Петербуржец Илья Демаков стал лучшим учителем года в России в 2017 году. 30-летний преподаватель истории, обществознания и права уже почти десять лет работает в гимназии № 116.
Откуда у школьников возникает интерес к праву и политике, нужно ли обсуждать на уроках оппозиционные митинги и что произошло, когда учебников по истории осталось три вместо полутора тысяч? Демаков рассказал «Бумаге», как преподают историю современным школьникам и что изменилось за последние годы.
— Вы работаете в школе около десяти лет. Насколько сильно за эти годы изменилась программа по истории?
— Изменения в программах — это, наверное, даже не самое важное. Меняются технические средства, с помощью которых мы обучаем. Когда я сам учился в школе — это были 90-е, — практически всё происходило вручную и, конечно, никаких мультимедийных средств не было. Сейчас в гимназии я даже не задумываюсь, когда перемещаюсь из класса в класс, о том, что где-то может не быть проектора, мультимедийной доски или интернета. Это большое изменение, учитывая особенности мышления современных детей, которым такие технические средства действительно нужны.
Второе изменение произошло в содержании. Как раз в истории случилось то, что должно было случиться и в других предметах: сейчас сокращается количество учебных пособий — и это очень правильно. На истории мы уже несколько лет работаем всего по трем учебникам. Это хорошо, потому что главный на уроке всё равно учитель. А учебник и любые другие средства — это только некое дополнение к нему в тех случаях, когда ученик не может общаться с учителем напрямую: скажем, из-за длительной болезни.
В 1930-е годы был «Краткий курс истории ВКП(б)» — в буквальном смысле единственный учебник истории. И этот призрак всех очень пугал
Еще недавно в федеральном перечне учебников было 1400 наименований — естественно, это кошмарная цифра, и тут выбрать ни ученику, ни учителю решительно невозможно. Сейчас учебника три, и это удобно, потому что все-таки это не один и учитель может в определенной степени маневрировать между ними, выбирая задания.
— Когда обсуждали сокращение количества учебников, некоторые опасались, что это приведет к одной точке зрения на историю. Потому что раньше спорные моменты могли быть представлены в разных пособиях по-разному. Была ли такая проблема?
— Когда происходило это обсуждение, я был одним из экспертов у нас в регионе. Чего боялись тогда коллеги и специалисты? В 1930-е годы был такой «Краткий курс истории ВКП(б)» — в буквальном смысле единственный учебник истории. И этот призрак всех очень пугал. Но ничего подобного не произошло, потому что составили не единый учебник, а единый стандарт содержания, в котором прописаны спорные, трудные вопросы — и на них приведены дискуссионные точки зрения и некий общий взвешенный взгляд ученых. И уже под этот общий контекст разные коллективы авторов писали общие учебники, которых сейчас осталось три. То есть позиция общая, а манера изложения разная.
— А о каких спорных моментах идет речь прежде всего?
— Они называются «трудные вопросы истории» — трудные для изучения, трудные для изложения. Это, например, эпоха Ивана Грозного, связанная с опричниной, централизацией государства. Естественно, это ХХ век — особенно [это важно] в этом году: столетие российской революции, вопрос белых и красных, вопрос поляризации общества.
— А насколько подробно на уроках говорят о современной истории России — времени после перестройки, 90-х?
— Времени действительно может быть не так много, если мы хотим сообщить какое-то предельное количество фактов по истории. Но мне кажется, это совершенно не ключ к изучению предмета. Я уверен, что знать историю и знать даты — это совершенно не синонимы. Когда мы пытаемся превратить урок истории в изучение хронологических списков, это даже вредно. Потому что, во-первых, всё это забудется. Во-вторых, у современного человека, особенно у ребенка, сейчас есть внешняя память в виде «Гугла», которая, естественно, ему подскажет любую дату, так что совершенно необязательно ее в голове держать. Это нормально: человек не машина, и он не для того создан, чтобы вести подсчеты.
Урок истории — это не место для того, чтобы мы обсуждали совсем глубинные, индивидуальные вопросы. В первую очередь потому, что такое не всегда может себе позволить ученик
Но смысл изучения истории прежде всего заключается в том, чтобы присвоить себе свою родную историю. Своим мы считаем то, по поводу чего переживаем, чему способны сочувствовать или радоваться. Если мы в исторических событиях поможем ребятам увидеть что-то, что вызывает у них эмоциональный отклик, тогда, действительно, эта история будет для них своим. Как мы относимся к своей собственности — мы склонны ее защищать, мы ее оберегаем. Наверное, было бы неплохо, если бы мы по такому же принципу относились к своей истории — как к своей собственности.
— Но отношение к событиям может быть как положительным, так и отрицательным.
— Так не все события в истории каждого народа, в том числе и нашего, нужно оценивать положительно. Все-таки история — это наука о людях, а люди несовершенны. Тем, наверное, сама эта наука и интересна.
Лучший учитель биологии в Петербурге — о престиже профессии, школьной форме и «Вечернем Урганте»
paperpaper.ru
Почему работать в школе престижно и сколько зарабатывает один из лучших учителей в стране.
— Насколько современные школьники интересуются политикой в целом?
— Мне нравится тенденция, которую и я сам, и мои коллеги видят за годы преподавания. Есть в обществознании такие блоки, актуальность которых детям объяснять не надо. То есть не требуется никаких вводных, почему детям это важно знать. К таким блокам относится, во-первых, всё право — от начала и до конца. Здесь у современных детей какой-то априорный интерес ко всему, что связано с правовым полем. И второе — это то, что касается природы человека. Человек как особое существо в природе, которое подчиняется, с одной стороны, законам естественным, а с другой — законам социальным. Эта тематика их интересует.
— Почему, на ваш взгляд, у школьников такой интерес именно к праву и тому, что касается человека как части общества?
— Я думаю, всё, что задает в современном мире — разнообразном, подвижном — правила игры, всё, что позволяет понять свое отношение к окружающим людям и существующим институтам, вызывает живой интерес.
— Вы часто обсуждаете со школьниками какие-то современные политические события, происходящие у нас в городе? Например, митинг в поддержку Навального 7 октября. На ваш взгляд, нужно ли об этом говорить на уроках?
— Я уверен, что урок, и в том числе урок истории, это не место для того, чтобы мы обсуждали совсем глубинные, индивидуальные вопросы. В первую очередь потому, что такое не всегда может себе позволить ученик: это достаточно трудный разговор, который в условиях массового обсуждения бывает для ребят и болезненным, и, наверное, даже вредным. Поэтому в том диалоге, который существует у меня с моими ученикам, мы такие вопросы, конечно, обсуждаем, но это не в формате урока, а в формате внеклассных занятий или просто беседы.
— То есть ученики обычно сами спрашивают об этом?
— Да, и делают это достаточно часто, но обычно — индивидуально, для того чтобы разговор получился более открытым и чтобы они выяснили то, что их интересует.
— Сейчас многие обращают внимание на то, что на митингах последних лет стало больше школьников, в том числе среди задержанных. На ваш взгляд, это показатель того, что они стали более политически активными, чем раньше?
— Я думаю, нет. Если мы вспомним периоды истории в ХХ веке, то в советской школе дети точно интересовались политикой в своей стране не меньше, чем сейчас, а, может быть, еще и больше. Я считаю, что это связано не с каким-то конкретным политическим моментом, а с природой ребенка, которому вообще свойственно эмоционально откликаться на то, что происходит вокруг него, и примерять на себя разные социальные роли. В конечном итоге это помогает ему лучше социализироваться.
— Что влияет на то, есть ли этот эмоциональный отклик: родители, школа, интернет, соцсети?
— Средства коммуникации, конечно, у ребят изменились, но я не вижу в этом ничего сиюминутного и не думаю, что стоит придавать особое значение тем поводам, о которых вы говорите. Я не уверен, что ребята как-то глубоко разбираются в том, почему собираются эти митинги. Поэтому и наша задача, и задача семьи в том, чтобы яснее показать ребятам, в чем суть происходящего. На этом интерес большинства детей исчерпывается.
— Тем не менее есть учителя, которые пытаются передать школьникам свою точку зрения на происходящее, а есть более «нейтральные».
— Учитель, конечно, не должен быть нейтральным к тому, что происходит вокруг. Это было бы очень странно. Но урок все-таки не митинг — и это должно быть и ребенку, и учителю вполне понятно. Есть классические задачи и формы работы, которые приемлемы, а есть то, что неприемлемо ни в коем случае.
— Бывает ли, что у учеников возникает какое-то искаженное представление об истории — например, из-за популярных пабликов в соцсетях и других неточных интернет-ресурсов на историческую тему?
— Ребята, конечно, очень сильно погружены и в гаджеты, и в цифровую среду — это реальность, в которой мы существуем. Но бороться с этим и запрещать на уроках пользоваться техническими средствами — в каком-то смысле как бороться с будущим. Это неверно. Вызов, который стоит перед учителем, заключается в том, чтобы для самого себя переоценить и цифровую среду, и гаджеты в руках ребенка. Их нужно рассматривать как рабочий инструмент, с помощью которого можно решить какие-то практически значимые задачи — скажем, поиск информации.
