих не вмешался в конфликт, не попытался помочь, когда мне стало плохо. Только одна девушка пыталась утихомирить эту мать и просила не ругаться матом, так как на остановке были дети.
Еще одна грань была уже позднее — оказывается, у нас теперь в больнице не оказывают неотложную помощь при таких случаях. Я просила обезболивающее, лед и мочегонное — я медик по одному из образований, так что знала, что нужно. Но в больнице оказалось, что они должны обследовать, и если всё плохо, то отправить на отделение, а если ничего страшного — в районную травму и к невропатологу. То есть в приемном покое помощь больше не оказывают.
Когда мы были на остановке и ждали полицию, до меня долетали куски разговоров этой женщины, это сильно выбивало. Она, вероятно, кому-то звонила и в разговоре сказала [обо мне]: «Да-да, я ее маленько поучила» — ничего себе маленько! Еще она говорила с ребенком, и он, очевидно, не понимал, что нужно шептать, и спрашивал: «Мам, а зачем это всё говорить?» Она, видимо, учила ребенка, что нужно сказать.
— Связывался ли с вами дознаватель из полиции?
— Дознаватель и следователь до меня пока так и не дошли.
— Планируете ли вы идти на мировую с напавшей на вас?
— Нет, ни в коем случае — ее это ничему не научит. У нас в России много случаев избиения незащищенных людей, в частности инвалидов.
За это время мне много людей написали с рассказами о насилии, с которым они столкнулись, и просьбой довести дело до конца. Люди где-то боятся, где-то стесняются, где-то не понимают, как отстоять свои права. Их побили, а они молчат.
Мне кажется, надо вынести это на поверхность и сказать: «Люди, будьте людьми, вы же под богом все ходите». Как по-другому донести это до людей, я не знаю. Люди живут так, будто они вечные и с ними ничего никогда не случится.
Как Виктория потеряла зрение и чем занималась до этого
— Когда и как вы потеряли зрение? Чем вы занимались до этого?
— В детстве я ходила в художественную школу, по инерции пошла в художественное училище на реставратора живописи. Работала в Ленинграде в СНПО «Реставратор» — мы реставрировали и картины, и плафоны на потолках. Пока глаза были, увидела много интересных мест в Петербурге. Потом занималась реставрацией картин и икон и поняла, что вижу хуже, начались косяки в работе.
В 30 лет мне поставили диагноз «Дегенерация сетчатки». Я пошла дальше работать на реставрацию лепки — работать-то нужно было, а там было немного легче. И всё — потеряла зрение.
Дальше я пошла учиться в медицинский техникум № 2 в Петербурге — там было отделение для незрячих, массажное. Закончила его.
Потом у меня появилась собака, благодаря которой я прошла еще кучу разных курсов, в том числе связанных с кинологией. Это, вообще-то, заслуга собаки, которая высиживала вместе со мной все эти занятия.
— Вы соосновательница центра «Симаргл». Как он появился, чем занимается и сколько служебных собак выпускает?
— Мы его открыли два года назад в связи с тем, что у нас в России не хватает собак-проводников — очень мало их готовят. Еще ни одной собаки мы не выпустили, они пока все в подготовке.
Поскольку я сама владелец такой собаки, я состою в тематических чатах, слушаю, что говорят люди и на что они жалуются. Огромное количество собак идут с генетическими заболеваниями. А еще у нас в России хромает подготовка таких собак. Другая проблема — таких собак выдают, и всё, о них забывают.
Был кейс, когда мы не могли отобрать собаку-поводыря у нерадивого хозяина-алкоголика. Я тогда была никто: обычная владелица, входящая в совет по работе с хозяевами собак-проводников при петербургском отделении Всероссийского общества слепых. Мы пытались самостоятельно отвоевать собаку: писали в прокуратуру и другие ведомства. Но не вышло.
Сложив всё это, я решила, что в этой системе надо что-то кардинально менять, поэтому мы в уставе записали себе кураторство собак и до выдачи, и после. А также передержку собак на время болезни хозяина.
Когда мы готовим собаку, обязательно проверяем ее состояние здоровья, чтобы не выдавать людям с ограниченными возможностями больных собак. Ведь это огромная обуза и безумные деньги. Мы постарались собрать всё воедино. Даже взяли в правило готовить собак в группе со зрячим и незрячими кинологами. Собаки очень хорошо понимают, когда с ними идет зрячий, а когда незрячий человек: в первом случае они ведут себя очень неосторожно.
— Как часто вы сталкивались с дискриминацией?
— Дискриминация в моей жизни постоянно возникает мелкими укусами — этот кейс [с женщиной на остановке] просто выдался очень громким. Фразу «Если ты слепая, то сиди дома» я слышала за последний месяц три раза в разных ситуациях. Один раз с собакой задела кого-то, другой раз меня попросили выключить свет над парадной, а я не могла найти выключатель, ведь я его не вижу. Всякое бывает даже в Петербурге, а в регионах еще хуже.
Постоянно кто-то говорит: «Что вы тут шляетесь — людям мешаетесь». Но никто не задумывается, что активные незрячие — это люди с образованием и работой, которые не сидят на шее на государства и тех же людей, и [незрячие] нисколько не хуже людей, которые их обижают.
Как государство помогает незрячим и с какими трудностями они сталкиваются
— С какими проблемами сталкиваются незрячие люди в Петербурге и в России в целом?
— Кажется, люди с собаками-проводниками чаще других незрячих сталкиваются с дискриминацией. Люди не знают прав собаки и своих прав, не знают, что с этой собакой можно и на фуд-корт, и в общественный транспорт, и в поликлиники. Периодически сталкиваешься с такими моментами.
Недавно я пришла в поликлинику, где меня все знают, пришла в кабинет, где уже была, но там меня встретил новый врач, который спросил, куда я «прусь с собакой». Я начала отстаивать свои права, и всё закончилось гипертоническими кризисом и новым больничным.
Из автобусов иногда выгоняют. Очень много такого. Вроде мы говорим об инклюзии и доступной среде, но на самом деле непонимание общества и предрассудки всё равно есть.
— Насколько комфортна петербургская среда для незрячих? Можно ли сказать, что она развивается?
— Среда для незрячих какая была пять лет назад, такая и осталась, по-моему. Звуковые светофоры, которые должны работать на переходах, в половине случаев не работают, поэтому приходится переходить [дорогу] на свой страх и риск.
Тактильная плитка, которая должна быть в некоторых местах, — ее либо положили по-идиотски, или как на Парнасе: кто-то из застройщиков сделал тактильную плитку краской. А как мне тростью понять, что это тактильная плитка, простите? На какой-то из набережных эта плитка уходит на спуск к воде и идет в воду.
Государство обязало людей что-то делать, но всё делают на отвали. Есть распоряжение Минпромторга о помощи незрячим в магазинах — сотрудники должны провести по магазину, помочь собрать корзину и обслужить на кассе. И что должен быть специальный обученный сотрудник, который поможет. А по факту тебе сначала охранник нагрубит из-за собаки, а потом ты полчаса будешь ждать помощи.
— Какую поддержку оказывает государство и как сложно ее получить?
— (Смеется.) А как вы думаете, какую поддержку оно может оказать? По индивидуальной программе реабилитации государство должно выдать технические средства реабилитации: тактильную трость, флеш-плеер для прослушивания книг, прибор [для чтения] по Брайлю. Сейчас в Петербурге в эту программу добавили смартфоны и телефоны.
Собака тоже входит в этот список. Причем государство должно выплачивать компенсацию на эту собаку: на год дают 28 тысяч рублей — на содержание и ветеринарное обслуживание. На эти деньги можно покупать корм очень среднего качества, которым такую собаку кормить не надо — она сталкивается с колоссальными нагрузками, так как работает почти 24/7.
Мы в «Симаргле» проводили конференцию для владельцев собак-поводырей и обсуждали наболевшие проблемы. Итогом стало обращение, которое мы передали в Закс Петербурга и губернатору, — в нем мы попросили увеличить компенсацию на 20–30 тысяч, чтобы хватало на нормальный корм хотя бы. А еще нужно учитывать, что половина собак больные и их лечение — тоже огромные суммы.
В ноябре мы стали также членами совета по доступной среде от партии «Единая Россия» в надежде, что получится что-то сдвинуть. Но пока, увы, никак.
Человеку с какой-то проблемой и так живется тяжелее, чем здоровому, и хочется, чтобы его хотя бы при этом не обижали. Если ты не помогаешь, то не трогай.
