В пятницу по случаю «конца света» в клубе «Грибоедов» состоится фестиваль Final Cuntdown. Хэдлайнер ночи — петербургская электропанк-группа «Барто», приурочившая к событию сингл «Письмо Клауса Номи».
«Бумага» поговорила с клавишником Евгением Куприяновым о наслаждении, недолюдях и дискотеке в аду.
— У вас одна из последних песен — «Включите нам что-нибудь новое» — показалась таким диким скепсисом по отношению к старой музыке. Вы её и вправду так не любите? Или это стёб?
— Эта песня написана от лица современного молодого человека или девушки. Что значит, есть или нет скепсиса? Ирония — наш меч. Мы занимаемся сатирой. Вопрос «стёб или не стёб» мне непонятен. Нам противно мещанство. Вообще, многое нам противно в современном обществе. Много гнили, разложения. Человек — одухотворённое существо. У многих одухотворённость отваливается, атрофируется. Мне кажется, что это тотальная энтропия мозга. Человек всегда разлагается.
— Если мы идём к смерти, то группа «Барто» с ней борется?
— Конечно. Чем больше людей будет думать своей головой — тем лучше. Чем больше людей освободится, сбросит с себя страдания — тем лучше.
— Разве жизнь не является совокупностью подобных страданий?
— Напрасно. Это вопрос отношения.
— А как «Барто» относится к жизни?
— Жизнь — это счастье и радость. При этом мы — люди верующие, но суровое христианство нам не очень близко. Мы веруем в гедонизм.
«Мы — люди верующие, но суровое христианство нам не очень близко. Мы веруем в гедонизм»
— Наслаждение жизнью разве не разрушительно?
— А жизнь, как я уже говорил, разрушительна. Это путь из точки «А» в точку «Б». И его надо пройти с радостью. И главное — не ссучиться. То есть не переступить через собственные моральные устои, не разрушить свой стержень. Соблазнов-то много.
— Но ведь гедонизм — это и есть соприкосновение с соблазнами. А какой стержень у группы «Барто»?
— Морально-этический. Можно его попробовать сформулировать. Мы — за любовь. При этом мы — не хиппи. Мы — за хорошие отношения между людьми. За то, чтобы не прятали человеческое. За то, чтобы государство относилось к своим жителям как к людям, а не как к рабочему скоту.
— Вы практически не высказывались прямо о политике и не участвовали ни в каких общественных движениях. При этом у вас есть, к примеру, песня про Pussy Riot. Вы так или иначе следили за протестами. У вас не было желания тоже выйти на трибуну?
— Для нас это неприемлемо. Мы не занимаемся политикой. Наши тексты социальные. Нас волнует общество и социальные проблемы. Мы только однажды участвовали в митинге в защиту Химкинского леса, который не был заявлен как политический. Всё остальное было провокацией, вроде недоехавшей аппаратуры.
— Вы в одном из своих интервью говорили, что до «Барто» жили в своеобразной «внутренней эмиграции». Разве отход музыканта от политики — не то же самое?
— То, что сейчас с политикой связано большое количество песен и групп, — это такой тренд. Мы в нём не хотим участвовать. Ну и на самом деле, вся эта шумиха с Химкинским лесом, к примеру, дала кому-то возможность узнать о нас, но на концертных графиках это сказалось негативно — многие организаторы выступлений не захотели связываться с нами.
— У вас ведь на гастролях раньше происходили какие-то неприятные ситуации: и побить вас собирались, и люди в обиде уходили с концертов.
— Да нет, на самом деле. Был случай в Иркутске, когда мы отыграли пять песен — и байкеры захотели нас убить. Потому что им было сложно выдержать накрашенных мальчиков на сцене. Они говорят: «Мы смотрели ваши клипы на ютубе — там не было накрашенных мальчиков». А байкеры чувствовали себя хозяевами положения, потому что у них был день рождения байк-клуба, и они пришли со своими бабами. А что такое иркутские байкеры? Это мужчины на мотоциклах, бритые, слушающие Михаила Круга и Любовь Успенскую. Вот и бабы у них были как Любовь Успенская. И они столкнулись с молодёжью, которая концерт слушает. В общем, всё было по заветам Sex Pistols. Маша (вокалистка группы «Барто» — прим. «Бумаги») ещё тогда болела, у неё с голосом были проблемы. И её срубило на сцене. В другой раз в Иркутске организатор заволновался и поехал покупать лак для ногтей.
В Омске было два парня, которые тщательно нам сорвали концерт, устроили драку в гримёрке. Я одному дал в глаз. Приехала милиция, мы там всю ночь провели, чуть не опоздали на концерт в Новосибирске. Парни ещё писали нам письма о том, что у них вся ночь была как в клипе Prodigy Smack My Bitch Up.
«То, что сейчас с политикой связано большое количество песен и групп, — это такой тренд. Мы в нём не хотим участвовать»
— То есть негатив со стороны зрителей на гастролях так или иначе присутствовал?
— Мы же для того и работаем — искореняем у людей бытовой сатанизм, всё это говно, засевшее в людях. И если мы с этим резонируем, значит оно в них присутствует. Ну ты же согласен, что это всё — мишура и наносная поебень? Типа «накрашенный мальчик — ужас!». Есть разная эстетика, люди не хотят вдумываться, не хотят знать. Это уже животные.
— Тут мне становится немного страшно. Ведь если следовать вашей логике, то те, кто не воспринимает «накрашенных мальчиков», — это животные?
— Если ты, к примеру, считаешь гомосексуалистов недолюдьми, тебя никто не просит об этом высказываться. Чтобы совершать какие-то действия против, нужно чтобы с тобой это дико резонировало. И, значит, с людьми что-то не так.
«Если ты, к примеру, считаешь гомосексуалистов недолюдьми, тебя никто не просит об этом высказываться»
— Вы считаете, что их можно «вылечить»?
— Их можно выручить.
— Как? После ваших песен люди должны стать открытыми ко всему новому?
— Они, может, и не станут. А тот, кто случайно затесался среди них, кому с этими людьми некомфортно, и не знает, куда прибиться, услышит нас и поймёт, что он не один. Все должны поддерживать себе подобных.
— То есть у «Барто» есть некая социальная нагрузка?
— Да. Это и есть наш моральный стержень.
Фото: Екатерина Мостовая / «Бумага»
— Вы ведь жили под Москвой, а потом переехали в Петербург. Почему?
— Я изначально питерский. «Барто» образовалась в Люберцах. Это город у трассы со всеми вытекающими. Ничего там нет хорошего, конечно. А здесь легче. Это более творческая история. Здесь много хороших групп. «Электрофорез», которые с нами на фестивале выступят. «Лемондэй», пока с Даней Холодковым играли. У него проекты есть интересные, вроде Slow Suicide. Ещё Shortparis или Ghetto Girls. Актуальный андерграунд.
Ещё нам очень хочется записаться с «Кровостоком». Думаю, как-нибудь пересечёмся. Это, на мой взгляд, лучшие лирики на сегодня.
— Почему?
— Ну как почему? Это надо слушать. Это литература. Это как «Метель» Сорокина. Вот «Кровосток» — это русская литература от рэпа — большая и серьёзная, с мощнейшими метафорами, гениальными эпитетами. У них сейчас вышел новый альбом — очень взрослый, рефлексивный.
«„Кровосток“ — это русская литература от рэпа — большая и серьёзная, с мощнейшими метафорами, гениальными эпитетами»
— Вы сами по себе — очень позитивные люди, у вас вся злость в музыке?
— Почему?
— Ну она кажется очень злой, будто от нелюбви идёт.
— А потанцевать?! У нас такая дискотека в аду.
— А не было желания взять — и резко поменять стилистику? Одним из основных упрёков критиков «Барто» была как раз однородность музыки.
— Мы творим по общепринятым канонам английской электроники 80–90-х, синтипопа, электроклэша. Это не простая и не сложная материя. Она полностью отвечает нашим требованиям «дискотеки со смыслом».
21 декабря, начало в 19:00
«Грибоедов», Воронежская улица, 2, литера А 400, 500 и 600 рублей
Читайте другие тексты рубрики:
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox
Mozilla Firefox
или
Chrome.