Лев Лурье о Сергее Довлатове: «Просто хороший русский беллетрист без миссии»

Лев Лурье запускает новый цикл лекций «Петербург в деталях», где будет рассказывать о значимых элементах жизни городских районов — окнах квартиры Бродского, воровской малине на Железноводской, балконе Столыпина и публичных домах у Сытного рынка. «Бумага» публикует лекцию из весеннего курса Льва Лурье «История XX века в лицах» о Сергее Довлатове — стилистически изысканном авторе, ироничном журналисте и неудачливом человеке, умершем в преддверии своей славы.

Иллюстрация: Катерина Чуракова / «Бумага»

Сергей Довлатов, наряду с Александром Солженицыным, — самый популярный русский прозаик второй половины XX века. Стилистически изысканный автор, проза которого, по замечанию Иосифа Бродского, больше похожа на стихи. Одновременно с этим он и самый продаваемый писатель: в каждом книжном магазине есть целый шкаф книг Довлатова; если говорить о хорошей литературе, то это большая редкость.  

О рождении, юности, гостинице «Европейская» и «Зоне»:

«И вот в 1941 году рождается Сергей — огромный младенец»

Сергей Донатович Довлатов родился в семье беспартийной ленинградской богемы. Его родители были актерами, познакомились в театре. Мама решила, что ей не хватает мастерства, и ушла из актрис воспитывать единственного сына и работала корректором в «Лениздате». Ее родная сестра Мара работала редактором в «Советском писателе», поэтому была знакома со всеми ленинградскими литераторами. Отец был поначалу режиссером, а затем стал администратором в Александринке. Сергей описывает его всегда юмористически как хвастуна, преувеличивающего свои достоинства, — Довлатов, как известно, любит героев-лузеров. И вот в 1941 году рождается Сергей — огромный младенец, которого нянчат поначалу и мама, и папа. Но затем папа, как свойственно деятелям искусств, уходит к другой женщине, супруги расстаются, но поддерживают добрые отношения. Это вообще свойственно людям тридцатых годов — периода первой важной российской сексуальной революции. В конце концов все трое позже оказались в Нью-Йорке. Юность нашего героя приходится на начало пятидесятых, ходит он в довольно жуткую мужскую школу на набережной Фонтанки, ученики которой, помимо прочего, изнасиловали женщину-милиционера в Екатерининском садике. Закончил он школу в 1959-м, и в этом оптимистическом году поступил в Ленинградский государственный университет на финское отделение. Как считают его приятели, и, особенно, приятельницы, отличающиеся цинизмом, Довлатов поступил туда не случайно: начиная с 1956 года в Ленинград ходили финские автобусы, а знание языка давало возможность получить специальность гида и по совместительству спекулировать разнообразными иностранными вещами.

Иосиф Бродский о первой встрече с Довлатовым

Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студент филологического факультета ЛГУ, ныне он профессор того же факультета в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959, то ли 1960 года. И мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтобы их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала

Крепость звали Ася Пекуровская, они учились с Довлатовым на разных кафедрах филфака университета. Сережа, ростом в два метра к тому времени, был похож на Омара Шарифа, самого знаменитого в СССР актера, снимавшегося в американских фильмах. А Ася принадлежала к типажу Симоны Синьоре, который всегда нравился Сергею. Ася Пекуровская написала впоследствии мемуары: основная мысль — писателя Сергея Довлатова придумала она. Сергей лишь транслировал ее гениальные мелодии. Что, конечно, не вполне соответствует действительности. Пекуровская, довольно цепкая, предпочитала проводить время на крыше гостиницы «Европейская», в самом модном тогда месте Ленинграда. Надо сказать, одно из главных изобретений поколения Довлатова — манера ходить по ресторанам. Важно было смело пройти мимо швейцара, всем своим видом показав, что ты советский человек и тебе плевать на все, какие есть, ограничения, потому что письменно это нигде не зафиксировано. Средний человек в сталинское время считал рестораны закрытой зоной, где бывают в основном американские и французские шпионы, разбавленные летчиками-героями Советского Союза, народными артистами СССР, академиками и патентованной советской элитой.

Одно из главных изобретений поколения Довлатова — манера ходить по ресторанам. Важно было смело пройти мимо швейцара, всем своим видом показав, что ты советский человек и тебе плевать на все, какие есть, ограничения

На крыше гостиницы «Европейская» играл джаз, что было страшно модно, завсегдатаи сплошь молодые гении: Бродский, Битов, Довлатов, Попов, композитор Каравайчук — они пользовались популярностью среди официанток; у них был открыт кредит. Сергей Донатович доходов от фарцовки не имел, так как в это время он уже начал писать прозу, и поэтому расплачивался по его и асиным счетам кто-нибудь другой. Ресторан был ему не по средствам. При этом Довлатов был человеком исключительно щепетильным, что подчеркивают все, поэтому он переодалживался, но долги в конце концов отдавал. Ася, вероятно, решила, что Довлатов человек легкомысленный и несамостоятельный и бросила его. А Сергей настолько по этому поводу страдал, что решил уйти в армию — абсолютно небанальный сюжет и тогда, и сейчас. Неожиданным образом его, двухметрового гиганта, отправляют не в воздушный десант, а в охранные войска, и он оказывается в лагерях Коми АССР. Подробно об этом написано в блестящей трагикомической повести Довлатова «Зона». Его взгляд: никакой принципиальной разницы между охранниками и заключенными нет. Понятия о добре и зле для них одни те же — они одинаково грубы и жестоки, хотя порой щедры и благородны.  

Журналист и писатель Довлатов:

«Довлатов следовал заветам модного тогда Юрия Олеши — „ни дня без строчки“». Выходило не всегда блестяще»

В 1962, вернувшись и посмотрев на литературный пейзаж Ленинграда, Довлатов твердо решает стать профессиональным писателем. В армии он сочинял замечательные стихи; качество его версификации напоминает Дмитрия Быкова, то есть ему совершенно было нетрудно выразить свою мысль размерами и рифмами . Но он этого делать не стал, а решил заниматься прозой. У него была мечта: «Я хочу быть писателем типа Куприна». Не как Достоевский, не как Толстой, а как Куприн, то есть просто хороший русский беллетрист без миссии. Он хотел зарабатывать этим на жизнь, стать советским писателем, что в это время казалось не таким уж трудным. Сергей Донатович оканчивает отделение журналистики на филологическом факультете. Работа тогдашнего журналиста заключалась исключительно в том, чтобы лгать. Надо было писать про передовиков, давались совершенно комические задания, которые, надо сказать, он выполнял с необычайной виртуозностью. При этом иногда неплохо. Я помню, например, смешной фельетон в газете «За кадры верфям» о недостаточном качестве супа в столовой Кораблестроительного института. Вставал Довлатов в шесть утра, когда бы ни заснул, принимал холодный душ, писал несколько страниц. Следовал заветам модного тогда Юрия Олеши — «ни дня без строчки». Выходило не всегда блестяще. Он давал читать рассказы своему приятелю Андрею Арьеву, мнение которого ценил, а когда спрашивал: «Как?», Арьев отвечал: «Вот этот рассказ мне не нравится меньше, чем остальные».

Работа тогдашнего журналиста заключалась исключительно в том, чтобы лгать. Надо было писать про передовиков, давались совершенно комические задания, которые, надо сказать, он выполнял с необычайной виртуозностью

За пять лет, проведенных в Ленинграде, Довлатов стал писать много лучше. Еще не было «Зоны», «Чемодана», «Соло на пишущей машинке», но у него уже было несколько очень смешных рассказов, которые привлекли всеобщее внимание. В декабре 1967 года произошло важное событие в жизни ленинградской литературы и Сергея Донатовича особенно. В Доме писателей проходил вечер молодых литераторов, где выступал Бродский, Гордин, Битов, Попов. Сергей прочитал рассказ про одного полковника и его племянника, которые так напились, что полетели — летят над Ленинградом и о чем-то разговаривают. Зал просто падал от смеха. Тогда же в партию поступает жалоба литератора, в которой сказано, что «грубый антисоветский сионистский шабаш, который прошел в доме Союза писателей, свидетельствует о том, что в стране распространяется ползучая контрреволюция». Ленинградское начальство было пуганое, поэтому отныне, то есть с 1967 года, никого сколько-нибудь способного и независимого в Союз писателей уже не принимали. А членство давало статус, гарантировавший, что его не посадят как тунеядца. Так случилось, что Битов, Попов и все прочие успели проскочить, стать членами Союза, а Довлатов нет, и его не печатали. С 67-го по 72-й год он стал человеком, который постоянно носил свои рассказы в «Неву» и «Звезду», и каждый раз обожавшие его редакторши вынуждены были отдавать тексты назад.

Расчет Довлатова был в том, что он попишет-попишет свои очерки и репортажи, издаст книгу, напечатает ее и станет членом Союза писателей

В 1972 году он переезжает в Таллин, который исполнял для Ленинграда обязанности заграницы. Человек мог взять такси за 30 рублей и с угла Невского и Литейного доехать за пять часов до Таллина, а мог поехать на поезде. Довлатов становится журналистом, основное его место — газета «Советская Эстония», одновременно печатается в «Молодежи Эстонии», местной «Комсомолке». Расчет Довлатова был в том, что он попишет-попишет свои очерки и репортажи, издаст книгу, напечатает ее и станет членом Союза писателей. Жизнь в Таллине по сравнению с тяжелой жизнью в Ленинграде представлялась ему раем. К тому же в издательстве со сложным эстонским названием должна была выйти его книжка «Пять углов». Но с Довлатовым опять случилась история, которая только с ним могла случиться: он отдал почитать будущую «Зону» некому человеку по фамилии Солдатов. Тот состоял в какой-то микроскопической христианской демократической партии России, и при обыске у него нашли «Зону». Довлатова со страшным скандалом выгнали из «Советской Эстонии», а уже набранные «Пять углов» рассыпали.  

Экскурсии по Пушкинским горам, эмиграция и жизнь в США:

«Довлатова вызвали в отдел виз и сказали, что либо он садится, либо уезжает»

Он возвратился в Ленинград в 75-м году — к этому моменту уже уехал Бродский и Лосев, бежал Барышников. В Ленинграде делать абсолютно нечего, жизнь была исключительно мрачной, пьянство становилось нормой, и Довлатов нашел себе работу вне города — в Пушкиногорском музее-заповеднике. Платили там довольно прилично, можно было получить среднюю зарплату начинающего инженера — 120–130 рублей. Стандартная экскурсия с огромным количеством девушек, молодых людей со всех концов России, которые просили прочитать стихотворение Пушкина «Письмо к женщине». Нужно как-то было проводить экскурсии, чтобы они были довольны и самому не умереть от отвращения. Работа происходила по преимуществу с похмелья, но Довлатов справлялся. Во всяком случае, экскурсанты до сих пор его вспоминают, то ли потому, что он был такой красивый и вежливый, то ли потому, что действительно справлялся с экскурсиями. В 1977 году Елена Довлатова решает уехать, покинуть город вместе с дочкой Катей и фокстерьером Глашей. И остается у него в городе Ленинграде только мама, которая, естественно, без единственного сына никуда ехать не хочет. Довлатов начинает печататься за границей, передавать свои материалы в журналы «Континент», «Время и мы». А между начальством и интеллигенцией существовал такой негласный общественный договор: если ты не любишь советскую власть, читаешь самиздат, занимаешься йогой и, вообще, отходишь от марксистско-ленинской идеологии, то не должен иметь никаких социальных достижений. Если, например, ты гомосексуалист и завкафедрой, тебя сажают. А если ты хочешь жить и работать экскурсоводом, то ты не должен печатать за границей что бы то ни было.

Cуществовал такой негласный общественный договор: если ты не любишь советскую власть, читаешь самиздат, занимаешься йогой и вообще отходишь от марксистско-ленинской идеологии, то не должен иметь никаких социальных достижений

Писатель нарушает негласное соглашение, его начинают прессовать. Сажать Довлатова совершенно не за что: даже в те времена предлог было не придумать. В конце концов его забрали в милицию, посадили на 15 суток и серьезно отмолотили. А из-за границы за него сразу вступились друзья, начался ненужный для советской власти шум. Довлатова вызвали в отдел виз и регистраций на улицу Желябова, ныне Большую Конюшенную, и сказали, что либо он садится, либо уезжает. Поэтому без всякого желания он нетрезвым сел в самолет ТУ-104, летевший в Вену, и так наклюкался, что был снят в Будапеште. Там он провел некоторое время и прилетел в Вену, где его уже встречали друзья. Из Вены перебрались в Нью-Йорк; семья воссоединилась. Жили они, прямо сказать, довольно бедно. Квартира находилась в русскоговорящем квартале в чуть более интеллигентном, чем Брайтон Бич, — Квинсе. Елена Довлатова до сих пор там живет. Сначала он занялся книгоизданием — выпускал маленькие книжечки, которые, правда, бурной популярностью среди местных русских не пользовались: население Брайтон Бич желало читать произведения братьев Вайнеров или Пикуля. Эмигранты в своей массе были простые люди, слушали Аллу Пугачеву и Михаила Шуфутинского. Вместе со своими товарищами-журналистами, приехавшими из Советского Союза, Довлатов основывает газету «Новый американец». Она в некотором смысле предсказала будущую русскую журналистику — «Коммерсант», «Афишу», все те издания, которые начали выходить после падения советской власти, использовали те же язык, приемы, жанры. Это была остроумная газета, пользовавшаяся популярностью у эмиграции. Однако, как повелось, если появляется Довлатов, то начинание обречено на трагедию: газета закрывается из-за нерентабельности. Довлатов начал работать на радио «Свобода», где читал свои колонки и рассказы.

Довлатов обратил на себя внимание и американской публики, потому что Бродский начал всем американцам рассказывать, что у нас есть великий русский прозаик Сергей Довлатов и его необходимо переводить

Американская карьера Довлатова как писателя складывалась гораздо лучше, чем у сверстников. Сначала книги Довлатова выходили в университетском издательстве «Ардис» в Мичигане. Но старый приятель Довлатова по Ленинграду Игорь Ефимов, поссорился с коллегами по «Ардису» и стал сам издавать Довлатова. Сергей Донатович был к тому же замечательным художником и сам оформлял книги — обложки «Зоны», «Заповедника», «Чемодана» принадлежали ему. Довлатов обратил на себя внимание и американской публики, потому что Бродский начал всем американцам рассказывать, что у нас есть великий русский прозаик Сергей Довлатов и его необходимо переводить. Сережа нашел великолепную переводчицу с подачи Бродского и заключил договор на невероятных условиях — она получала половину гонорара. В результате он стал печататься в журнале «Нью-Йоркер» — для американцев это был The magazine, то есть журнал такого уровня, что невозможно представить ни одного выпускника Гарварда или мафиози из города Нью-Джерси, который бы не начинал утро с него. То, что Довлатова начали печатать именно там, произвело сильное впечатление на завистливую русскую литературную среду.

Несмотря на то что обычно в Америке русские, наоборот, избавлялись от пьянства, Довлатов продолжал искать забвения в алкоголе

Получилось, что молодой человек, который в Ленинграде, как выразился Валерий Попов, бежал в конце забега, теперь не то что впереди, а уже рвет финишную ленточку. В сознании читателя, прежде всего англоязычного, было три русских писателя — Солженицын, Бродский, Довлатов, конечно, с большим отступом. Довлатова принял сам Курт Вонненгут, который шутливо заметил, что если бы его тоже так печатали в «Нью-Йоркере», как Довлатова, то он был бы уже лауреатом Нобелевской премии. Несмотря на то что обычно в Америке русские, наоборот, избавлялись от пьянства, Довлатов продолжал искать забвения в алкоголе. Поэт Лев Лосев рассказывал историю про то, как они — Довлатов с Катей и он с дочкой — пошли в кафе. Лосев спрашивает Довлатова: «Хотите что-нибудь, Сергей?» А Довлатов ему отвечает: «Купите мне пива». «Какого?» — «Самого крепкого». Дома, где он жил с матерью, супругой, Катей и появившемся уже в Америке сыном Николаем — он не пил. Его запой совпадал с его исчезновениями.

отрывок из стихотворения Льва Лосева

Я видал: как шахтер из забоя, выбирался С. Д. из запоя, выпив чертову норму стаканов, как титан пятилетки Стаханов. Вся прожженная адом рубаха, и лицо почернело от страха. Ну а трезвым, отмытым и чистым, был педантом он, аккуратистом, мыл горячей водой посуду, подбирал соринки повсюду. На столе идеальный порядок. Стиль опрятен. Синтаксис краток

В Брайтоне жила прелестная дама по имени Алевтина Дробыш, которая очень любила Довлатова. Ее квартира долгое время служила ему убежищем. В последний из своих запоев он тоже отправился именно к ней. Постепенно выходя из многодневного пьянства, он вдруг стал жаловаться на боли в животе. Докторов вокруг не было и страховки тоже. Знакомый русский врач мог принять только на следующий день. Но утром, когда они собрались ехать к врачу, Довлатов пошел в душ и упал. Скорая приехала не очень быстро, санитары были и по дороге в госпиталь он умер. Оказалось — инфаркт миокарда.

Лекции из цикла «Петербург в деталях» будут проходить каждую среду

(с 16 октября по 18 декабря, начало в 19:30)

ЕСОД