Атомный Василий Бархатов

Василий Бархатов — театральный режиссёр, за которым прочно укрепилось звание «самого молодого оперного режиссёра России». Василий поставил более десятка опер, два драматических спектакля, работал на Первом канале с телевизионными шоу «Призрак оперы» и Yesterday Live, срежиссировал новогоднее «Ольвье-шоу», а скоро в прокат выйдет его полнометражный фильм «Атомный Иван». Бархатов — член Общественной Палаты Российской Федерации. Об отношениях искусства и политики и внутренней целостности Василий рассказал корреспондентам «Бумаги» Даше Леонтьевой и Тане Ивановой. Фото: Катя Гаврило — Василий, в 22 вы поставили свою первую оперу в Мариинке, и это событие впоследствии во многом предопределило ваше будущее. Не страшно быть молодым и успешным режиссёром, когда от тебя всё время ждут нового спектакля? — Есть такой медийный персонаж Василий Бархатов — вундеркинд всея Руси, который ко мне не имеет никакого отношения и живёт своей отдельной жизнью, как клонированная овечка Долли. Я не перестаю верить, что когда-нибудь я залезу в Яндекс и среди популярных запросов, связанных с моим именем, увижу «василий бархатов и его спектакли», а не «василий бархатов личная жизнь». Это уже смешно, мне скоро тридцать — придётся пластическую операцию делать, чтобы поддерживать имидж самого молодого оперного режиссёра. — Опера у нас катастрофически непопулярна. В одном из интервью вы даже сказали, что у нас на человека, который ходит в театр, особенно в оперный, смотрят, как на полоумного. Во всём виноваты неправильные механизмы восприятия? — Такие стереотипы возникли из-за того, что людей больше полувека пытались приучить, что оперное искусство должно выглядеть определенным образом, предлагая зрителям при этом не самые лучшие образцы. Если поставить оперный театр 50 —60-хгодов, который был здесь, а рядом то, что было в Америке, в Германии и во Франции, и просто сравнить картинки спектаклей, то всё сразу станет понятно. То, что мы сегодня называем современной оперной режиссурой, на самом деле —50-егоды во всём остальном мире. Сейчас начинается какая-то театральная и музыкальная активность и, наверное, со временем всё наладится: люди будут воспринимать оперу так же естественно, как кино или драматический театр. — Вам не кажется, что опера дальше от публики, чем кино, хотя бы по двум причинам. Во-первых, из-за стоимости билетов, во-вторых, в силу необходимых интеллектуальных затрат для восприятия. — Моцарт половину своих опер написал для Фольксопер (Венская Народная опера). И простой народ, приходя после работы в театр, стоял в партере, смотрел «Волшебную флейту» и получал наслаждение от каждой секунды спектакля. Оперу «Травиата» Джузеппе Верди в своё время тоже воспринимали как фильмы Педро Альмодовара сегодня, потому что она была отражением времени. — Но тогда не было ни кино, ни телевидения. — Мы же говорим не о том, что одно должно заменить другое. Проблема в том, что люди, которые могли посмотреть спектакль и что-то понять, были никому в нашей стране не нужны очень долгое время. Поэтому несколько поколений советских людей намеренно отучали от хорошего вкуса. — А что с вашей деятельностью на телевидении: зачем это? — Я не уверен, что я сделал что-то выдающееся на телевидении. Хотя я и в театре ничего выдающегося пока не сделал. Но в театре у меня есть шанс. А на телевидении есть люди талантливее меня. Мне кажется, нужно жить так, чтобы небу было жарко, как у Шиллера, жить на полную катушку в плане своих действий: если у меня есть возможность что-то сделать, попробовать язык телевидения, поработать с этими людьми, узнать, какими категориями они мыслят, то стоит попробовать. — Ваш проект «Призрак оперы» был реверансом элитарного искусства в сторону массовой аудитории? — Да. У меня все спрашивали: «Ты ведь делаешь это из-за денег, да?» И это, конечно, тоже. Я вызвал бурю негодования этим проектом, но на самом деле огромное число людей узнало, что мелодии из мобильного телефона — это произведения Верди, Пуччини и Бизе. Тогда мне это казалось абсолютно благим делом и я понимал, что меня начнут за это пинать. Но были хорошие рейтинги, огромное количество людей, которые посмотрели «Призрак оперы», переключились потом на канал «Культура», где показывали настоящую оперу. Я уверен, что одно с другим связано. Понимаете, проблема элитарного искусства в том, что несколько людей решили, что если у них есть все пластинки издательства «Мелодия», то они единственные интеллектуалы. А остальные люди — быдло бездуховное — должны сидеть и слушать Стаса Михайлова. Но у большинства таких людей кроме пластинок больше в жизни нет ничего. — 29 марта в прокат выходит ваш фильм «Атомный Иван». Что это будет за кино? — Такое название мы придумали специально: «Атомный Иван» напоминает название какого-нибудь эротического фильма категории С и вызывает смущение. Рабочее название этого фильма «Неделимое» — так с древнегреческого переводится «атом». Этот фильм не об атомной промышленности в стиле киностудии «НаучФильм», который призван рассказать про работу реактора. Это кино про людей, в жизни которых кроме атомного реактора есть что—то ещё, например театральная студия, где они играют, и суперсимволистский режиссёр, который ставит с ними авангардный спектакль про постъядерный апокалипсис. Днём эти люди работают на благо атомной промышленности, а вечером они переодеваются в идиотские костюмы и играют последних людей Земли. Собственно говоря, это абсурдистская комедия про то, что человечество погубит не мирный атом, а банальный идиотизм. — Василий, чем вы занимаетесь в Общественной палате? — Когда мне предложили войти в состав Общественной палаты, я подумал, что смогу сделать что-то полезное, и согласился. Но признаюсь, и в Общественной палате, и в Совете по культуре при Президенте мне пока не удалось сделать толком ничего стоящего, потому что я не государственный человек и мне не совсем близки методы такого глобального продюсирования. Мне проще договориться со всеми самому, прийти на приём к директору театра или меценату и лично что-нибудь попросить для какого-нибудь, к примеру, дебютирующего режиссёра. — А каких-то конкретных результатов за время работы в Общественной палате удалось достигнуть? — Действующий созыв работает с сентября, а у меня в этот период как раз началась очень активная театральная деятельность. Но, помимо своих работ, недавно при поддержке министерства культуры мы создали организацию под названием «Опер-группа», в рамках которой мы будем ставить оперы современных русских композиторов: Дмитрия Курляндского, Сергея Невского, Владимира Раннева, Леры Ауэрбах, Бориса Филановского. Получилось так, что наших современных композиторов лучше знают в Европе, чем у нас. В России у многих ощущение, что оперу перестали писать лет сто назад. Хочется, чтобы сегодняшняя публика была знакома с современной оперой, и я очень надеюсь, что следующей осенью нас ждёт пять дебютов молодых оперных режиссёров и художников. — Перед выборами многие театральные деятели высказались в поддержку Владимира Путина. Как вы к этому относитесь? — Я политический вуайерист: люблю смотреть, а не участвовать. Я считаю, что высказывать свою точку зрения нужно в том случае, если действительно не можешь молчать. Если ты хочешь сказать «Путин уходи!», то тебе надо идти на Болотную площадь, и ты всё делаешь правильно в таком случае. Я туда не пошёл. Тем не менее, в оппозиции есть много уважаемых мною людей. В интернете недавно нашел фотографию с такой замечательной шуткой-опиской на плакате: «Если не Путин, то кот?». Может быть, это моя политическая позиция? Наверняка, на свете есть люди лучше Путина, но сейчас, в данной политической ситуации, я такого человека не вижу. Хотя вот очень внятно и структурно говорил Прохоров — это определённым образом подкупает. Вообще, для меня эта история, как сектанство. Есть внутренняя пустота, и ты должен её чем-то заполнить: фитнесом, распространением кришнаитской литературы или митингами. Конечно, есть люди, которые понимают, зачем они пошли на Болотную. К таким я действительно испытывал уважение. А есть, к сожалению, и те, для которых это, как Масленица, — очередной повод пройтись по Тверской с мигающими рожками на голове и надувными шарами. В любом случае, главное, чтобы это не переросло в гражданскую ненависть, чтобы «Тихого Дона» не было. — Василий, но почему в прошлом аполитичные театральные деятели, к примеру, Евгений Миронов и Олег Табаков стали активно участвовать в политике? — Скажем так, они стали не активно участвовать в политике, а высказались в поддержку Владимира Путина. Сегодня никто не скрывает, что историческое здание Театра Наций было реконструировано под патронатом Владимира Путина. Успешная жизнедеятельность МХТ также постоянно поддерживается сверху. Значит, уже как минимум два добрых дела для российской культуры сделаны. И люди, которые возглавляют эти театры, выказывают своё уважение к оказанной помощи. На их месте, думаю, я поступил бы так же — меня воспитывали не забывать добро, даже самое малое. Недавно всех собак спустили на Чулпан Хаматову, которая для этой страны и не только сделала столько, сколько те люди, которые её критикуют, не смогут сделать за всю свою сознательную жизнь, даже если соберутся вместе. Я смотрю на это и понимаю, насколько это нечестно и грязно. — У вас очень разноплановая деятельность. Для того, чтобы снимать кино, ставить оперы и драматические спектакли, не теряя себя, нужно быть очень целостным человеком. Вы создаёте именно такое впечатление. Кажется, вы знаете, куда и зачем идёте. — Я, конечно, театральный режиссёр, оперный, это мой homeland, та область, в которой, я верю, я сделаю что-то стоящее. Я не уверен, что после тридцати я буду всем сразу заниматься. А сейчас мне это интересно. Не то чтобы я мню себя человеком эпохи Возрождения. До того, как я стал всем этим заниматься, я был уверен, что человек талантлив в чём-то одном. Теодор Амадей Гофман, рассказы которого я поставил в Мариинском театре, написал не одну оперу, иллюстрировал свои сказки, но в истории он остался как писатель-сказочник. И на могиле Гофмана в Берлине написано: «Здесь покоится человек, одинаково талантливый в юриспруденции, литературе, музыке и изобразительном искусстве». Я, конечно, не претендую на copypaste с могилы Гофмана на мою, но бывает разное. Но общество, мне кажется, стало желчное и закомплексованное, не очень спешащее что-то воспринимать кроме себя. Если бы все хоть немного расслабились и последовали примеру Бобби МакФеррина — «Don’t worry, be happy» и «Every life we have some trouble, when you worry you make it double» — то нам всем очень классно зажилось.