Почему присоединение Крыма к России — это очень хорошо

Я вырос в Севастополе — крымском городе, о котором лет десять назад в Украине вспоминали как о «дорого, грязные пляжи и без сервиса», а в России — «это наш порт, здесь отдыхать хорошо». Учился, работал, ходил в центр, на площадь Нахимова и на набережную, тогда еще не застроенную кафе, смотреть салюты.

В городе было две-три школы с углубленным изучением украинского языка — одну из таких я заканчивал. Преподаватели, читавшие курс мовы и литературы, были родом из Украины — носители настоящего, этнического языка. Вообще, в Крыму большинство преподавателей украинской словесности — приезжие украинцы, свободно говорящие и на русском языке, причем чище большинства тех, кто считает себя русскими.

И в школе, и в вузах уроки мовы проходили примерно так же, как уроки русского языка: какие-то диктанты, двойки, смешное «правило девятки» (написания букв «і» и «и»), запомнившееся мнемоническим «Де ти з’їси цю чашу жиру?» («Где ты съешь эту чашу жира?»). Получаешь «4» по 12-бальной системе, тихонько ругаешь учителя, садишься, а дальше все идет своим чередом. С литературой дела обстояли иначе: если русских классиков просто не читали, то творчество украинских прозаиков и поэтов откровенно раздражало аудиторию.

Национальные идеи той или иной народности, как правило, передаются именно через литературу, а у севастопольцев к этому был иммунитет. Украинские каналы люди не смотрели, язык Шевченко, Котляревского и Мирного называли «свинячей мовой», инициативу показывать в кинотеатрах фильмы с украинским дубляжом воспринимали в штыки и так далее. Тех, кто так считал, было большинство. Подавляющее. Тех, кто считал иначе, практически не было — так, статистическая погрешность.

Вот почему, когда я впервые услышал про притеснения русскоязычного населения в Крыму, не смог сдержать удивления и смеха. Удивительно было, что это говорили высокооплачиваемые профессиональные журналисты по российским федеральным телеканалам. Смешно было, как сами севастопольцы, обычно бойкие и воинствующие, примерили на себя это ярмо. Ущемить права жителя Севастополя невозможно в принципе: эти люди вооружены георгиевской лентой, славой былых сражений и всем таким прочим.

По версии федеральных телеканалов России, ущемляли права крымчан украинцы. Тогда их называли просто и, как кажется сейчас, нейтрально — хохлами. Не «бандеровцами», не «украми», не «укропами», не «правосеками», не фашистами, не карателями, не хунтой, а просто хохлами.

Интернет-комьюнити Севастополя в то время обитало на городском форуме — это такое странное место, что-то вроде локального филиала «Одноклассников». Там люди, использующие все импортное и ругающие русские машины, смеются над Европой и Америкой в одной ветке, в другой ищут способы сторговаться, чтобы купить iPhone подешевле, в третьей — боготворят Россию. Там же ругают приезжих, причем как российских, так и украинских. Там же заламывают цены на квартиры, считая допустимым устанавливать московские ценники на местное жилье. Там же жалуются на то, что туристы оставили в этом (в прошлом, в позапрошлом) году меньше денег, чем хотелось бы. Оксюморон в двоичном коде. Колоритное место, рекомендую.

На форуме была и есть ветка про политику. В ней еще при Украине регулярно обсуждали неполноценность городского руководства, назначенного из Киева. И вот однажды среди прочих тем на сайте появилась ветка с названием «Фашиствующим ублюдкам!», созданная модераторами портала. После пожара в одесском Доме профсоюзов с лозунгами «За Одессу!» группа инициативных граждан стала собирать фамилии, телефоны, адреса и графики работы горожан, симпатизирующих Украине и недовольных входом Крыма в состав России. Попавших в список ничего хорошего не ждало: в посте были угрозы и призывы к физической расправе.

Среди футбольных фанатов и девушек-украинок, публично заявлявших о солидарности с националистическими группировками, оказались контакты моей учительницы, преподававшей украинский язык в одном из городских вузов. Ее провинность перед севастопольцами этим и ограничивалась, но и такого оказалось достаточно.

Позже тему удалили, сославшись на действие закона об экстремизме. Остался только кэш записи. Из-за роста напряжения те, кого так или иначе (даже против их воли) занесли в списки «сочувствующих украинцам», поспешили уехать в сторону Киева. Стали закрываться заведения: и те, которые работали по франшизе, и те, что принадлежали совершенно конкретным людям, что называется, «с именами и фамилиями», и формировали досуг немногочисленного среднего класса горожан. Чистка удалась: по крайней мере, все поверили 96 процентам крымчан, которые поддержали референдум, и не спешили с этим спорить.

Первое время после присоединения Крыма к России воздух в Севастополе был вязким от патриотической эйфории. В спальных районах города стали раздавать русские флаги и флажки. Очередь была огромной. Примерно такой же, как и за долгожданными российскими паспортами. Почти такой же, как в поспешивший закрыть свои отделения на полуострове «Приват-Банк», руководство которого решило оставить крымских вкладчиков без накоплений.

Крупные украинские предприятия, вроде провайдера городской связи «Укртелекома», стали постепенно национализировать, частично сокращая работавших там сотрудников. О своем уходе с крымского рынка заявили представители компании «Авлита», занимающейся транспортировкой металла и зерна.

Летом 2014 года Севастополь был таким, каким его не видели давно: с пустыми полками в магазинах и очередями за молоком в супермаркетах; с почти пустыми улицами и чуть более свободными, чем обычно, пляжами; с сумасшедше дорогим жильем (стоимость аренды однокомнатной квартиры без кондиционера и телевизора достигала 18 тысяч рублей при средней зарплате в городе 10–12 тысяч).

Совершенно пустой Херсонес. Ни туристов, ни художников, ни фотографов с обезьянками и удавами. Люди, для которых продажа сувениров была сезонным бизнесом, сидели теперь в тени деревьев, пили компот, налитый в бутылки из-под минералки. Попытка завести разговор с фразы «Ну что, плохо без украинских туристов, наверное?» встречала шквал негодования и уверения в том, что вот эти пустые пляжи и отсутствие интереса к музеям, глубоким тысячелетним колодцам и знаменитому Херсонесскому колоколу — это мало того, что не помеха бизнесу, это просто иллюзия. Ничего такого нет, и все хорошо.

Если зайти с другой стороны и спросить что-то вроде: «Ну теперь, когда „домой вернулись“ (самая популярная фраза весны 2014-го), деньги, наверное, некуда складывать, так туристов много?», слышалось протяжное «Да где там» и «Где вы их видели, приезжих этих, нам скажите, пойдем ловить». Пустой центр города, бесконечная вялотекущая летняя сиеста.

После того как частный перевозчик «Новая почта» перестал работать с Крымом, все отправления стала осуществлять «Почта России». Для этого, правда, потребовалось какое-то время, в течение которого люди передавали посылки по старинке: через проводников поездов, электричками или водителями автобусов. Нас отрезали от большого рынка, а достойного малого за все годы развития частного бизнеса в Крыму так и не появилось.

Долгое время не было нормальных банков: изгнанные «хохляцкие» «Ощадбанк», через который люди получали пенсию, и «ПриватБанк» — крупнейшая украинская финансовая компания — после себя оставили лишь помещения с неработающими вывесками, которые спешно меняли на свои новые собственники. Из-за санкций и геополитических рисков крупные российские банки, вроде «Альфы» и «Сбера», в Крыму не открывались. На полуостров приходили мелкие и неизвестные, не входящие даже в российский топ-100: «РНКБ», «Финансовый стандарт» и какие-то конторы, про которые ползли слухи о принадлежности «другу Путина». В Севастополе это было, наверное, лучшей рекомендацией относительно чего угодно.

Ликовали в городе-герое и по поводу закрытия единственного ресторана быстрого питания «Макдоналдс». На городских интернет-площадках радовались, как казалось, долгожданному уходу «американской отравы», предлагая открыть на его месте «чебуречную и рюмочную» и сделать их лицом города. Вспоминали, как раньше в «Арт-бухте» жарили чебуреки прямо возле места швартовки городского катера, соединяющего условный «город» с другой его частью, северной стороной. При этом спустя пару месяцев, когда местные предприниматели начали открывать свои бургерные, и котлету на хлебе, и жареный картофель непременно сравнивали с бургером из «Макдоналдса». Выигрывал всегда последний.

Слишком дорогие лекарства, практически недоступное детское питание, перебои с поставками продуктов, несвежая еда, которую доставали из пыльных углов складов, — несмотря на все это, люди были искренне счастливы. На каждой машине — российский флажок или георгиевская ленточка. Огонь в глазах, бесчисленные кричащие радостью посты и сообщения в социальных сетях о том, как хорошо жить. «Владимир Владимирович, знайте: я пойду за вами до конца, независимо от того, что вы будете говорить! Ура!».

В несетевых продуктовых магазинах на стенах хаотично появлялись портреты российского лидера. В разговорах то и дело проскакивало радостное «Наконец-то мы дома!». Пассажиры микроавтобусов («топиков»), ругавшие раньше водителей, доплачивали им 5–10 рублей за «правильное радио» — трансляцию передач, осуждающих действия киевской власти и ставящих под сомнение дальнейшее существование Украины как территориальной единицы. И еще куча мелочей, которые не могли быть запланированными, но очень хорошо отражали настроения города.

То, что Крым и Севастополь стали частью России, — определенно хорошо. Сейчас все на тех же интернет-площадках там ругают нового губернатора, не ставших переезжать предпринимателей, главврачей, работодателей, цены в магазинах, украинцев, Америку и любое инакомыслие. Электорат, на мгновение вырвавший зубами свою свободу, радостно впрягся в новое ярмо, отличающееся от прежнего разве что флагом и гимном. Крымчане, за исключением небольшой группы несогласных, продолжают верить телесводкам о красивой жизни на полуострове и при этом стоять в очереди за одним из трех наименований молока. Ненавидеть Украину и Америку, летая на рождественскую чашку кофе во Львов и собирая деньги на новый iPhone. Ругать главу современного «Приват-Банка» Коломойского, пользуясь инфантильной банковской системой, предложенной взамен. Костерить Киев, толпясь в очередях с российскими деньгами в руках. Занимать государственные должности в российских муниципальных структурах, имея при этом дипломы украинских вузов, где они учились на бюджетных местах.

Двадцать лет севастопольцы верили, что в их проблемах виновата Украина, плохая по всем статьям. Сейчас, когда ни Украины, ни активных украинцев в Севастополе не осталось, местное население, вероятно, найдет других «крайних». Российская государственная машина больше украинской и, как следствие, неповоротливее. Жалобы на местное самоуправление идут в Кремль значительно дольше, чем шли до Киева. Раньше крымчан якобы заставляли говорить на украинском языке. Теперь они вынуждены молчать на русском.