Нонна Александровна Бубнева проработала в Исаакиевском соборе больше 50 лет. Она до сих пор водит экскурсии, а весной городские власти наградили ее премией «Женщина года — 2017» в номинации «Культура».
Нонна Александровна рассказала «Бумаге», как встречала иностранные делегации, космонавтов и патриарха, чем ей нравился предыдущий митрополит, почему Исаакий не очень подходит для молитв и как ее имя связано с собором.
— Как и почему вы устроились на работу в Исаакиевский собор?
— После школы я поступила в Институт иностранных языков, а потом недолгое время работала в школе. В детстве мне нравилась работа экскурсовода: общаться с людьми, вместе с ними ездить по городу. И когда я узнала о курсах по подготовке экскурсоводов, то решила туда поступить. Там я изучала Исаакиевский собор, и он мне очень понравился: как он мог не понравиться.
В 1968 году музей возглавил Георгий Петрович Бутиков. Он решил, что у Исаакиевского собора должны быть свои экскурсоводы. Бутиков предложил мне быть научным сотрудником музея. Впоследствии я была методистом, изучала историю собора, затем заведовала иностранным отделом. Сейчас я уже только вожу экскурсии.
— Что вам нравилось в вашей работе?
— Интереснее всего было, наверное, встречать иностранные делегации, главы правительств. Когда в Ленинград приезжали иностранные гости, их первым делом вели в Исаакиевский собор. Экскурсовод, который их сопровождал, рассказывал о силе и могуществе государства.
Иностранцы всегда дарили нам какие-то сувениры: это было принято. Индия, например, любила дарить чай, платочки.
За 50 лет можно вспомнить много чего. Я общалась и с Алексием II, и с нынешним патриархом. Космонавтам проводила экскурсии, Терешковой.
— Как вы думаете, чем собор был для города 50 лет назад и чем он является сейчас?
— И тогда, и сейчас собор — одна из главных доминант Петербурга. Это центр города, центр красоты, могущества и силы. За это время ничего не изменилось.
— Какие времена в истории собора вы бы назвали сложными?
— Сложные времена были не раз. Например, когда Хрущев приказал уничтожить 10 % церквей (антирелигиозная кампания в 1958—1964 годах — прим. «Бумаги») и возникал вопрос: «Какие церкви-то уничтожать?». Тогда собирались взорвать Спас на Крови, потому что его не хотели реставрировать.
Бутиков взял Спас на Крови к себе на баланс и организовал там филиал музея «Исаакиевский собор».
— А сейчас тяжелое время?
— Безусловно. Но всё зависит от того, кто будет руководить собором.
— Как вы отнеслись к новости о том, что Исаакиевский собор передают РПЦ?
— Мне очень нравился предыдущий митрополит Петербургский и Ладожский Владимир. Это интересный, образованный человек, знающий несколько языков. Он проводил в Исаакиевском соборе богослужения, а потом начинались экскурсии. У него не возникало мысли, что надо что-то менять.
Все были довольны, и непонятно, почему вдруг возник такой неожиданный ажиотаж вокруг Исаакиевского собора.
Тут какие-то темные силы витают: ненависть, зависть. Трудно сказать, кто и в чем виноват и почему так всё получилось.
— Как вам кажется, Исаакиевский собор — это в первую очередь музей или церковь?
— С моей точки зрения, Исаакиевский собор — это прежде всего памятник Петру I. Царь родился 30 мая, а этот день совпал с праздником Исаакия Далматского, в честь которого назван собор. Кроме того, это памятник таланту русских умельцев, художников, которые трудились и создали такое великолепное сооружение, которое потрясает всех входящих.
Конечно, Исаакиевский собор — это также церковь. Но он должен быть единым целым. Нельзя разделять собор на музей и церковь. Я считаю, что нужно найти общее решение. Любовь должна победить. Нельзя позволить, чтобы ненависть восторжествовала.
— Вы участвовали в протестах, митингах против передачи собора?
— Нет. Меня это не интересует. Меня всегда интересовал только Исаакиевский собор и его изучение.
— Вы бы хотели, чтобы в соборе всё осталось так, как есть?
— Да. Так, как было при Владимире. Если это будет церковь, значит, нужно будет закрыть витраж (витраж «Воскресший Христос» в алтарном окне — прим. «Бумаги»), люстры нужно погасить, бюсты Монферрана — убрать.
Исаакиевский собор все-таки парадный. Мне кажется, молиться надо в другом месте. Я люблю Никольский собор, он очень уютный.
— Вы верующий человек?
— Да, конечно. Вы понимаете, люди сейчас считают, что, например, обязательно надо быть в платочке. Я считаю, что нет. Потому что раньше женщина на улицу не выходила без головного убора, сейчас другое время. Не в платочке дело, ты должен верить.
Многие надели кресты, но дело же не в крестах, дело в вере. Ты должен любить бога, людей. А у нас иногда смещаются эти понятия. Церковь должна воспитывать любовь с детства, у нас это потеряно.
— А что вы думаете по поводу крестных ходов, которые проводят в последнее время у Исаакиевского?
— Хочется людям походить, пусть ходят. Это для них развлечение.
— Какие сейчас настроения в коллективе музея?
— Конечно, все расстроены. У всех семьи, дети. Многие проработали тут 15–20 лет. Они привыкли к собору, они посвятили ему свою жизнь. И что? Куда они должны идти?
— Как вы отнеслись к тому, что Николай Буров решил уйти из Исаакиевского собора?
— Очень жаль, что уходит. Он старался сделать всё, что мог.
— Какие у вас планы?
— Я останусь в Исаакиевском соборе столько, сколько смогу, и пока будет возможность. Я очень люблю собор, люблю Монферрана, и эту любовь я пытаюсь донести до посетителей.
— Какие места в городе вы любите так же, как Исаакиевский собор?
— Мариинский театр и особенно Никольский собор, я жила неподалеку. Там висит икона Николая Чудотворца, и моя мать считала, что та спасла нас в блокаду. До 90 лет она ходила в Никольский собор.
— Несмотря на многочисленные сложные периоды, вы проработали в Исаакиевском соборе 50 лет. Почему вы до сих пор остаетесь в музее?
— Думаю, это судьба. Мое имя в переводе означает «Богу посвященная». Я до сих пор не знаю, кто меня так назвал. Дело в том, что раньше было принято так: собирались родные, знакомые, писали записочки с именами, и мать наугад брала одну из них. Моя мама вытащила имя Нонна.
А еще, когда я только пришла в Исаакиевский собор, экскурсоводы часто рассказывали о святой Нонне — матери Григория Богослова, изображенной на дверях собора. Наверное, поэтому я так задержалась.
