Чем пах и как звучал Петербург в старину

Петербург вообще — это город-мужчина, военная и военно-морская столица России. Звучал и издавал запахи он соотвествующие: казарма, конюшня, мастерская.

Воинские части были буквально во всех точках города. Что такое воинские части? Это команды, крики унтер-офицеров, барабанная дробь, звуки трубы утром и вечером, движение караулов по улице. Звуки военного лагеря в Петербурге были круглосуточными.

В XIX — начале XX века приезжий, услышавший разговор флотских офицеров в черной форме на служебную тему, понял бы только небольшую часть из того, что они обсуждали. Из 316 терминов, обозначающих детали парусного корабля, 315 имели иностранные корни. Один только термин был русскоязычный – это «собачья дыра». Так называлось отверстие в мачте, через которое моряки пролезали вверх. Все остальные термины были иноязычные.

Иностранцев в Петербурге тоже было на порядок больше, чем в Москве. Опять же, основная часть приезжих — это мужчины. Существовало соответствующее разделение по сферам деятельности: например, традиционно извозчиками, как и трубочистами, в Петербурге были финны. А если петербуржец обращался в аптеку или к доктору, то в там, скорее всего, был человек с немецким акцентом.

Есть такая русская поговорка: «Москву будит колокол, Петербург — пушка». Действительно, пушка была средством общения власти с народом, для которого существовала особая система выстрелов. По тому, как именно стреляла пушка, горожанин мог узнать, например, что в царской семье родился мальчик или кто-то умер, что происходит какой-то праздник или спускают на воду корабль. Если заиграл гимн и при этом раздался определенный сигнал, значит состоялся прием иностранных послов. Снова заиграл государственный гимн — на этом мероприятии присутствует кто-то царской фамилии. Эта система звуковых сигналов без всякого телевидения, без какой-то информации онлайн оповещала петербуржцев о том, что происходит в городе.

Чем разделялись сутки пополам в Петербурге? Полуденным выстрелом с Петропавловской крепости. Как петербуржцы узнавали, что нужно выносить самое ценное из подвалов и из первых этажей, поскольку надвигается наводнение? По выстрелам пушек. Известная метафора про Петербург–корабль становится особенно ясной, когда мы узнаем, как стреляли эти пушки во время наводнения. Когда вода поднималась на семь футов выше ординара, Петропавловская крепость начинала стрелять через каждые четверть часа сдвоенными выстрелами.

Петербург — город белых ночей, и в течение двух с половиной месяцев практически не требуется уличное городское освещение. Зато потом стремительно наступает темное время и ночь длится до 15 часов. До электрического освещения в городе использовали фонари, в которых что-то горело. Сначала, когда наступала петербургская осень, начинало пахнуть конопляным маслом. Потом был период, когда пахло спиртом. Потом наступало ужасное для петербургских фонарщиков время: фонари перестали заправлять спиртом и заменили его керосином. В одном из документов было написано следующее: «Строгий надзор за тем, чтобы отпускаемый для освещения спирт не был обращаем ни на какое другое употребление». И следующий документ гласил: «Никакой самый строгий надзор не в силах уследить за теми ухищрениями, при которых неблагонадежные служители присваивали себе часть материалов».

Каким образом можно было описать мелодию, которую издавали колеса какой-нибудь брички, переезжавшей Невский проспект по Фонтанке на рубеже XIX–XX века? Сначала был легкий рокот по путиловской плите, которой мостили тротуары, потом грохот булыжника. Затем звук практически исчезал, потому что шла торцовая деревянная мостовая. Потом звонкие удары о рельсы трамвая-конки, которые шли по Невскому проспекту, и затем — те же самые звуки в обратном порядке.

Петербург был очень шумный, и шум был прежде всего от мостовых. Сейчас городские жители иногда сетуют на то, что на современных улицах шумно, но попробовали бы они оказаться в блистательном Петербурге в году эдак 1900. На улице, мощеной брусчаткой или булыжником, стоял чудовищный грохот. Практически все лошади были подкованы и били металлическими подковами по камню, а колеса бричек были с металлической оковкой.

Единственной акустической отдушиной были несколько улиц в центре города, которые мостили деревом. Из лиственницы и сосны специальными станками вырезались шестигранники, из них делался паркет. Когда они были свежие, в городе фантастически пахло сосновой древесиной, это был сильнейший дезодорант. Но так как по этим торцевым мостовым ходили лошади, они мгновенно пропитывались продуктом их жизнедеятельности. Отсюда и чудовищный запах конюшни. Так что прогулка по блистательному Невскому проспекту и по не менее блистательной Большой Морской была бы для современного человека большим испытанием.

Когда Петербург из военной столицы превратился в столицу промышленную, заводы появились по всей его территории. Каждый завод имел свой гудок, отличавшийся от других. Разнообразие гудков было такое, что в 1920-х годах появилась идея сделать на петроградских заводах корельон из этих гудков, чтобы он играл Интернационал. Это была вполне серьезная задумка и подбирались гудки по тональности. Закончилось это ничем.

На центральных улицах в ветреную погоду стоял страшный грохот от реклам. Основной рекламной конструкцией были подвешенные жестяные щиты. На каждое здание на Невском проспекте, например, вешали по пять-шесть таких щитов размером два на два метра.

На Сенном рынке кричали торговки: «Селедка голландская!» доносилось аж до Театральной площади. Тогда не было рекламы в нынешнем представлении, весь рынок просто кричал. Масса народа была неграмотной, текстовую рекламу просто не воспринимала. Изобразительная реклама — вещь довольно дорогая, и надо было найти человека, который мог бы нарисовать хотя бы апельсин. Поэтому привлекали покупателя криками.

Канализация в Петербурге была чрезвычайно дорогой. Для того, чтобы сточные воды уходили в нужном направлении, один конец трубы должен быть ниже другого на целый метр. Принимая во внимание уровень грунтовых вод, эта задача при не очень развитой технике была неразрешима. В связи с этим в Петербурге долгое время система всякого рода сбора отходов была чрезвычайно примитивной. По улице ездили бочки, свозя все нечистоты на набережную Невы в район нынешней Академии художеств. Там стояли пришвартованные барки, отвозившие отходы вверх по течению в сторону Володарского моста. Проживающие там немцы-колонисты использовали это добро для удобрения полей, выращивали овощи, а потом петербуржцы эти овощи потребляли и удивлялись, почему летом так часто бывает дизентерия, холера и прочие желудочно-кишечные заболевания.

Петербург в литературе — это почти всегда город осенью, зимой или весной. Летнего Петербурга почти нет, потому что вся публика, которая имела хоть какие-то средства, бежала из города, как от чумы. Жить здесь было невозможно. Во-первых, из-за тяжелого запаха. Во-вторых, из-за страшного шума от строек. Петербург строился сезонно (то есть летом) по двум причинам: во-первых, летом строиться проще, а во-вторых — главной рабочей силой были крестьяне-отходники, которые приходили летом на заработки. И все эти запахи, звуки, шум строек создавали в центральной части города невыносимые условия.

Воробей — это петербургская птица, а его чирикание — характерное городское явление. В Москве воробьи тоже были, но все-таки московские птицы — это ворона и галка. Дело в том, что для воробья основная пища — это непереваренные зерна овса, которые остаются после лошади. Поскольку в Петербурге были строгие правила пожарной охраны и довольно ограниченное пространство, основной рацион петербургских лошадей состоял из овса, а не из сена. В Москве лошади потребляли сено, поэтому там воробьи имели более ограниченную кормовую базу.

Почему ворон и галок не было в Петербурге? Эти птицы начинают гнездиться на высоте около семи-восьми метров. В Петербурге рубежа XIX–XX веков воронам гнездиться было негде, большие деревья были только на петербургских кладбищах. Но и там вороны и галки гнездиться не могли, потому что Петербург был военной столицей и при похоронах военных стреляли пушки. Вороне нужно было быть совершенно глухой, чтобы там поселиться: смиренное петербургское кладбище звучало как полигон.