2 октября 2017

«Говорят, мы тогда побывали на Луне. Нет, это был Марс!»: американцы рассказывают, как учились в Петербурге 70-х, 80-х, 90-х и нашего времени

Студенты из вузов США уже 50 лет приезжают в Петербург благодаря организации CIEE. Американцы, которые учились здесь в 70-е, 80-е, 90-е и в наше время, рассказывают, что такое «soupe du жир» и «лекции по страшноведению», как к иностранцам относились в Петербурге времен Горбачева, каково вегетарианке было увидеть меню студенческой столовой и почему от питания можно было похудеть на 15 килограммов.

Чарльз Гилберт

Учился в Петербурге в 1976 году

На конференции по случаю 50-летия CIEE в Петербурге. Фото: Евгений Васильев

— Для американцев оказаться в то время в России было очень трудно. Я видел вокруг себя студентов, которые уже участвовали в программе, и для меня попасть в нее было пределом мечтаний. Я понимал, что это необходимо и для моей будущей работы. 13 декабря 1975 года, в последний день лекций, мой приятель подошел и сказал, что нас приняли.

Для меня это было как попасть в параллельную вселенную. Говорят, что мы тогда будто побывали на Луне. Нет, это был Марс!

Мы прилетели в Ленинград зимой. Здесь было очень тихо, машин на улицах — очень мало. Я читал у Пушкина про «береговой ее гранит» и думал, что в Петербурге гранит белый — из-за инея. И только в апреле узнал, что он на самом деле красный.

Казалось, что по мнению местных жизнь была хорошей: многие еще помнили войну и сравнивали ту жизнь с этой.

В то время сказать, что ты иностранец, было защитой: люди опасались тебя. Сейчас иностранцы в Петербурге, как я вижу, обычное дело. С ними могут хотеть поговорить, могут отнестись к ним равнодушно. Когда мы здесь учились, дней через десять мы с соседом по комнате пришли в кафе «Север». Тогда мы не знали, что если за столиком есть свободные места, то можно подсесть. И официантка сказала подсесть к одной паре за столик на четверых. Мой сосед сказал им, что мы американцы, а они сделали вид, что ничего не услышали.

Я читал у Пушкина про «береговой ее гранит» и думал, что в Петербурге гранит белый — из-за инея. И только в апреле узнал, что гранит на набережных красный

Когда мы только приехали, я был готов к тому, что условия могут быть трудными. Но за шесть недель в России я похудел на 15 килограммов. Ужас! В еде было очень много жира. Знаете, во французском есть soupe du jour (суп дня — прим. «Бумаги»), а мы говорили про свою еду — soupe du жир. Первые две недели мы прямо распухли, а потом организм отказался принимать такую пищу. Мне приходилось держать брюки, чтобы они не упали, пока я спускался по лестнице.

У нас были прекрасные учителя. И я чувствовал себя как дома, хотя всё было совершенно другим. Меня приняли очень радушно и тепло. Это, наверное, прозвучит очень по-советски, но я чувствовал здесь глубокую связь между людьми. Благодаря опыту за рубежом мы находим в себе и в других те черты, которые нас всех объединяют. Вот почему я занимаюсь курированием иностранных студентов.

Опыт жизни здесь произвел на меня такое глубокое впечатление, что я до сих пор смотрю на мир с другой точки зрения. Благодаря этому я другой человек. Одна американка, которая, как и я, приезжала учиться в Ленинград, сказала, что здесь она поняла, что можно хорошо провести время, просто читая книгу. Такого в Америке нет — ведь у нас есть телевизор.

Уже тогда у нас было всё, а здесь без друзей и их помощи прожить было нельзя. Здесь я понял, что такое настоящий друг. Когда русский человек становится твоим другом, это на всю жизнь. Не могу сказать, что здесь я стал лучше как человек, но, кажется, стал достойнее.

Бритта Бьёрнланд

Училась в Петербурге в 1988 году

На конференции по случаю 50-летия CIEE в Петербурге. Фото: Евгений Васильев

— В школе, в которой я училась в старших классах, можно было выбрать русский язык, что, вообще-то, необычно для Соединенных Штатов того времени. А у меня в 1983 году появилась необычная возможность попробовать что-то совершенно новое.

Сначала я очень боялась нашего преподавателя по русскому языку, но он оказался совершенно прекрасным человеком, и я влюбилась в уроки русского. Во время весенних каникул преподаватель организовал школьную поездку в Россию. И я спросила у родителей, могу ли поехать. До этого никуда за пределы США я не выезжала: моя семья была не очень богатой и мы не особенно путешествовали. К моему большому удивлению мама сказала да. И вот в 1984 году я на полторы недели отправилась в Советский Союз. Мы побывали в Москве, Ленинграде и Минске, тогда все они были в одной стране. И мне очень понравилось.

Я продолжила свое обучение в колледже. Мне нравился русский язык, литература, и я выбрала этот язык профильным. Еще после школы решила, что обязательно отправлюсь в Россию. И в 1988-м я приехала на осенне-зимний семестр.

Родители отнеслись к этому спокойно. Хотя, как я уже говорила, мы не много путешествовали, мама всегда была человеком, в гости к которому приходило очень много иностранцев. Мы дважды принимали у себя студентов из других стран — Японии и Бразилии. Это открыло мне глаза на мир.

В школе, в которой я училась в старших классах, можно было выбрать русский язык, что, вообще-то, необычно для Соединенных Штатов того времени

Кстати, во время моего обучения родители приезжали ко мне на неделю. И вот когда они вернулись домой, мама превратилась в некотором смысле в эксперта по СССР: у нее брали интервью местный телеканал и локальные газеты.

Это было время холодной войны и пропаганды по обе стороны, поэтому, несмотря на то, что я уже бывала в России, ждала чего-то ужасного, очень холодного и некомфортного.

Всё в Ленинграде так отличалось от США в то время. Не было интернета, еда была совершенно другой. Мы жили в общежитии на Васильевском острове, лифт никогда не работал, было холодно. Мы сидели в помещении в пальто и шапках. Ждали автобуса, чтобы доехать до учебы, в полной темноте. Это шокировало.

И хотя кровать порой была холодной, а общежитие не очень удобным, моя жизнь в России не была некомфортной. Меня очень тронули люди, культура. Все в Петербурге были такими образованными, увлекались поэзией, балетом, музыкой. И они так тепло нас принимали. В Америке, когда уходишь из гостей, говоришь «пока» и уезжаешь. А в России тебя провожают до самого дома.

Мы сидели в помещении в пальто и шапках. Ждали автобуса, чтобы доехать до учебы, в полной темноте. Это шокировало

Тогда в Ленинград приехала группа американских студентов, я в основном общалась с двумя девушками — мы звали себя по-русски «тройка». За время жизни в России мы познакомились с большим количеством местных, которые рассказывали нам о городе. Мне кажется, наши русские друзья сводили нас на все выставки, во все музеи, во все парки. Быть американкой в СССР в то время значило быть знаменитостью, все были в восторге от того, что ты из США, ведь здесь было очень мало американцев.

Здесь я встретила мужчину, за которого через много лет вышла замуж. Моя дочь наполовину русская, и у нее есть русская бабушка.

Мне было очень сложно с едой, так как я вегетарианка. В 1988 году было трудно найти блюдо, в котором нет мяса. Всё это время я ела каши, картошку, свеклу, капусту, очень много хлеба. В столовой выбор был небольшой, но мне всегда нравились блины. Моя дочь тоже очень любит блины.

Когда ты шел в ресторан или даже в столовую и спрашивал, вегетарианское ли это блюдо, обязательно слышал в ответ, что там есть мясо. «Но я не ем мясо», — говорил ты. А тебе отвечали: «Но там совсем чуть-чуть, вам понравится, только попробуйте!». И даже мама моего мужа продолжает пытаться накормить меня мясом.

«Но я не ем мясо», — говорил ты. А тебе отвечали: «Но там совсем чуть-чуть, вам понравится, только попробуйте!»

Петербург был совершенно другим. Очень многие вещи было сложно достать. Мы знали, что если куда-то стоит очередь, нужно обязательно присоединиться — и совершенно неважно, что там продают. Бананы были доступны в течение двух дней в году, были магазины, открытые только для иностранцев или очень-очень важных людей. Был черный рынок.

Теперь всё изменилось. Множество вещей доступны и разрешены, намного проще путешествовать — ведь многие говорят по-английски. Многое изменилось, но, к сожалению, отношения между правительствами США и России снова непростые. Поэтому, мне кажется, сейчас особенно важно, чтобы американцы приезжали в Россию, а россияне — в Америку.

Когда моя дочь, которой сейчас 10, говорит друзьям, что она наполовину русская, к ее словам относятся настороженно. И это очень грустно. Она приехала в Россию вместе со мной и по пути попросила: «Мама, когда мы будем в России, не говори никому, что мы американки, всем это не понравится». Но я сказала, что всё будет отлично, ведь здесь прекрасные люди.

Брунильда Амарилис Луго де Фабриц

Училась в Петербурге в 1988 и 1996 годах

На конференции по случаю 50-летия CIEE в Петербурге. Фото: Евгений Васильев

— В школе недалеко от Бостона, где я училась, преподавали русский язык. Я выбрала его вместо французского. В университете, куда я потом поступила, мое знание русского приветствовали и с первого дня спрашивали, когда я поеду в Россию.

И вот мне повезло поехать в Ленинград. Я приехала 2 января 1988 года, было около -10, очень холодно. А я по происхождению пуэрториканка, так что для меня стало открытием, что так бывает.

Это было при Горбачеве: перестройка, всё энергично, динамично — изумительно. И это было совсем не так, как я думала, что хорошо. Шок был не таким большим, но был.

Нам говорили, что надо было быть очень осторожными. Мы жили в общежитии — три иностранные студентки. А рядом в комнате — две русские. И вот была легенда, что они кэгэбэшницы и якобы всё слушают. Это смешно.

Это было при Горбачеве: перестройка, всё энергично, динамично — изумительно

Еще нельзя было отлучаться: в общежитии мы должны были быть в десять часов вечера, в любой момент это могли проверить. А моя соседка как-то захотела с подругой съездить на выходные в Вильнюс. И вот она уехала. Я так переживала, молилась: а если что случится, а если заметят. В 96-м мы могли путешествовать уже более свободно.

Я изучала русскую литературу и историю, и мне очень хотелось знать, где жили Достоевский, Пушкин, Гоголь, где проходила революция. Еще в Ленинграде было очень интересно с точки зрения искусства. Вы решали, куда пойти сегодня: в Эрмитаж, в Русский музей, на оперу. И мы очень любили местные кондитерские.

В то время мы выживали благодаря черному хлебу, «Нутелле», сыру, щам и борщу. Наше любимое прилагательное было «дефицитный». Сахар — дефицитный, а мясо? Дефицитное. Интересно, что балет и опера дефицитными не были: у нас были студенческие [билеты], поэтому, хоть и сильно заранее, мы могли покупать специальные билеты для студентов.

Помню, мы впервые приехали в Ленинград в пятницу вечером. У нас были свободные суббота и воскресенье. А нас учили, что если есть очередь, нужно стоять, без вопросов. И вот я увидела очередь. И встала. Оказалось, что с Кубы привезли апельсины. Это был единственный раз за шесть месяцев, когда я ела апельсины.

Наше любимое прилагательное было «дефицитный». Сахар — дефицитный, а мясо? Дефицитное

Вместо вечеринок у нас проводили так называемые встречи с молодежью, очень формальные. В принципе, они были не такими уж и скучными. Пели русские песни, у нас был сильный репертуар Окуджавы. Иногда музыканты играли на скрипке, мы читали стихи, никакого алкоголя не было. Еще у нас были лекции по страноведению, а мы их называли лекциями по страшноведению.

В середине 90-х я была аспиранткой и занималась исследованием о поэте из Петербурга. Хотела работать с документами, которые находятся в библиотеке в Петербурге. И это было летом — наконец я увидела белые ночи и фонтаны, побывала в Великом Новгороде — обожаю Новгород!

Город в 88-м и 96-м — это совсем разные космосы. Появился магазин Littlewoods, пицца и так далее. Сейчас по сравнению с 90-ми разница уже не такая большая. Но стало больше порядка, как мне кажется. Еще, когда мы приземлялись в Петербурге, огней было так много, будто бы мы летели в Нью-Йорк или Сиэттл.

Бенджамин Шефнер

Учится в Петербурге в 2017 году

На конференции по случаю 50-летия CIEE в Петербурге. Фото: Евгений Васильев

— Я изучаю русский язык, поэтому поездка в Россию входила в мои планы. Когда я только прилетел в Петербург, мне было очень сложно. Но уже через неделю я почувствовал себя здесь как дома.

Моя мама, конечно, переживает, что я уехал в Россию. Но родители приезжали ко мне сюда — и было весело. Большинство моих родных и друзей считают, что это очень здорово — побывать в совсем другом мире, как им кажется.

Перед тем как сюда приехать, я старался не думать о стереотипах о России, вроде того, что здесь много гопников. Сейчас это не так. Еще мне казалось, что я буду жить в хрущевке с бабушкой. Вообще, я много изучал историю России и Петербурга перед тем, как сюда приехать, но всё равно не был готов к тому, что здесь так красиво.

Так круто, что здесь я вижу на стенах домов таблички вроде «Здесь Ленин делал то-то». Быть среди того, что я изучаю, — это очень здорово. История здесь везде. На пути к университету я вижу каждый день как минимум три памятника. Там, где я родился, такого нет.

Так круто, что здесь я вижу на стенах домов таблички вроде «Здесь Ленин делал то-то». Быть среди того, что я изучаю, — это очень здорово

Недавно гулял вечером по городу и увидел машину, которая сломалась, а водитель ее просто оставил. В Америке это невозможно. Здесь другой менталитет: люди спокойнее, ко многим вещам относятся не так серьезно, как у нас. В США люди осторожнее.

Мне потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к русской кухне. Теперь мне нравится, что большинство блюд, которые я ем, очень-очень простые. Смешно, что еда здесь для меня совсем не острая. Я живу в русской семье, и мне каждый вечер готовят ужин и спрашивают: «Остро?». Я говорю, что нет. «Но как это возможно? Это же чрезвычайно остро!».

Я не чувствую, чтобы отношения между американцами и русскими как-то менялись. С того момента, как прилетел в Петербург, слышу от местных: политика — это политика, а люди — это люди. И они всегда хотят со мной познакомиться, и я тоже хочу со всеми общаться.

Думаю, что быть иностранцем в Петербурге — это как быть королем: все тебе симпатизируют. Когда я иду в бар и люди замечают, что у меня американский акцент, они обязательно хотят поговорить со мной по-английски. Но я прошу говорить по-русски.

Интервью с Бриттой Бьёрланд велось на английском языке, опубликован перевод.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, сообщите нам. Выделите текст с ошибкой и нажмите появившуюся кнопку.
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить
Все тексты
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox Mozilla Firefox или Chrome.