22 августа 2012

«Власть перестала быть главным действующим лицом
в России»

Писатель и журналист Дмитрий Быков рассказал «Бумаге», почему современная Россия похожа на 1848 год, как дух времени менялся в нулевые и почему сейчас волонтёры могут больше, чем власть.
Фото: Маргарита Полищук/ «Бумага»
— В тетралогии «Нулевые» вы неоднократно повторяете мысль о том, что история циклична. С чем можно сравнить декабрьские и мартовские события и то, что происходит сейчас?
— Я думаю, что с 1848 годом. Такая умеренная петрашевщина. В 48-ом году вся Европа бушевала, европейские революции в той или иной степени сотрясали и Россию. Николай страшно перепугался, что в конце долгого заморозка его страну ожидает внезапный шок, и начал завинчивать гайки без всякого на то основания, начал беспрецедентную, бессмысленную расправу над петрашевцами, пострадал несчастный Достоевский.
Остается ждать, пока Надежда Толоконникова напишет «Преступление и наказание»
Сейчас этот революционный контекст создают арабские события. Видимо, с европейского мы спустились на арабский уровень, а перестраховка осталась прежней. Меня пугает только одно: никогда Россия из таких вещей не выходила без какого-то внешнего  конфликта. В 55-ом году это была Крымская война, и я очень боюсь, что некоторое беспокойство на границах не исключено и сейчас.
— То есть вы считаете, что меры, которые принимаются сейчас — закон о митингах, об уголовном наказании за клевету, — необоснованны?
— Нет, этого я не говорил. Я не считаю эти меры ни бессмысленными, ни чрезмерными — я считаю их вполне естественными в рамках той политики, которую проводит власть. Они для неё органичны: это перестраховочные меры, вызванные испугом по поводу внешней активности,  арабских событий, некоторого возмущения внутри страны, общей стагнации — они глубоко логичны. Но логичны не значит хороши.
— Но у всякой «перестраховки» есть границы.
— Это зависит исключительно от того, как будет развиваться европейский кризис, экономический в первую очередь, и какова будет ситуация на границах. Скажем, будут ли продолжаться взрывы в Дагестане, будут ли продолжаться конфликты между Евкуровым и Кадыровым. Я не знаю, сколько это займёт времени, — дай Бог, чтобы мало, потому что чем дальше, тем драматичнее будет выход.
— В «Нулевых» вы исследуете события всего десятилетия. Изменился ли за это время дух времени?
— Да, и очень конкретно. От ожидания, что всё изменится само, люди перешли к активности на бытовом повседневном уровне: прежде всего, это волонтёрские движения, расцвет подпольного политического движения — условной антифы и условного национализма. Это появление огромного количества всяких организаций, которые заменяют собой государственную активность: например, «Город без наркотиков».
Всё, что должно делать государство, переместилось на уровень общества, в то время как государство имеет только одну повестку — репрессивную: разбираться с врагами и их же плодить. Позитива у них нет
Когда в стране нет политики, политика уходит на улицы, когда в стране нет медицины, медицина уходит на улицы.  Всё, что должно существовать в легальном поле, — или, как Пруст это называет, в «светлом поле сознания» — всё уходит в тёмное поле подсознания. Другое дело, что митинговые движения — это не норма, а скорее эксцесс, когда уже со слишком явной наглостью люди говорят: «А мы решили поменяться местами — сейчас сверху будет он».
— Что в таком случае может изменить писатель или журналист, если, скажем, журналистика «в легальном поле» не действует?
— Она не влияет на власть, но власть уже перестала быть главным действующим лицом в России — она как раз довольно импотентна. Мы ездили в Крымск: власть там ничего не могла, военные ничего не могли — всё делали волонтёры и сами люди. Разумеется, и литература, и журналистика влияют. Но не на тех, кто принимает решения в Кремле, а на тех, кто принимает решения на земле, у себя дома.
Выросла огромная низовая культура: «пирожки», «порошки» — новый русский фольклор. В 70-е годы им был КСП, а сегодня, видимо, это интернет-сознание
— Вы не считаете, что слишком увлекаясь сиюминутными поводами в журналистике, теряете что-то в литературе?
— Я не делаю из этого двух разных направлений: так не бывает, что вот я сейчас пойду  напишу стихи о любви для вечности, а потом пойду в газету. Есть один жанр, и в нём вы иногда пишете про то, что вокруг, а иногда — про то, что внутри. К сожалению, здесь есть очень большой риск. Если вы говорите: «А, да я пишу для вечности, меня не волнует сиюминутное», на ваших глазах будут насиловать ребенка, а вы будете говорить: «Нет, я про вечность, я про розочку и козочку». Ну и что из этого выйдет? Хорошо то, что делается страстно, а то, что делается страстно, очень часто бывает связано с тем, что вокруг.
Встреча с Дмитрием Быковым состоялась перед его лекцией в книжном магазине «Порядок слов» в рамках проекта «Новая социальная журналистика»

Читайте также:

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, сообщите нам. Выделите текст с ошибкой и нажмите появившуюся кнопку.
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить
Все тексты
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox Mozilla Firefox или Chrome.