«Было ощущение, что находишься в фильме-катастрофе». Как отряд спасателей из Петербурга отправился в Турцию разбирать завалы после землетрясения

В результате землетрясения в Турции и Сирии 6 февраля, по данным ООН и сирийских властей, погибли не менее 36 тысяч человек. На следующий день после трагедии в Турцию отправилась команда спасателей-добровольцев из Петербурга «Экстремум». С 8 по 13 февраля волонтеры разбирали завалы и искали пропавших людей в городе Адыямане.

«Бумага» поговорила с участником «Экстремума» Игорем Тимохиным о том, с чем добровольцам пришлось столкнуться в Турции, почему они решили туда отправиться и сколько человек команде удалось спасти.

Игорь Тимохин

участник «Экстремума»

— Почему вы решили пойти в «Экстремум» и чем вы занимаетесь на основной работе?

— Моя основная работа — собственное небольшое агентство интернет-рекламы. Также я создал школу первой помощи и тактической медицины. Кроме работы у меня очень много хобби: хожу в походы и горы, занимаюсь конным спортом, а раньше еще увлекался страйкболом.

В «Экстремум» я пришел в 2019 году. Тогда у меня были проблемы в личной жизни, которые сильно на меня повлияли. Мне нужно было на чем-то сконцентрироваться, чтобы отвлечься от них. Я увидел у друзей фотографии с обучения в «Экстремуме» и решил тоже попробовать.

Сначала это было просто интересное новое увлечение. Когда я ближе познакомился с коллективом, я понял, что люди там мои. А потом я втянулся и мне стало важно заниматься чем-то социально значимым. И в 2020 году после обучения в «Экстремуме» я еще записался волонтером в Красный Крест.

— Почему вы решили поехать в Турцию добровольцем? Вы не боялись повторного землетрясения?

— Я захотел поехать в Турцию помогать разбирать завалы, как только увидел новости. Мы в команде уже давно обучаемся этому. Мы выезжали на обрушения, но у нас еще не было опыта участия в таких масштабных работах. Обычно мы приезжаем на сообщения об осыпающихся старых подъездах или о пропавших в лесу людях в Петербурге и Ленобласти.

В отряде мы несколько часов обсуждали, ехать ли в Турцию и какие у нас могут возникнуть с этим сложности. Но когда стали появляться сообщения о постоянно возрастающем числе пострадавших, мы точно решили ехать и приступили к организации выезда.

Ни я, ни мои коллеги не боялись ехать в пострадавшую зону. Мы понимали все риски — повторные толчки и работа на опасных объектах, — но относились к этому как к рабочим моментам. Нам нужно было только минимизировать эти риски.

— Как к этой поездке отнеслись ваши близкие?

— Мама, конечно, переживала и просила быть аккуратнее. Но она знает, что меня бесполезно отговаривать. У нее были смешанные чувства: переживание за мою безопасность и при этом гордость. Она говорила, что гордится, что мы с командой поехали помогать людям в Турцию.

Примерно так же отреагировали все мои близкие и друзья.

— Как вы готовились к поездке и что взяли с собой?

— Всего от «Экстремума» поехали 33 человека и пять собак. До этого у нас уже было много тренировок по работе на завалах, поэтому мы знали, что предстоит делать.

С собой мы взяли около 2 тонн оборудования: бензорезы, ломы, кувалды, болторезы, гидравлические инструменты, генераторы, палатки, медикаменты, продукты и другие вещи.

С продуктами нам помог петербургский производитель «Кронидов». Компания выдала нам огромный запас готовой еды. А компания «Аквафор» нам предоставила фильтры для воды, потому что мы не знали, будет на месте вода или нет.

— Как вы добирались до Турции и в каких условиях вы там жили?

— С перелетом нам сильно помогли Turkish Airlines. Компания перевезла всю команду и оборудование бесплатно. Мы сами обратились к авиакомпании, и она сразу же решила помочь. Они не смогли выделить для нас отдельный рейс, но разместили нас на ближайшем гражданском рейсе. В Турцию мы отправились 7 февраля.

Также мы связались с российскими ведомствами — МЧС и консульством РФ в Турции — и турецкими властями, чтобы нам выделили район для работ. Нас направили в город Адыяман, где мы жили в собственных палатках на парковке. В 30 метрах от нас уже начинались разрушенные районы, в которых мы работали.

— Чем именно вы занимались в Турции и какие риски были?

— Я участвовал в задачах по разведке, поиску пострадавших и в разборах завалов. Также я помогал кинологам: ограждал территории и просил местных жителей не мешать работе собак.

Самый очевидный риск спасательных работ — что-то может обрушиться или повторится землетрясение. Также есть классические риски, связанные с техникой безопасности при работе с оборудованием. Можно случайно пораниться или что-то себе отрезать.

Риски нельзя предугадать, но нужно учитывать их при работе. Для этого мы выставляли пост безопасности: несколько человек смотрели на завал со стороны, пока один работал. Коллеги сообщали об опасности, если она возникала.

В нашем отряде никто не пострадал. В другом регионе — городе Кахраманмараше — турецких спасателей засыпало при разборе завала, но они все живы. Также у мексиканских спасателей в завале погибла кинологическая собака. С ней прощался даже президент Мексики.

— Как вы взаимодействовали с местными жителями?

— Изначально мы опасались негативных реакций со стороны местных, потому что мы слышали о таком в других пострадавших от землетрясения городах. У жителей этих городов был большой стресс, а спасателей сперва не хватало на все объекты. Люди расстраивались и ругались, что спасатели работают не в тех районах, где хотели местные. Это приводило к конфликтам.

Мы же встретили только поддержку и содействие. Нас слушали и нам помогали. Если что-то было нужно, это сразу же приносили. Коллега сказал, что мы неделю жили при коммунизме: деньгами никто не пользуется, всё появляется рядом само собой. При этом мы работали по 16 часов, а вокруг был ад.

Также у нас были опасения о предвзятом отношении к россиянам, но они не оправдались. Все были максимально лояльны. Это сильно шокировало.

Иногда во время отдыха кто-то приносил нам еду, хотя мы не просили. Мы иногда даже не могли общаться — турки не знают английского, а мы турецкого. Но мы всегда понимали друг друга. Однажды у нас сломалась гидравлическая система, и буквально через пару минут местные нашли всё необходимое и починили инструмент.

— Говорили ли вам что-то пострадавшие? Что больше всего запомнилось?

— Мне запомнился родственник погибших жителей ближайшего к нам здания. Это был частный дом, который сложился полностью — перекрытие к перекрытию. Мужчина прекрасно говорил по-английски, постоянно нам помогал и был максимально собранным и спокойным. У него не было никаких претензий к работе спасателей и он не просил идти разбирать только его дом, хотя там под завалами были его родители.

Когда мы сказали, что нам нужна тяжелая техника для разбора завала, через час он привез экскаватор, а через два — кран. Я до сих пор не понимаю, как он это сделал.

С другими родственниками погибших и пострадавших мы общались намного меньше. В основном мы получали от них обращения и просьбы посмотреть конкретные дома, потому что в самом начале еще не было централизованного управления работами спасателей.

— Сколько человек вам удалось найти под завалами? Всех ли из них удалось спасти?

— По наводке наших кинологов смогли найти одного выжившего пострадавшего и еще восемь погибших. Наша команда самостоятельно извлекла тела двоих погибших. Возможно, по наводке наших собак еще смогут кого-то спасти, информацию постоянно обновляют.

Нам выделили большой сектор площадью 3 квадратных километра. Разрушенные дома там сложились практически как бутерброды. Плиты сложились вместе, а всё пространство между ними оказалось заполнено обломками мебели и бетонной крошкой. В таких постройках люди, скорее всего, погибли в первые же секунды. К сожалению, их было не спасти.

Из-за этого у меня, как и у всей нашей команды, были смешанные чувства. Страх или большое горе мы не успевали чувствовать из-за постоянной концентрации на тяжелой работе. У нас было разочарование, что не удалось спасти больше людей, и внутреннее принятие, потому что мы сделали всё, что могли.

— Как на вас повлияла эта поездка?

— Во время самих работ я не ощущал грусти или страха, потому что психика мобилизовалась в стрессовой ситуации. Но психологи предупреждали нашу команду, что дома нас могут догнать все эти переживания. И сейчас мы с некоторыми коллегами замечаем, что у нас появилась повышенная готовность к опасности. Мы постоянно автоматически оцениваем безопасность зданий вокруг, стараемся не ходить под балконами и ищем глазами трещины на стенах.

В целом из негативных чувств сильнее всего проявляется только огорчение, что не удалось спасти больше людей. Но это и не зависело полностью от нас.

А еще я понял, что всё возможно, если приложить усилия. Сначала я не верил, что региональный отряд добровольцев способен поехать в другую страну со всем оборудованием и участвовать в работах вместе с командами со всего мира.

— Вы ожидали, что столкнетесь с разрушением такого масштаба?

— Когда мы только ехали в Турцию, мы ожидали, что будет страшно. Но одно дело оценить бедствие по кадрам, а другое — столкнуться с ним лично. При въезде в Адыяман даже не сразу понимаешь, что в городе произошло сильное землетрясение. Но чем ближе к эпицентру, тем хуже.

Мы видели, как десятиэтажный дом сложился в полутораэтажный. Также мы видели трехэтажный дом, который на первый взгляд был абсолютно нормальным. У него даже не было трещин внутри. Но оказалось, что он был выше на один этаж — первый так сложился, что разрушений не видно. У людей не было шансов выжить.

Мы понимали, что ехали в очень сложный регион. Но не оценивали, насколько там страшные разрушения. Было ощущение, что ты находишься в фильме-катастрофе: вокруг люди в палатках, многие жгут костры и организуют лагеря.

Фото: Игорь Тимохин